– Да как же вы могли! – от всего сердца с негодованием воскликнула Марина и застыла, словно не вовремя обернувшаяся жена Лота.
Мужчина повернулся, и она оказалась лицом к лицу с Глебом Петровичем, собственным работодателем. Слова застряли в горле, а неизменное непроницаемое выражение лица Глеба сменилось искренним удивлением:
– Ма… – Как же ее звали-то, эту тетку, моющую туалеты? Маша, Марина, Марианна, прости господи?
– Глеб Петрович… – Та тоже выглядела ошарашенной и, внезапно растеряв всю воинственность, забормотала: – Я не знала, что вы сын Петра Никаноровича, как же это так… Примите мои соболезнования. Я думала, что он одинок.
– А что вы здесь делаете? – Глеб первым пришел в себя и с подозрением уставился на прислугу. Вот уж с кем отец никогда не водил знакомств, так это с поломойками. Не его полета птицы. И все же она здесь.
– Я… я знала вашего папу, – пояснила Марина, – мы с ним каждый день общались.
– Вы с ним общались? – растягивая в несвойственной ему манере слова, Глеб сделал шаг по направлению к Марине и оказался совсем близко. У той перехватило дыхание от горьковатого парфюма.
Холеный красавец Глеб выглядел этакой дверью в Нарнию, через которую из серого и убого крошечного мирка хрущевки, где сегодня утром в одиночестве умер его отец, можно легко шагнуть в удивительную волшебную вселенную, населенную красивыми богатыми людьми. Вселенную, где таким, как Марина, не место. Именно поэтому он так удивился сейчас узнав, что она вообще могла общаться с его отцом.
– Да, общались! – с вызовом ответила она. И, уже понимая, что ступает в пропасть, не удержалась: – В отличие от вас. Все эти годы вашему отцу даже слово было молвить не с кем! Он каждый день приходил в магазин, где я работаю, покупал на жалкие гроши минимальный набор продуктов и разговаривал со мной. Потому что был безумно одинок. И умер он тоже в одиночестве! – немного повысив голос, Марина все-таки выплеснула накипевшее.
– Что вы сейчас пытаетесь сказать? Что я дерьмовый сын? – Глеб слегка нахмурился и стал волшебным образом еще красивее.
– Я пытаюсь сказать, что нельзя бросать отца в таком возрасте в полном одиночестве! Если бы вы были рядом, возможно, он бы остался жив.
– Да что вы знаете обо мне и моем отце? Может быть это он был дерьмовым отцом? И кто вы вообще такая, чтобы судить? – отбросив в сторону светские приличия, рявкнул Глеб, давая себе волю и выплескивая боль, разочарование, стресс и страхи, мучавшие его последние год.
– Кто я такая? – захлебнулась Марина и осеклась, горько продолжив после секундной паузы: – Наверное, в вашем мире я никто. Просто кассир из супермаркета, к которой ваш отец каждый день приходил перекинуться парой слов.
– Ну надо же, удостоил вас такой чести, – скривив губы, процедил Глеб, а Марина с трудом удержалась, чтобы не отвесить ему пощечину.
– Да, удостоил. И я этому рада. Он был прекрасным, умным, интеллигентным человеком, с которым всегда было приятно пообщаться, в отличие от вас, – с достоинством кивнула она. – И не вздумайте отправить собственного отца в общую могилу, я прослежу за тем, чтобы его похоронили достойно!
– Марина, – Глеб неожиданно вспомнил, как звали нахалку, – сегодня утром Ксения сказала мне, что вы попросили дополнительную работу? Кажется, моя жена предложила вам мыть туалеты на втором этаже, если вы пройдете испытательный срок.
Марина с трудом заставила себя поднять глаза на работодателя, уже холодея внутри и предчувствуя беду. Вместо ответа она молча кивнула.
– Так вот, Марина, я предлагаю вам немедленно заняться поиском нового рабочего места. Мы в ваших услугах больше не нуждаемся, – отрезал Глеб, скрещивая руки на груди и снова поворачиваясь к окну, давая понять, что разговор окончен. Он и так потратил на ее бред и оскорбления непозволительно много времени.
