«Не иначе как вещает ему, что в прошлой жизни он был Александром Македонским», – насмешливо подумал Джонатан и поспешил отвернуться, когда медиум загадочно улыбнулась ему поверх плеча Паттерсона.
Молодой человек предпочёл заняться другими гостями. Сэр Уоррен рассказывал ему о чудодейственных свойствах порошков из мумий, которыми промышлял отец, – мол, порошок этот и с подагрой прекрасно справляется. Престарелый сэр Суррей добавил, подмигнув, что и продлить силы и молодость мужчине порошок вполне способен, если Джонатан понимал, о чём речь. Джонатан понимал. Леди Дерби, хихикая, добавила что-то о сохранении красоты. Молодой человек тут же сделал комплимент её прекрасному внешнему виду, про себя отметив, что престарелая леди уже сама потихоньку начинает походить на мумию.
Отец некстати исчез, и всё бремя оказания гостеприимства теперь легло на молодого хозяина. Но благородное собрание жаждало чуда, которое готовил лорд Роберт.
Джонатан затруднялся сказать, когда в высшем свете получили распространение званые вечера с разворачиванием мумий. Учитывая активную деятельность расхитителей гробниц и охотников за сокровищами, добыть целый, нетронутый экземпляр, а не фальшивку, сфабрикованную умельцами из разных частей тел, было делом нелёгким. Молодой человек и рад был бы не знать всех деталей, но «семейное дело» накладывало отпечаток, приходилось разбираться и в таких вещах. Со временем египетская история даже стала вызывать в нём интерес, но до страсти лорда Роберта, как верно отметила медиум, ему было далеко.
Основная ценность нетронутых мумий заключалась в том, что они не были просто царственными трупами. Это знали ещё мародёры древности, благодаря которым огромный пласт истории был утрачен навсегда. Сложный загробный культ древних египтян подразумевал охрану мертвеца на всех уровнях бытия. Погребальных текстов было недостаточно – умершему требовались обереги. Множество амулетов, скрытых между слоями покровов, затвердевших от бальзамирующих составов и времени, – вот что представляло собой настоящую ценность. Великие люди древности выставлялись на потеху, и каждый из гостей таких вечеров, попасть на которые можно было только по личному приглашению, получал в подарок самый настоящий древнеегипетский амулет.
Ну и, конечно, целебный порошок. Охота за чудодейственными порошками из перетёртых частей тел древних мертвецов, «переживших» века, на пользу сохранению истории не пошла, но внесла свой вклад в состояние Карнаганов. Этим порошкам присваивались магические свойства лекарств от всех болезней и разве что не эликсира вечной юности. Но матушку, несмотря на старания отца, в своё время не спас никакой порошок – сгорела от лихорадки.
Джонатан слышал, что те, кто относился к мумиям с куда как меньшим пиететом, пускали их на удобрения и даже якобы на растопку паровозов. И он не знал, что пугало его больше – такое вот кощунство… или мистические званые ужины, где от количества мудрёных таинственных бесед, крепких напитков и выкуренного опиума стирались границы реальности.
Лавируя среди гостей, для каждого находя подходящее любезное слово, Джонатан успевал отдавать распоряжения слугам о смене закусок и напитков. Двери в зал, где должно было состояться основное действо, по-прежнему были закрыты, и он не решался нарушить приказ отца и заглянуть внутрь. Там была святая святых, храм истории и мистерии.
Светские беседы уже успели всем наскучить. Джонатан присоединился ко всеобщему ожиданию, с маской заинтересованного наследника выслушивая самые нелепые предположения о сути грядущего сюрприза.
Наконец раздался долгожданный звон колокольчика, заставивший все голоса смолкнуть. Двери распахнулись. Внутри царил колдовской полумрак.
На пороге показался господин Карим, благородный араб неопределённого возраста, – давний партнёр отца и основной поставщик чудес его коллекции. Джонатану казалось, что с годами он не менялся вовсе, разве что прибавилось серебра в висках и аккуратно постриженной бороде. Одевался Карим всегда безупречно, по последнему слову европейской моды, ничем не уступая гостям лорда Карнагана, но носил неизменную бордовую феску.
