Это сочетание завораживало.
– Вы закончили? – прошептал он, почти не разжимая губ.
– С чем, сэр?
– С разглядыванием.
– Э-э-э… да, сэр.
– Теперь, пожалуйста, сдвиньте шторы обратно, спасибо.
Мне не хотелось ему перечить. Я ведь приехала сюда ради него! Но этот левый глаз меня тревожил, медицинский диагноз тут был очевиден: кровоизлияние.
– Он… побаливает? – чуть слышно спросила я.
– Кто?
– Ваш левый глаз… Побаливает? Вот почему вы не хотите, чтобы я открывала шторы?
И тогда он впервые моргнул. Если только это можно назвать морганием. Он занимался этим делом невероятно медленно, точно наслаждаясь темнотой.
– Такой глаз у меня от рождения, мисс Мак-Кари. А теперь задерните шторы.
Так, он знает мое имя, отметила я. Он ничего не упускает, сидя здесь в молчании, словно таинственный темный цветок в горшке.
3
– Безусловно, это любопытный случай. Ой, не самый любопытный из всех, с которыми я сталкивался, но определенно любопытный…
Кабинет доктора Понсонби (который принял меня с официальным приветствием, как только явился в Кларендон-Хаус) был больше, чем кабинет Уидона; доктор также обладал большей мудростью и авторитетом: полки с одинаковыми книжными корешками, череп на столе (на костях черепа проставлены цифры?), окно, выходящее в сад и на стену, – таковы были самые приметные детали кабинета.
Понсонби не сказал ничего утешительного, но ведь он был врач. А врачи не склонны никого утешать.
Сам Понсонби гармонировал с антуражем: тучный, лысый, поглаживающий бородку-эспаньолку, а глаза его смотрели куда угодно, только не на меня. Разговаривал он так, что я все время нервничала, – это вечное «ой» в начале, как будто, произнеся какую-нибудь фразу, Понсонби тотчас вспоминал, что об этом нужно было сказать раньше; или его привычка самого себя поправлять, словно его пугали категоричные утверждения («Интересная подробность – не самая, конечно, интересная, но все же…»), – все это еще больше мешало мне следить за его рассуждениями.
Слушая Понсонби, я поглядывала на свои руки, сложенные на переднике. Чепец мой был такой высокий, что я боялась задеть лампу.
– Вам будет легко… ой, быть может, не легче всего того, чем вы занимались прежде, но… относительно легко… Да, вам будет относительно легко поладить с ним, мисс Мак-Грегор.
– Мак-Кари.
– Ой, простите. – Доктор уже второй раз ошибался в моей фамилии, однако это его как будто не волновало. Доктор выглядел любезным и рассеянным, так что я засомневалась: его любезность – следствие рассеянности или же, сознавая свою рассеянность, Понсонби компенсирует ее любезностью? – В первую очередь вы должны стараться, чтобы у него не возникало жалоб… Уступайте по мере возможности его прихотям. Насчет задернутых штор, например. Нужно принимать во внимание такие пожелания. Я не говорю, что не должно быть исключений, однако… Его семья занимает чрезвычайно высокое положение. Они хорошо оплачивают присмотр за ним и не желают никаких осложнений.
– А почему его зовут «мистер Икс»? У него что, нет фамилии?
– Ой… Полагаю, когда-то она у него была, но никто ее не знает. «Икс» – вот что написано во всех бумагах там, где должна была стоять фамилия, и так его именовали еще в Оксфорде. Семья поступает так, дабы избежать недопустимых истолкований. Я уже вам говорил: это очень почтенное семейство, да… Личность этого человека изъята из всех официальных документов.
– Но должна же остаться какая-то информация о его жизни до пансиона…
– Маловероятно, – ответил Понсонби. – Он проживает в частных пансионах с самого детства.
Сердце мое сжалось, в горле вырос ком. Я задумалась об этом «почтенном» семействе, навсегда изгоняющем своего отпрыска, отбирающем у него даже имя. В Эшертоне я повидала немало трагических случаев, однако жизнь мистера Икс, отринутого людьми, которым надлежало заботиться о нем и любить, наполнила меня состраданием.
Понсонби задал мне какой-то вопрос.