– Сволочь, – тихо прошептала Марина, но Глеб расслышал. Повернувшись, он улыбнулся ей неожиданно мальчишеской улыбкой и кивнул:
– Может быть, я и сволочь, а ты никто и звать тебя никак. Убирайся.
Предчувствуя новый поток слез, Марина резко развернулась и бегом бросилась прочь из квартиры. Она не должна позволить этому мерзавцу увидеть свои слезы. Ничего, как-нибудь все решится и без их унитазов. Она обязательно что-нибудь придумает, уж поломойке найти работу не проблема. А за похоронами и последними почестями покойнику она обязательно проследит, как и пообещала Глебу. И если этот мерзавец попробует тихо избавиться от отца, она ославит его на весь город.
Кипя праведным гневом, Марина бросила взгляд на часы и обнаружила, что до конца перерыва осталось всего пять минут.
– Что там, милая? – сочась от нетерпения потребовала Антонина Савельевна, поджидавшая ее на ступеньках лестницы, которую так и не смогла преодолеть в тщетной попытке подслушать будоражащую кровь трагедию.
Марина резко остановилась и уставилась на пожилую женщину. Сомневаться не приходилось – скажи она что-нибудь ей сейчас, к вечеру об этом непременно узнает половина района. И хотя обычно Марина сплетни не распространяла и старалась их избегать, в этот раз терять ей было нечего.
– Вы уж проследите, чтоб этот мерзавец отца в общую могилу не отправил, а то он и не на такое способен! – заговорщицким тоном попросила она, доставая из огромной сумки потрепанный блокнот, выдирая из него лист, доставая ручку и наспех записывая свой номер. Она протянула лист Антонине Савельевне:
– Если только попробует, сразу звоните мне: я сама обо всем позабочусь!
– Батюшки, – всплеснула руками Савельевна, беря лист и отводя его подальше, чтобы попытаться без очков разглядеть то, что там написано.
Но прежде чем она успела задать тысячу и один уточняющий вопрос, Марина выбежала из подъезда и припустила бегом к супермаркету, стараясь не обращать внимание на моментально сбившееся дыхание и прохожих, оглядывавшихся ей вслед. И на слезы, бегущие по щекам помимо воли. Все пропало. Она за десять минут почти разрушила жизнь дочери. Но, несмотря на сложную ситуацию, на душе отчего-то стало светло и радостно. Словно давно копившееся горе и отчаяние неожиданно покинули ее вместе со слезами.
Марина и вспомнить-то не могла, когда в последний раз плакала – все больше старалась идти по жизни с улыбкой. Много раз убеждалась, что так легче переносить жизненные трудности. Стоит разрешить себе погрузиться в пучину отчаяния, как та чавкающей трясиной потянет на дно, от которого уже не оттолкнуться. А стоит в ответ на беду глубоко вдохнуть и выдохнуть, после чего силой заставить себя улыбнуться собственному отражению в зеркале, так и трясина беды становится более плотной, и по ней уже можно осторожно доползти до суши.
Она обязательно что-нибудь придумает. К тому же работа с ужасными химикатами только вредила ее здоровью, давно надо было подыскать что-то другое, а она все тянула. Теперь вот будет стимул заняться. Так что все случившееся однозначно к лучшему.
⁂
Равнодушных не осталось. Даже молоденький Виталик, пришедший всего три дня назад стажироваться на должность охранника, пообещал завтра притащить «сто баксов из заначки» и смутился в ответ на горячие обещания Марины вернуть деньги при первой же возможности.
Изначально Марина не собиралась никого посвящать в свои проблемы. Обычно это ей все плакались в жилетку, будучи уверенными, что дальше нее информация не пойдет. А тут она сама не выдержала. Прибежала зареванная в последнюю минуту, встала к стажеру на кассу и на первом же перекуре сдалась под напором Татьяны, выведывавшей, что произошло. Спустя полчаса сарафанное радио разнесло новость по всему магазину, а на следующий день люди начали нести деньги. Кто сколько мог, но капля за каплей собиралось вполне себе приличное озеро.
У Марины кружилась голова. Еще вчера она плакала от отчаяния, а сегодня слезы текли от радости. Поводов было хоть отбавляй: утром она выспалась, сыпь на руках значительно уменьшилась. Некоторые волдыри все же лопнули, но остальные стали заживать. Коллеги все, как один, высказали желание помочь ей. Хотелось порхать и смеяться.