Араб чуть поклонился, но сделал это с таким достоинством, что скорее присутствующие должны были почувствовать, какую он оказывает им честь. Даже Джонатан, знавший его не первый год, преисполнился благоговения.
– Они ждут. Прошу вас, – пригласил Карим с грациозным жестом и отступил в полумрак.
В наступившей тишине мадам Анабель возвестила торжественно, замогильно:
– Мы готовы к встрече с тобой, о высочайшая гостья из песков!
«С чего она взяла, что это будет именно гостья?» – подумал Джонатан, перешёптываясь, благородные дамы и господа потянулись в зал. Один за другим внутри вспыхивали огни хрустальных светильников, а искусно расставленные зеркала преломляли пространство, расширяя его, добавляя атмосферы мистичности. Яркие восточные ковры, устилавшие пол, приглушали шаги.
У дальней стены стояли те самые ящики, в которые отец не разрешил заглядывать. Но не они притягивали взгляды восхищённых гостей. В центре зала располагался большой стол, на котором стоял антропоморфный саркофаг[6] – прекрасно сохранившийся, яркий, украшенный росписью и золочёными узорами. Давно Джонатану не доводилось видеть такой красоты, и он невольно замер, силясь разглядеть умиротворённое лицо на крышке.
У стола ждал сам хозяин, лорд Роберт Карнаган.
– Леди и джентльмены, позвольте представить вам главную гостью нашего вечера! – произнёс он и указал на саркофаг. – Красавицу древности, прибывшую к нам из далёких земель Египта.
Мадам Анабель получила свою порцию славы, предугадав пол мумии. Гости восхищённо ахали, едва не позабыв о правилах учтивости, не позволяющих толпиться у стола в попытках рассмотреть и потрогать саркофаг. Два молчаливых араба помоложе, подчиняясь жестам Карима, проводили присутствующих на их места вокруг стола, на некотором отдалении.
В тот момент, глядя на отца, полного достоинства, гордости, радости, Джонатан подумал: «А и ладно! Чем бы ты ни увлекался – главное, что ты абсолютно, по-настоящему счастлив», – и, улыбнувшись отцу, расположился среди гостей.
– Имя её, увы, неведомо нам, но надписи позволяют сказать с уверенностью: эта леди носила титул царской дочери, – сказал лорд Карнаган.
Люди Карима быстро, слаженно открыли один из ящиков и извлекли оттуда небольшую каменную стелу, закреплённую на деревянных дощечках для сохранности. Впрочем, Джонатан не был уверен, что заштукатуренный, расписанный яркими иероглифическими надписями кусок камня был именно стелой, а не выломанным куском гробничной стены. Стелу – или фрагмент стены – пронесли по кругу, позволяя каждому из гостей рассмотреть.
– Доблестные храбрецы Карима вскрыли неизвестную доселе гробницу, но, увы, вход осыпался быстрее, чем всем нам бы хотелось, – продолжал рассказывать отец. – Её высочество прибыла к нам из некрополей Саккары. Что примечательно, её усыпальница была создана значительно позднее, чем окружающие её гробницы эпохи Древнего Царства, к которым она непосредственно примыкает…
Джонатан слушал детали открытия вполуха. Всё его внимание было сосредоточено на саркофаге и на ящиках. Неужели отец совершил желанное открытие?.. Нет, говорил, что ходы в гробницу засыпало, а кто-то – здесь дамы ахнули – даже погиб. Карим с позволения лорда Карнагана прекратил раскопки и компенсировал семьям погибших рабочих тяжесть утраты. Неслыханная нынче щедрость.
Что удивительно, имущества у древней царевны оказалось немного – пара кувшинов, в которых, должно быть, хранилось вино, сухие, рассыпавшиеся в труху цветы, окаменевшие лепёшки, две плетёные корзины с льняными одеяниями, небольшой ларец для макияжа и бронзовое зеркало. Всё это люди Карима извлекли из ящиков и продемонстрировали почтенной публике.
