Погибель королей - Головкин Михаил А.

Дженн Лайонс

Погибель королей

Jenn Lyons

THE RUIN OF KINGS

© М. Головкин, перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Посвящается Дэвиду, который дал мне первое семечко,

И Майку, который помог вырастить из него целый мир.

А также трем отцам Кирина: Стиву, Кэтту и Патрику.

Без вас он бы стал совсем другим.

Часть I. Диалог между тюремщицей и заключенным

– Расскажи мне историю.

Чудовище присело у железной решетки тюремной камеры Кирина, положило на пол невзрачный камешек и подтолкнуло его вперед.

Коготь была похожа на монстра. Она выглядела как девушка лет двадцати с небольшим – пшенично-золотистая кожа, мягкие каштановые волосы. Большинство мужчин пожертвовали бы своими клыками за один вечер с такой красавицей. Большинство мужчин не знали о ее способности превращать свое тело в формы, сотканные из чистого ужаса. Прежде чем сожрать свои жертвы, она издевалась над ними, принимая обличье их убитых родственников и возлюбленных. Поручить ей охранять Кирина – все равно что приказать акуле сторожить аквариум с рыбами.

– Да ты шутишь. – Кирин поднял голову и посмотрел на нее.

Длинным черным ногтем Коготь поковыряла каменную стену у себя за спиной.

– Мне скучно.

– Свяжи что-нибудь. – Юноша встал и подошел к решетке. – Ну или помоги мне сбежать.

Коготь наклонилась вперед.

– О, любимый, я не могу, ты же знаешь. Но мы же так давно с тобой не разговаривали. Нам о многом нужно друг другу поведать, а ведь они еще тысячу лет будут готовиться. Расскажи мне обо всем, что с тобой произошло. Так мы скоротаем время, пока твой брат не придет тебя убивать.

– Нет.

Он поискал, за что бы зацепиться взглядом, но вокруг были только голые стены без окон. Единственным источником света служила волшебная лампа, висевшая за пределами камеры. Кирин не мог воспользоваться ею, чтобы развести огонь. Он бы с удовольствием поджег соломенную подстилку – если бы ему ее выдали.

– А тебе разве не скучно? – спросила Коготь.

Кирин прервал свои поиски скрытого тоннеля, по которому он мог бы сбежать.

– Когда они вернутся, то принесут меня в жертву демону. Так что нет, мне не скучно.

Он снова обвел взглядом камеру.

Кирин мог бы воспользоваться магией, изменить тенье прутьев решетки и стены, и тогда железо станет мягким, а камни хрупкими, словно сухая трава. Но за каждым его движением следит Коготь. Хуже того, она способна вырвать мысли о побеге из его сознания, как только они появятся.

И она никогда не спит.

– Но зато я ем, – сказала она, отвечая на его мысли. Ее глаза сверкнули. – Особенно когда мне скучно.

Кирин закатил глаза.

– Ты меня не убьешь. Эта честь принадлежит кому-то другому.

– Я не считаю это убийством. Напротив, тем самым я тебя спасу. Твоя личность останется со мной навсегда, вместе с…

– Прекрати.

Коготь надулась и принялась с преувеличенной тщательностью разглядывать свои когти.

– Если ты можешь читать мои мысли, то мои рассказы тебе не нужны. Забери у меня мои воспоминания – так же, как отняла все остальное.

Она снова встала.

– Мне скучно. Кроме того, я не отняла у тебя все. Я не отняла у тебя всех твоих друзей. Не отняла у тебя родителей. – Коготь помолчала. – По крайней мере, твоих настоящих родителей.

Кирин молча уставился на нее.

Она рассмеялась и откинулась назад.

– Значит, я должна уйти? Если не расскажешь мне историю, тогда, пожалуй, я загляну к твоему отцу и матери. Уж они-то меня порадуют. Хотя им самим будет не так уж весело.

– Ты не посмеешь.

– А кто меня остановит? На твоих родителей им плевать. Они думают только о своем жалком плане, а твоему отцу и матери в нем места нет.

