Ты мне снился недавно… будто встретились мы на берегу моря… да… на том самом берегу… и прошли мимо друг друга. Мы будто чужие и незнакомые люди.
А знакомые ли мы?…Ты не пиши мне больше… не надо… у меня все уже хорошо… не гаси мой свет во второй раз… не получится.
Потому что горит он другим огнем, не твоим… и не для тебя.
Не надо сбивать мое дыхание… оно глубокое и ровное… в унисон… не тебе.
Я живу счастливой жизнью. И она мне очень дорога… каждым прожитым днем… без тебя.
Откровением будет тебе мое письмо… порви и развей осколки моих признаний по миру… не держи зла… и любви тоже не держи.
Прощай."
Я разгладила чистый лист своего письма ладонью… едва уловимые нотки чайной розы растеклись по бумаге.
Я заклеила конверт… и отправила адресату.
Устами младенца или мужчины?
Я шла домой и по дороге встретила приятельницу.
Она была не одна, а с сыном… и с девочкой, его одноклассницей.
Они учатся в первом классе. Катюша шла с ними домой из школы.
Мальчишка, необычайной болтливости, что-то рассказывал юной принцессе очень эмоционально и с интересом, та в ответ слушала его с придыханием, смотрела на него черными глазищами и кивала.
Мы шли по аллее… молодые люди чуть впереди.
Да простит меня моя приятельница, но всем моим вниманием завладел ее сын и его собеседница.
Что говорила Виктория я не слышала, потому что…
– Ты понимаешь, Катюша, что семья – это не поцелуйчики при луне.... это все серьезнее. И ты даже не представляешь насколько… Ты готова разделить со мной быт, например?
Катюша кивнула молча и ручки ее скользнули в карманы…
– А ты знаешь, что такое быт?
– У-у…, – отрицательно закачала она головой.
– Вот зачем ты мне врешь? Ты понимаешь, что отношения не могут строиться на вранье?
– Я не вру…
– Как же не врешь? Если ты говоришь, что готова разделить со мной быт, а сама не знаешь даже, что это такое… Ты думала, что это конфета?
Она смущенно засмеялась, он в ответ ей хихикнул и вмиг стал серьезным.
– Быт, Катюша, это когда чистая посуда аккуратно стоит на вовремя повешенной полке (прим. автора, т.е. мое: … это гениально…))) Если разделить быт, тогда все будет хорошо. Поняла?
– Да, – кивнула девчушка.
Макс посмотрел на нее и похоже решил, что надо привести пару примеров для закрепления:
– Вот я пришел с работы, принес сумку с едой, а ты ее приготовила и красиво поставила на стол. Ты, кстати, умеешь готовить?
– Ну…
– Понятно. Но не переживай, научишься… Я кое-что умею. Но надо подучиться еще…
Они затихли буквально на минуту.
– Самое главное… (пауза)… это, конечно, любовь… Если ты любишь по-настоящему, то тебе все равно какой кислоты борщ… (прим. автора:… я не знаю, чьи перлы произносил семилетний мальчишка, но то, что они записаны у него на подкорке и он их проповедует: шедеврально…)
– Я не люблю борщ, – поломала всю картину юная принцесса.
– Я тоже… Значит уживемся… – он засмеялся и я вместе с ним.
Вика не поняла моего смеха, потому что рассказывала о чем-то серьезном.
Я извинилась и сослалась на услышанную фразу ее сына.
Она махнула рукой и улыбнулась:
– Макс еще тот философ… Вчера выясняли с мужем отношения, так он молча слушал, слушал, а потом за ужином заявил: если вы разлюбили уже и не хотите жить вместе, я пойму, говорит, только не надо терпеть друг друга из-за меня. Дети не повод быть несчастными. Я однажды уеду, а вам доживать вместе. Представь? Я не знаю, Танюш, в кого он такой, но иногда, как скажет: задумаешься.
-Может муж у тебя так рассуждает? Откуда-то он впитывает эти понятия и фразы четкие просто.
-Нет, из мужа и слова лишнего не вытащишь. Скорее от деда, моего отца, он у нас любит порассуждать.
-А у родителей какие отношения?
-Замечательные. Мне не хватает в моей семье и тепла такого, и понимания. Я работаю над этим, – засмеялась Вика.
К сожалению, прогулка наша подошла к завершению, потому что пути наши расходились.