Еще вчера вечером при разговоре с ближайшей подругой Валентиной она не выдержала и все-таки пожаловалась на полосу невезения, а сегодня с утра ошарашила ту, что жизнь вполне себе прекрасна и налаживается. Валентина, будучи женщиной хозяйственной и практичной, а также всегда приветствующая любое собрание людей, предложила Марине отблагодарить сотрудников за отзывчивость, накрыв стол, причем сегодня же.
Марина смутилась. Ей, конечно, такая мысль приходила в голову, но она ее решительно отвергла: людей надо принять по-человечески, а денег на это нет, каждая копейка на счету. Но подруга бодро попросила довериться ей: она все организует и еще небольшого барашка в бумажке подбросит. Это будет ее вклад в Кирусино будущее. Марина рассмеялась.
Какое счастье, что у нее есть Валентина и все эти люди! Какое счастье в принципе, когда есть кому довериться и с кем разделить груз проблем. Она абсолютно счастливый человек!
Валентина работала удаленно редактором, и вся ее жизнь протекала в обществе двух огромных зажравшихся котов. Впрочем, это, как она утверждала, был выбор самой Валентины ведь реши она обзавестись спутником жизни, ей для этого стоило просто выйти на улицу. Мужчины к ее ногам складывались штабелями, несмотря на пятьдесят второй размер одежды, отсутствие макияжа и полное презрение к собственной внешности.
Стоило Валентине пойти в поликлинику на прием к врачу, как тот непременно в нее влюблялся. Сантехник всегда возвращался под предлогом забытого инструмента. В издательстве вообще было страшно появляться. После того, как Валентина два раза проехала в лифте с генеральным директором, тот был близок к тому, чтобы бросить молодую жену и предложить руку и сердце Валентине.
Но она не хотела. Ей было лениво, как она объясняла подруге. Котики и мягче, и приятнее, а главное, жрут молча, что дают, и носки не разбрасывают.
В перерывах между работой Валентина вдохновенно кашеварила, а Марина стеснялась намекнуть подруге, что если так пойдет и дальше, то в лифт собственного дома Валя скоро войти не сможет. Казалось, здоровье Валю тоже не волновало. Марина не знала, чем руководствуется подруга и на что надеется, но одно она знала совершенно точно – если Валя предлагает накрыть на стол, то можно ни о чем не волноваться: он получится царским и обойдется в три копейки.
Запасные ключи от их квартирки у подруги имелись, и Марина расслабилась, полностью положившись на Валентину.
Принимая очередной конверт и аккуратно записывая в тетрадку, кто и сколько денег ей одолжил (о том, как она будет расплачиваться, Марина старалась не думать – Бог не выдаст, свинья не съест), она тут же приглашала добрую душу заглянуть к ней домой на скромное чаепитие. Все с удовольствием соглашались, интересуясь, что принести. Марина решительно отвергала дары и просила человека просто появиться лично. Все обещали, и только Зоя отказалась. Быстро войдя в комнату, где Марина собирала будущие долги, она резко протянула конверт и приказала:
– Это не обсуждается, я могу себе позволить.
– Хорошо, – опешила Марина, хотя Зоя была последней, от кого она ожидала помощи.
У самой хлопот полон рот, на фоне которых проблемы с заграничными теннисными лагерями казались просто издевательством. Но Марина понимала, что для Зои важно не стать исключением, подтвердить собственную нормальность и состоятельность. Поэтому она не стала спорить с начальницей и лишь озвучила приглашение на вечерний чай. Та в ответ драматично хохотнула:
– Ты что, хочешь всех гостей распугать? При моем появлении они разбегутся.
– С чего ты взяла? – искренне удивилась Марина. – Ты зря думаешь, что весь коллектив тебя ненавидит. Вовсе нет, к тебе хорошо относятся. Пара ссор с Татьяной не в счет. Она даже со мной иногда ссорится – просто человек такой. Так что не выдумывай и приходи!
– Я не люблю ходить в гости, – продолжала держать оборону Зоя.
– Но нельзя же так, – мягко возразила Марина. – Ты молодая женщина, а у тебя работа – дом – работа. Света белого не видишь!