– Ты не…

– О да, еще как, – зарычала Коготь. Голос у нее был пронзительный, совсем не похожий на человеческий. – Играй по моим правилам, ясноглазый, иначе я вернусь, надев на себя кожу твоей матери и подпоясавшись кишками твоего отца. Я буду показывать тебе, как они умирали, снова и снова, пока не придет твой брат.

Содрогнувшись, Кирин отвернулся и зашагал по камере. Он взглянул на пустое ведро и на тонкое одеяло в углу комнаты. Он внимательно изучил железные прутья решетки и замок. Он даже проверил – вдруг его похитители хоть что-нибудь пропустили, когда отняли у него оружие, отмычки, перстень с печаткой и талисманы. Они оставили только ожерелье, на которое им было плевать, – ожерелье, которое стоило целое состояние.

– Ну, если так, разве я могу отказаться? – сказал Кирин.

Коготь сложила ладони перед лицом и тихо хлопнула от восхищения.

– Чудесно. – Она бросила ему камешек – тот самый, который ранее положила на пол между ними.

Кирин поймал его.

– Что это?

– Камень.

– Коготь…

– Это волшебный камень, – сказала она. – Только не говори, что человек, оказавшийся в твоем положении, не верит в волшебные камни.

Нахмурясь, он снова осмотрел камень.

– Кто-то изменил его тенье.

– Волшебный. Камень.

– А для чего вообще он нужен?

– Он слушает. Поскольку историю рассказываешь ты, он должен быть у тебя в руках. Такие правила. – Она ухмыльнулась. – Начинай с самого с начала.

1: Аукцион по продаже рабов

(Рассказ Кирина)

Когда меня вывели на помост, чтобы продать с аукциона, я оглядел толпу и подумал: «Мне бы нож, тогда я бы вас всех зарезал».

«Если бы не был голым», – поправил я сам себя.

И если бы на мне не было оков. Я никогда еще не чувствовал себя таким беззащитным, и…

Что? Коготь, тебе кажется, что это не начало?[1]

А что ты вообще понимаешь под словом «начало»? Чье начало? Мое? Я не очень хорошо его помню. Коготь, тебе несколько тысяч лет, и ты накопила воспоминания такого же числа людей. Ты хотела послушать эту историю. И ты ее услышишь – но на моих условиях.

Давай начнем заново.

Над амфитеатром гремел голос аукциониста:

– Шестой лот за сегодняшнее утро – великолепный экземпляр. Сколько вы готовы заплатить за этого человека, долтарца-мужчину?[2] Он – обученный музыкант и прекрасно поет. Ему всего шестнадцать лет. Взгляните на эти золотистые волосы, на эти голубые глаза, на это красивое лицо. Возможно, в его жилах течет кровь ванэ! Он принесет пользу в любом хозяйстве, но, дамы и господа, он не оскоплен, так что не поручайте ему охранять ваш гарем! – Лукаво улыбаясь, аукционист помахал пальцем. В ответ в толпе кто-то вяло усмехнулся. – Начальная цена – десять тысяч ордов.

Несколько зрителей фыркнули.

Цена была слишком высока.

В тот день я совсем не был похож на сокровище. Работорговцы из Кишна-Фарриги помыли меня, но из-за этого яркие красные полосы на моей спине – следы бича – стали лишь заметнее.

Под медными браслетами на запястьях виднелись язвы – напоминание о нескольких месяцах, которые я провел в цепях. Из раздувшихся волдырей на левой лодыжке тек гной. Мое тело было покрыто синяками и рубцами – признаками непокорного раба. Меня трясло от голода и усиливающейся лихорадки. Десяти тысячи ордов я не стоил. Я не стоил и сотни ордов.

Если честно, то даже я сам не захотел бы себя купить.