Мне было жаль расставаться с юной парочкой, а вернее с Максом… так захотелось пригласить его на чай и поболтать о жизни.
Мне кажется, он знает много больше, чем основная масса нас, взрослых и умных… и еще… ему очень повезло, что у него есть с кого брать пример.
Не сейчас
Мы не виделись несколько дней…
Он уезжал.
Ему надо было уехать.
Сменить место. Воздух. Тишину для того, чтобы подумать о многом, понять себя, разложить все по полочкам, возможно принять решение, которое долго зрело…
Решили встретиться, обменяться новостями, обсудить кое-какие вопросы.
Я надела свое голубое летнее платье, навела красоту.
В прическе перья французского воробья зафиксировала гелем.
Облако любимого аромата.
Хороша.
Девочки всегда хотят быть красивыми, всегда хотят нравиться… в первую очередь себе… когда ты нравишься себе и настроение чудесное и начинаешь нравиться всем и друзьям тоже, в особенности, если они мужчины.
Погода радовала.
Не жарко.
Единственное, что смутило меня, небольшая тучка. Совсем небольшая.
Но я все же взяла зонтик… с той мыслью, что когда я беру его с собой никакого дождя не случается… и наоборот.
Мы встретились. Приятные нежности. Наши глаза улыбались.
Над нами нависла черная нереально страшная туша.
Не туча, а именно туша, она будто хотела задавить нас своим объемом. Молнии рисовали свои зигзаги.
Гром… и капли дождя обрушились на нас.
Мы решили изменить планы и побежали в маленькую уже знакомую квартирку, где нас ждал горячий чай.
Зонт нам не помог.
Я стояла на пороге.
Мое прекрасное голубое платье предательски облепило меня и нахально улыбалось своей прозрачностью.
Прическа плакала.
А я смеялась… смеялась от нелепости ситуации.
Почему нелепости?
Потому что так случалось всегда в романтических фильмах, которые я люблю.
Он дал мне свою рубашку… я продолжала смеяться.
Мы сидели на кухне и пили горячий чай.
Наши вещи лежали на сушилке.
В то, что они высохнут за полтора часа я не верила, но вариантов не было.
Поэтому мы пили чай и общались.
Хотя… мысль о некотором романтизме сложившейся ситуации не давала мне покоя.
И нечастые, но взгляды.
Мимолетные такие диалоги наших глаз немного отходили от правил нашего дружеского общения.
А может мне просто показалось…
Такси никак не назначали.
Ему через пятнадцать минут на работу. Вещи мокрые, как и предполагалось… за полтора часа им высохнуть было не суждено.
"Оставайся"…
Очень такое заманчивое, но в то же время волнительное и однозначно имеющее отрицательный ответ предложение.
"Не сейчас"… мелькнула в моей голове бессовестная мысль.
"Не сейчас" это значит, что есть глубоко спрятанное желание остаться.
И не одной в ожидании.
А вот это уже слишком.
Это запрещено.
Я постаралась себе напомнить о том, что мы друзья и ломать ничего не надо!
Даже в мыслях…
Запиликал телефон.
Приехала моя машина.
Я облегченно вздохнула.
И опять засмеялась… платье мокрое, на мне мужская рубашка… как ехать.
Он успокоил меня.
Снял с себя джинсовые шорты, хорошо мы оба стройные, и отдал мне. Вот она дружба… последнюю рубаху.!
Я такая милая получилась в новом наряде.
Снова приятные нежности на прощание.
Я уехала… всю дорогу улыбалась.
И ловила свои неправильные мысли… хотя, кто знает, может и правильные…
Женское счастье
Горько плакала красивая женщина с русой косой, прикрывая лицо ладонями.
– Не плачь, мама, – гладила ее по плечу юная девушка, едва сдерживая слезы.
– Ах, Аленушка, – обняла дочку мама. – Такая долюшка наша горькая, судьба женская. Нет нам счастья и радости.
– Почему же, мамочка?
– Не знаю, Аленушка. Не знаю. Бабка Василина сказывала, что потерялось где-то Счастье Женское нашего Рода еще в давние времена. Потерялось и не нашлось. С тех пор все женщины выживают да приспосабливаются к жизни как-то. Кто без мужей всю жизнь, а кто с такими мужьями, что оно лучше бы и без них.