И никаких тебе легендарных сокровищ. Надежда оставалась только на саму мумию. И на последний ящик, который арабы пока медлили открывать.
Карим меж тем по просьбе отца демонстрировал присутствующим созданные при открытии гробницы зарисовки. Художникам не удалось до конца перерисовать все иероглифические надписи – гробницу засыпало раньше, – но то, что успели, они передали детально и крайне реалистично.
Один из рисунков привлёк внимание Джонатана. Захоронение было не единичным. Эта гробница стала последним местом упокоения кого-то ещё. Саркофаг располагался у дальней стены маленькой усыпальницы, а на нём лежал другой труп – точно мумия, лишённая покровов, насколько можно было судить по зарисовке. Эту мумию кто-то сложил на саркофаг так, что она раскинула руки, как будто обнимала. Увиденное произвело на Джонатана такое сильное впечатление, что его сознание, привыкшее фокусироваться на мельчайших деталях, сохранило рисунок до каждого последнего штриха.
Мадам Анабель сидела напротив него, и потому молодой человек увидел, как побледнела медиум, когда подошёл её черёд увидеть зарисовку.
– Жертва, – выдохнула она и воскликнула: – Великая жертва во имя царской дочери!
Её голос сорвался, глаза закатились, и чужими тёмными интонациями медиум произнесла несколько фраз на непонятном языке.
Потом в наступившей тяжёлой тишине кто-то из дам предложил Анабель нюхательную соль, и она пришла в себя.
«Как всегда мастерски изобразила приступ», – неодобрительно подумал Джонатан, но отчего-то и ему самому было не по себе.
Побледневшая, притихшая Анабель бросала взгляды на последний оставшийся ящик – тот самый ящик, что притягивал и взгляд самого Джонатана. Но отец умело перевёл внимание гостей обратно к основному открытию – к нетронутому саркофагу царской дочери. Люди Карима помогли ему открыть крышку и переложить спелёнатое желтоватыми тканями тело на стол, а обе части саркофага переставили к стене, чтобы все могли полюбоваться, а если желали, то и прикоснуться.
Джонатан поразился, каким тело оказалось миниатюрным. При жизни леди была хрупкой и ростом едва доходила ему до плеча. На миг он поймал себя на странном чувстве – на острой болезненной жалости. То, что должно было произойти здесь сегодня, было как-то… неправильно…
Но он не мог остановить долгожданный триумф отца и заставил себя молчать. Он молчал, когда лорд Карнаган вместе с Каримом и его людьми аккуратно снимал верхние покровы, молчал, когда они обнажали тело, слой за слоем, под восхищённые возгласы гостей высвобождая сокрытые в тканях драгоценные амулеты.
Да, царская дочь не разочаровала присутствующих – всё её богатство было при ней, бережно сокрытое на её теле. Лишённая своих артефактов и защищавших её покровов, она казалась ещё более хрупкой. С сожалением Джонатан созерцал миниатюрные коричневые ступни, изящные пальцы ног с ногтями, выкрашенными в терракотовый. Руки с хрупкими запястьями и длинными пальцами были вытянуты вдоль тела. На правой кисти красовался перстень, который лорд Роберт не стал снимать, побоявшись поломать руку царевны. Золотая печатка с вязью иероглифов, которые Джонатан не мог разглядеть со своего места, мерцала в мистических огнях светильников и манила его невыразимо… А подняв взгляд, он заметил, что даже Карим уже не казался столь невозмутимым, как обычно, – неотрывно смотрел на царевну. Что до мадам Анабель, она сидела, обняв себя за плечи, точно ей стало вдруг очень холодно, и, покачиваясь, что-то беззвучно шептала.
Пришёл черёд лица красавицы. Обнажить его оказалось непросто – ткани присохли почти намертво, и лорд Роберт опасался повредить плоть. Он подозвал к себе Джонатана и мистера Генри Харриса, своего ассистента из Общества.