– Не надо так, добрые люди! Да, я знаю, как он выглядит, но, уверяю вас, он – неограненный алмаз: отполируйте его, и он засверкает. Никакого беспокойства он не причинит: видите, у меня его гаэш! Неужели никто здесь не заплатит десять тысяч ордов за гаэш красивого молодого раба? – Аукционист вытянул руку, демонстрируя почерневшую серебряную цепочку; на ней в лучах солнца блеснул какой-то предмет.

Толпа не могла толком его разглядеть, но я знал, что это серебряный сокол, почерневший от соленого воздуха. Часть моей души, заключенная в металл: мой гаэш.

Аукционист был прав: бунтовать я больше не буду. Никогда. Власть, которую гаэш давал над рабом, была столь же эффективной, сколь и ужасной. Какая-то ведьма призвала демона, и этот демон оторвал частицу моей души и перенес в дешевый сувенир для туристов, который аукционист сейчас держал в руке. Любой, кто заполучил бы этот проклятый гаэш, мог повелевать мной, как ему заблагорассудится. Я выполнил бы любой приказ, отданный владельцем моего гаэша, даже самый сомнительный и чудовищный.

Покорись или умри. Выбора у меня не было.

Возможно, мое тело и не обладало особой ценностью, но в Кишна-Фарриге десять тысяч ордов – обычная цена за душу человека.

Толпа зашевелилась; я предстал перед ней в новом свете. Юноша-смутьян – это одно. Юноша-смутьян, вылеченный, натертый благовониями и готовый выполнить любой каприз владельца – это совсем другое. Я содрогнулся – и совсем не из-за теплого ветерка, от которого по коже бежали мурашки.

Этот день идеально подходил для продажи рабов с аукциона – если, конечно, вам нравятся подобные развлечения.

Погода была жаркой и солнечной, и в воздухе попахивало выловленной в гавани рыбой. Покупатели, удобно расположившиеся на мягких сиденьях, прятались под бумажными зонтиками и холщовыми навесами.

Кишна-Фаррига входило в число Свободных Государств – пограничных городов, которые не были связаны вассальными обязательствами со своими соседями и лавировали в соответствии с меняющейся политической обстановкой[3], чтобы сохранить независимость.

Для тех стран, которые не хотели вести дела друг с другом, Кишна-Фаррига представляла собой перевалочный пункт на полпути и склад товаров – например, таких рабов, как я.

Лично я привык к невольничьим рынкам Куурского Восьмиугольника с его бесконечными лабиринтами личных покоев и аукционных домов, но в Кишна-Фарриге все было гораздо проще: рассчитанный на три тысячи человек каменный амфитеатр под открытым небом, построенный рядом со знаменитой гаванью. За один и тот же день раб мог прибыть в город на корабле, посидеть в одной из камер, расположенных под амфитеатром, и уехать вместе с новым хозяином – так и не избавившись от всепроникающего запаха тухлой рыбы.

Все это было весьма очаровательно.

Аукционист продолжил свою речь:

– Кто даст десять тысяч?

Получив заверения в том, что я не опасен, одетая в бархат женщина, принадлежавшая к совершенно очевидной профессии, подняла руку. Я сморщился. Мне совсем не хотелось снова оказаться в борделе, но я боялся, что именно это и произойдет. Меня нельзя было назвать уродливым, а среди людей, которым по карману раб с гаэшем, мало тех, у кого нет способов возместить свои расходы.

– Десять тысяч. Отлично. Кто даст пятнадцать тысяч?

Толстый богатый торговец во втором ряду бросил на меня плотоядный взгляд и поднял красный флажок, заявляя о своем интересе. Если честно, то, заметив его, я бы сам поднял красный флаг – сигнал опасности. Какой бы ни была моя ценность, жизнь на службе у него будет не лучше, чем в борделе, а то и хуже.

– Пятнадцать тысяч? Кто даст двадцать тысяч?

Руку поднял мужчина в первом ряду.

– Двадцать тысяч. Отлично, лорд Вар[4].