– А бабка Василина не знает, где потерялось? Может можно поискать? – спросила Аленушка.
– Что искать? Не забивай себе голову глупостями понапрасну. Так прабабушка твоя жила, и бабушка, и я вот. Так и тебе жить, дочка. Надо просто принять свою судьбу, как есть и тянуть ее до последнего вдоха. Пойдем собирать ужин, а то сейчас Иван вернется во хмелю, будет нам с тобой счастье женское да соленое, – вздохнула женщина, встала и поправила фартук на цветастом платье.
– Я после ужина к бабке Василине наведаюсь…
– Не смей соваться к ней! Не надо я сказала! Грех это по ведьмам шататься, – разозлилась мама и быстрым шагом ушла на кухню.
Аленушка только развела руками.
Она всю свою жизнь сколько себя помнила утешала маму, вытирала ей слезы, жалела ее и не понимала почему на их семью сыпятся несчастья одни за другими.
Отца она не знала. Он умер от белой горячки, когда ей исполнилось три года.
Иван, отчим, почти всегда был во хмелю. Приходил домой, стучал по столу кулаком и вокруг него начинались пляски. А если что не по его, так он мать за косу и по двору с воплями и матюками.
Уходить от него она не собиралась. Любила. Какой-то странной и непонятной для Аленушки любовью.
Тетка родная жила недалеко на соседней улице, к ней Аленушка часто убегала, когда дома невмоготу уже было.
Алиса была одна и без детей. Не складывалось у нее с личной жизнью. Тетка Алиса тоже любила затянуть грустную песню про потерянное Женское Счастье и про долю горькую. После чего сразу начинала читать наставления племяннице монотонно и пронзительно, чтобы до самого костного мозга пробирало. О смирении с судьбой и тяжестью креста, который необходимо нести женщине.
Долго находиться у нее Аленушка тоже не могла, только если на одну ночку переночевать.
***
– Я ждала тебя, – ровным тихим голосом сказала бабка Василина и пригласила ее в дом.
– Да я давно собиралась, бабушка Вася, да мать все не пускала. Ругалась. Но сил уже нет терпеть. Решила вот по-тихому. Вы ж не скажете? – быстро говорила Аленушка, следуя за маленькой сгорбленной бабкой Василиной.
Все звали ее ведьмой и боялись на селе.
Дом ее резной у озера Черного покосился уже, но крепко стоял. Будто его поддерживали невидимые столбы.
Половицы скрипели под тяжестью шага.
Пахло травами и маслами разными.
Тепло было в доме и не страшно совсем.
Круглый стол с белой кружевной скатертью посреди широкой светлой комнаты. На столе чашка белая, а в ней вода с травами разными, лепестками синими и бутонами чайной розы.
– Садись, – показала бабка Василина на стул с круглой спинкой у стола.
– Ага. Спасибо. А что это? – не удержалась Аленушка, вдыхая чудесный аромат.
– Для тебя приготовила отвар, чтобы очистилась ты от тревоги и шума стороннего. Вот черпай и пей по глоточку.
Бабка Василина поставила перед ней голубую чашечку маленькую, чуть больше наперстка, и сама присела рядом на стул.
– Горько, – сморщила носик Аленушка.
– Горько, – согласилась бабка Василина и вздохнула, – пей, милая, пей еще.
Отвар сильно горчил. Пить его было очень неприятно и даже невозможно, потому что горечь оседала на горле и вызывала кашель.
– Не могу больше, – умоляюще произнесла Аленушка и снова закашлялась.
Бабка Василина вздохнула, встала и прошла к старому полированному шкафу с облупившимися углами. Она открыла дверцу и достала оттуда белый красивый рушник с вышитыми на нем яркими цветами, пяльцы, нитки и иголку.
Молча подошла к столу и снова села.
Цветы на рушнике пестрили разноцветьем. Они были выполнены в разных техниках, но гармонировали друг с другом. Словно хоровод волшебный вели они разными узорами. Глаз не отвести от такой красоты.
– Бабушка Вася, как красиво! Это все вы? – всплеснула руками Аленушка, восхищаясь.
Ее глаза горели. На губах играла улыбка.
– Пей, милая. Пей, – только и ответила бабка Василина.
Аленушка зачерпнула отвар и выпила залпом. Вкус был горький, но уже не столь сильно. Терпимо.