Молодой человек не любил касаться мёртвых тел, какими бы они ни были древними, но расстраивать отца не хотел. Да и, признаться, ему самому очень хотелось заглянуть в лицо царевны. Скинув сюртук, оставшись, как и отец, только в рубашке и жилете, Джонатан закатал рукава.
Не удержавшись от искушения, он дотронулся до руки мумии, на которой было надето кольцо. Волнение сыграло с ним злую шутку – на миг ему показалось, что он касается живой, тёплой кожи, нежной, умащенной благовониями. Он почти мог различить их аромат. А на крупном золотом кольце-печати, среди вязи иероглифов, Джонатан разглядел зверя – собаку с раздвоенным хвостом. Миг – и наваждение исчезло. Молодой человек отдёрнул руку, поправил шейный платок. Почему-то стало тяжелее дышать.
Отец продолжал что-то говорить гостям, не обратив внимания. Но два взгляда были прикованы к молодому человеку – Карима и Анабель. И от этих пристальных взглядов ему сделалось неуютно. Миг – и араб вернулся к беседе с сэром Уорреном, а медиум уже живо поддерживала разговор с леди Дерби, любуясь крышкой саркофага.
Лорд Роберт и его ассистент освободили голову, открывая волосы царевны. Дамы отметили необычный цвет первыми.
– О, да её высочество, похоже, была модницей! Посмотрите, её чёрные кудри выкрашены в рыжий!
– Может быть, и действие бальзамирующего состава, – возразил Харрис, склоняясь ближе. – Хм, или правда красила при жизни… Ну, в конце концов у древних египтян, как мы уже знаем, встречался не только чёрный цвет волос.
Джонатан посмотрел на тонкие косы, свернувшиеся вокруг головы мумии клубком змей, и поймал себя на желании прикоснуться. Потускневшие от времени, они были красно-рыжими, как песок египетской пустыни. Припорошенное пылью веков красное золото.
Молодой человек почувствовал, как его бросило в жар, и ослабил шейный платок ещё больше. Но, похоже, кроме него, этого никто не чувствовал. Разве что… Анабель и Карим?.. Нет, они больше не смотрели так пристально и неприятно.
Ценой больших усилий, с чрезвычайной осторожностью им удалось наконец освободить лицо. Джонатан не удержался от возгласа, но его возглас потонул в общем восхищённом вздохе, прокатившемся по рядам гостей.
– Как живая!
– Вы только посмотрите…
– Боже, какая редкая красота!..
– Смею напомнить, что это всё-таки труп.
– Но до чего же хорошо сохранился!
Бальзамировщики постарались на славу, а время оказалось к царевне милосердно. Её лицо, иссушенное веками, сохранило свою форму – тонкость благородных черт, загадку улыбки. Но самым прекрасным – и жутким! – были её глаза, живые, смотрящие с мёртвого лица!
– Имитация из алебастра и цветного стекла, – авторитетно пояснил лорд Роберт. – Удивительно искусно сделаны, согласитесь. Нет, определённо, я хочу сохранить эту прелестную головку.
– Г-головку?.. – упавшим голосом переспросил Джонатан, не в силах отвести взгляд от лица. – Отец, ты же не собираешься расчленять её… и использовать для изготовления порошков?..
– Почему нет? Она прекрасно сохранилась. Застывшая в вечности юность и красота.
Джонатан почувствовал, что к горлу подкатил ком, а в голове помутилось.
«Ещё немного – и рухну в обморок, как впечатлительная юная леди… Нельзя так…»
Гостям наконец было позволено подойти ближе и как следует рассмотреть царевну. Галдя, они столпились вокруг стола, обсуждали мумию со смесью брезгливости и восторга.
А Джонатан понимал, что в этот миг ненавидит их всех. Он отступил к дальней стене, к ящикам, чувствуя себя загнанным зверем, бессильным помешать тому, что произойдёт здесь после. Замерли статуями арабы, и глаза господина Карима на непроницаемом лице казались не живее алебастровых глаз царевны.