Я остановил на нем свой взгляд. Мужчина казался в высшей степени обыкновенным – среднего роста и веса, с приятной глазу, но ничем не примечательной внешностью, в стильной, но не экстравагантной одежде. Его, черноволосого и смуглого, можно было бы принять за типичного куурца, живущего к западу от Драконьих Башен, если бы не высокие сапоги из жесткой кожи, которые предпочитают жители востока. Он из Джората, а может, из Йора. Кроме того, на нем была рубашка в маракорском стиле, а не эамитонская миша и не усиги.

Меча и любого другого оружия я у него не увидел.

Лорд Вар выделялся лишь своей уверенностью и горделивой осанкой – а также тем, что аукционист его знал. Я, похоже, Вара не интересовал: едва взглянув на меня, он сосредоточил все свое внимание на аукционисте. С тем же успехом он мог торговаться и за набор оловянных тарелок.

Я посмотрел на него пристальнее. Никакой защиты, ни скрытой, ни явной – нет даже кинжала в одном из кожаных сапог. Однако он сидел в самом первом ряду, и никто к нему не приближался – несмотря на то, что в толпе работало изрядное число карманников.

Даже я, никогда не бывавший в Кишна-Фарриге, понимал, что только глупец придет на такой аукцион без телохранителей.

Я мотнул головой. Мне было сложно сосредоточиться – мешал шум, сверкающие огни и накатывавшие на меня волны холода, связанные, как я предполагал, с лихорадкой. Один из порезов на моем теле воспалился. С этим что-то нужно делать, иначе я стану самым дорогим пресс-папье для какого-то несчастного простака.

Соберись. Я забыл о толпе, о торгах, о положении, в котором я оказался. Я снял со своих глаз Первую завесу и снова посмотрел на этого человека.

У меня всегда хорошо получалось видеть то, что находится за Первой завесой. Давным-давно – когда я был наивен и думал, что в жизни нет ничего хуже бедности – я надеялся, что этот талант поможет мне выбраться из трущоб Столицы.

Разумеется, есть три пересекающихся друг с другом мира – мир живых, мир магии и мир мертвых, и каждым правит одна из Сестер[5]. Мы, смертные, обитаем во владениях Таджи. Но еще в юном возрасте я выяснил, что способность заглядывать за Первую завесу, в волшебный мир Тиа, дает мне огромное преимущество.

За Вторую завесу могут заглянуть только боги, и, наверное, все мы, когда отправимся во владения Таэны – в царство мертвых.

Это я к тому, что волшебники всегда носят талисманы – безделушки, на которые они наносят отпечаток своей ауры, чтобы защититься от вредоносных чар других магов. Талисманы могут быть любой формы. Умные волшебники маскируют их, придавая им вид ювелирных украшений, зашивают их в подкладку или прячут под одеждой.

Мага сложно отличить от обычного человека, но если приподнять Первую завесу, то его выдаст аура, усиленная талисманом.

Вот так я узнал, что Релос Вар – волшебник. Талисманов на нем я не заметил, но его аура привела меня в ужас. Я никогда еще не видел такого мощного и четкого отпечатка ауры[6].

Даже у Мертвеца, даже у Тьенцо…

И даже у тебя, милая Коготь.

Я не понимал, откуда мне знакомо имя лорда Вара, но мог бы описать его одним словом: опасный. Но если мне повезет…

Кого я обманываю? В моей жизни больше нет места везению. Я прогневал свою богиню, повелевающую удачами и неудачами, и она лишила меня своей милости. Я даже не смел надеяться на то, что лорд Вар будет обращаться со мной лучше, чем остальные. Кто бы ни купил меня сегодня, я останусь рабом – до самой смерти. Обычный невольник лелеет слабую надежду на то, что ему удастся сбежать или выкупиться из рабства, однако раб с гаэшем бежать не может, и хозяин никогда не отпустит его на свободу. Такие рабы слишком дорого стоят.

– Предложено двадцать тысяч. Кто даст двадцать пять? – Аукционист уже расслабился, решив, что товар уже практически продан. Двадцать тысяч – хорошая цена, значительно превышавшая его ожидания.