Она опустила чашечку снова и перемешала ею травки с лепесточками. Потом снова зачерпнула и выпила.
Сладкий вкус был настолько приятен и нежен, что Аленушка прищелкнула языком от удовольствия.
– Сладко, – удивленно сказала Аленушка и посмотрела на бабку Василину.
Та невозмутимо вышивала красными нитками цветок. Лишь едва заметно улыбнулась и опустила голову еще ниже.
– Бабушка Вася, я же пришла к вам с вопросом одним, – допивая сладкий густой отвар, сказала Аленушка.
– С вопросом? Всего-то, – посмотрела на нее бабка Василина.
Ее болотного цвета глаза блестели и улыбались.
– Да. Мне мама сказала, что наш Род когда-то потерял Счастье Женское. А вы знаете где его можно найти? Помогите, если знаете где. Я очень хочу найти его и подарить своей маме. Намучилась она уже со своей судьбой горькой.
– А знаешь почему горькая судьба у нее?
Аленушка замотала головой из стороны в сторону.
– Потому что поверху волшебный отвар пьет, вглубь не ныряет, не пробует перемешать все травушки, лепесточки, чтобы целебные свойства соединить и жизнь сладкой сделать.
– Не понимаю… А Счастье Женское…
– Да что ты заладила счастье женское, счастье женское. Никуда оно не терялось, а брошено было и еще сверху притоптано прабабкой вашей. Мирославой. Гордая была она и своенравная, – недовольно вскрикнула бабка Василина и отложила вышивку.
Аленушка ничего не понимала. В ее глазах заблестели слезы и краешек губ начал подергиваться. Она шмыгнула носом.
– Тоже будешь слезы горькие лить и на судьбу жаловаться?
– Нет. Я понять хочу куда мне идти, чтобы найти наше брошенное Счастье Женское, – всхлипывала Аленушка.
– Ты уже пришла, милая. Уже пришла, Аленушка. Мама твоя, тетка твоя Алиса, бабка ваша Ольга все поверху пили, всю горечь пособирали. А ты умница Аленушка – глубже зачерпнула. Не испугалась. Не поленилась. Сладко было тебе?
Аленушка, едва понимая, о чем говорит бабка Василина, кивнула.
– У каждого Рода есть все, чтобы жить в любви и счастье. Каждому Роду даются все благости мира. Все благословенны Творцом.
Так и вашему Роду дано было.
Вот этот рушник передавался из поколения в поколение.
Каждый цветочек – это женщина вашего Рода.
Каждый цветочек вышит с любовью и в счастии.
Этот рушник и есть Женское Счастье Рода.
Его Хранительницы берегли и им благословляли родившихся девочек. Рушник передавали старшей женщине в Роду, и она была Хранительницей его.
И все бы хорошо, но Мирослава, прабабка твоя, влюбилась в женатого и блудить начала, что не благословляется Родом. Ей черед выпал Хранительницей быть, но стал вопрос: вернуться в Род и отсечь связь с женатым или передать рушник другой женщине и быть исключенной из Рода.
Мирослава разозлилась, выкрала рушник и убежала вместе со своим любовником.
Долго они блуждали в миру, обижал он ее много, слезы горькие лила она и днем, и ночью.
Клясть Мирослава свою судьбу стала и Род свой. Когда любовник бросил ее и к другой ушел, она со злости выбросила рушник, еще и потопталась на нем от обиды.
И пошла бродить одна одинешенька, оплакивая свою долюшку горькую.
Через время повстречала она мужчину из своего села и замуж за него вышла. В Род приняли ее. Но с тех пор Счастье Женское было потеряно.
Из поколения в поколение стали передаваться грустные истории и наставления о том, что судьба женская страдать и мучатся, да крест нести тяжкий. Что нет никакого счастья и не было.
Мирослава всю жизнь свою терпела мужнины упреки да недовольства, так и дочке своей Ольге – бабке твоей наказала, а та маме и тетке передала. Все повторяется по кругу.
Хорошо, что ты смелая да отважная – не захотела горечь с поверхности собирать, а зачерпнула глубже. Да ко мне не испугалась прийти, а то я уж устала ждать.
Вот рушник тебе передаю.
Здесь не хватает трех цветочков.
Маминого, теткиного и твоего.
За Мирославу и Ольгу я вышила, и за себя тоже, так как была Хранительницей Женского Счастья вашего.