– Можно подумать у тебя каждый день культурная программа, с театра на концерты перепархиваешь, – ощерилась Зоя и отвернулась, закусив губу, чтобы не дать волю эмоциям. Кроме Марины никто не знал про ее больную мать и ребенка инвалида.
– Ну, у меня хотя бы есть разнообразие в виде турниров, – мягко возразила Марина и примирительно предложила: – Может, сына с собой возьмешь?
– Ты что? – опешила Зоя, словно Марина предложила ей страшную непристойность. – Чтобы все узнали?
– Ну узнают, и что? – горячо принялась уговаривать ее Марина. – Ты его любить меньше от этого станешь, что ли?
– Нет, конечно, но как это… нельзя… – забормотала Зоя, никогда, собственно, не задававшая себе вопрос, почему она скрывает сына-инвалида. Ей было стыдно. Что она такая неудачница, которую бросил муж, и что у нее ребенок не такой, как все.
– Ты вообще часто с ним выходишь? – вдруг осенило Марину.
Она жалела Зою и не держала зла на начальницу, даже если та бывала несправедлива. Но она никогда не задавала себе вопрос, а как Зоя, собственно, живет. На что похожа ее жизнь в четырех стенах с двумя людьми, полностью зависящими от нее? Марине тут же стало стыдно за собственный эгоизм.
– Выхожу, когда стемнеет, – кивнула Зоя и настойчиво сунула Марине в руки конвертик. – Спасибо, но я сегодня не смогу.
– Зоя, никто не будет смеяться. Наоборот, они поймут, – мягко, словно неразумного ребенка, принялась уговаривать ее Марина. – И маму бери. И сыну хоть какое-то развлечение будет. Думаешь, он сам не понимает, что ты его от людей скрываешь?
Ничего не сказав и так и не обернувшись, начальница вышла из комнаты. Марина хотела было последовать за ней и снова попробовать все объяснить, но тут же зашла новенькая, Гаянэ, и, стесняясь, молча протянула несколько сторублевых купюр.
– Да что ты, что ты! – замахала руками Марина. Она знала, что девочка приехала в город из какой-то глуши, снимает угол в коммуналке и в этих деньгах отчаянно нуждается сама.
– Возьмите, возьмите, – начала твердить та как заведенная. – Я как все, пожалуйста, возьмите.
Поколебавшись, Марина протянула руку, решив, что завтра же что-нибудь соврет и вернет долг девчонке.
– Приходи ко мне сегодня вечером, чаю попьем.
– Нет, не надо, – так же, как и Зоя, забормотала та и залилась жарким румянцем.
– Нечего стесняться, там пара человек всего будет, все свои! – тут же решительно махнула рукой Марина, увидев улыбку на застенчивом личике Гаянэ. Та, немного поколебавшись, согласно кивнула.
По поводу пары человек Марина погорячилась. В их крошечную квартирку набились почти все сотрудники супермаркета. Марина с горечью отметила, что Зои среди гостей нет, но расстраиваться не стала. Это ее собственный выбор, пусть делает так, как считает нужным.
Разрумянившаяся Валентина, собрав в аккуратную улитку (на кухне все должно быть стерильно!) тяжелые волосы цвета турецкого золота, обещающего вечную любовь, что исчезает на рассвете, сновала между гостями, представляясь тем, кого не знала, и кокетливо стреляя глазками во всех мужчин, появлявшихся на пороге. Словно сошедшая с ума скатерть-самобранка, она метала на стол все новые яства, почти полностью покрыв разносолами поверхность старого раскладного стола.
Марина распознала домашние заготовки: соленые помидоры и огурцы, на которые Валя была большая мастерица, лечо, маринованные баклажаны, икра из них же (подруга всегда морозила овощи в промышленных масштабах и среди зимы любила порадовать Марину летними и осенними лакомствами), консервированные салаты, морковка по-корейски, гренки со шпротами, кокетливо украшенные веточками петрушки и выглядящие даже более аппетитно, чем традиционные бутерброды с икрой, которых Марина не видела уже много лет. Буйство намазок из самых простых и доступных ингредиентов: плавленых сырков, яиц и еще чего-то, что Маринина фантазия просто отказывалась распознавать. И все это Валентина соорудила за полдня?