– Простите, доктор?
– Эшертон. Я прочел в ваших бумагах, что вы работали в этом приюте… ой, к несчастью, его больше нет. Под руководством сэра Оуэна Корриджа?
Я кивнула в ответ.
– Ой, это один из величайших психиатров в нашей стране… Безусловно, не величайший, но все же… Вы занимались с ним ментальным театром?
– Нет, доктор, в этих процедурах я не участвовала.
Мой ответ привел Понсонби в замешательство, как будто он собирался двигаться со мной в одну сторону, а я пошла в другую. Но от своей темы он все равно не отказался:
– Мне нравится ментальный театр. В этом деле я достиг кое-каких успехов.
Он бросил взгляд на часы на цепочке – характерный врачебный взгляд, как будто он у всех и каждого готов посчитать пульс. Понсонби ясно давал понять, что наш первый разговор окончен, однако у меня еще оставались вопросы.
– Простите, доктор, но у моего пациен… У моего пансионера кровоизлияние в левом глазу. Его бы следовало показать специалисту, как вам кажется?
Понсонби так наморщил брови, что казалось, будто он совершенно не понимает, о чем я говорю, да и кто я вообще такая.
– Ой, да-да-да…
– В левом глазу.
– Да-да, я понимаю, что вы имеете в виду. Да, вообще-то, да… Так все и было, когда он к нам поступил, около двух месяцев назад.
– Но возможно, он испытывает режущую боль, быть может, из-за этого он и не желает раздвигать…
– Послушайте, мисс… ой… мисс… – Понсонби замахал рукой.
– Мак-Кари.
– Спасибо. Не беспокойтесь по поводу его глаза. Он не просил об осмотре у специалиста.
То, что я услышала, показалось мне невероятным. Да разве здоровье пациента зависит от его собственных прихотей? Я постаралась ответить как можно более смиренным тоном:
– Простите, доктор, но глаз сильно покраснел. Возможно, такое раздражение причиняет боль. А вдруг это поддается простому лечению? Если мы уменьшим жжение, мы поможем нашему пансионеру…
Понсонби ответил не сразу.
– В Портсмут недавно приехал новый врач. Он открыл консультацию в Саутси, но готов и к выездам, чтобы лечить физические недомогания пансионеров… И в первую очередь офтальмологические, если я не ошибаюсь… Ой… Я попрошу мистера Уидона его пригласить, но его отчет должен попасть непосредственно ко мне…
От такого внезапного успеха я невольно улыбнулась:
– Спасибо, доктор.
Я сделала реверанс, но доктор меня пока не отпускал.
– И вот что еще… мисс…
– Мак-Кари.
– Да, именно. – (Я неожиданно начала для него существовать: Понсонби на минуту перестал сверяться с часами, изучать книжные тома, поглаживать бородку и теперь видел меня перед собой – в униформе и чепце.) – Семь лет назад я основал Кларендон-Хаус, мечтая о месте, где джентльмены из лучших семей будут наслаждаться морем, отдыхом и уходом заботливых медсестер… До сих пор мне это удавалось. Однако этот пансионер, он… ой… он весьма… специфический. Ведите себя осмотрительно. – И Понсонби изогнул бровь дугой. – Крайне осмотрительно.
4
Предупреждение доктора взбудоражило меня больше, чем мне бы хотелось. Я не находила себе места, бродила туда-сюда по коридорам Кларендон-Хауса. В чем мне следует быть осмотрительной? Мой подопечный производит впечатление совершенно безобидного человека. В Эшертоне мне доводилось встречать таких пациентов, при виде которых содрогнулся бы и портовый грузчик. Что в этом бедолаге такого необычного, помимо вечного заключения в пансионах?
Мне следовало выяснить, что думают по этому поводу мои товарки.
Поэтому в тот же день я с радостью приняла предложение вступить в привилегированное общество Медсестры-за-Чаем в стенах привилегированного Кларендона.
На самом деле вся деятельность общества заключалась в том, что мы, медсестры Кларендон-Хауса, три раза в неделю собирались пообедать в бывшей кладовке, примыкающей к кухне. То было нечто вроде ритуала: так мне объяснила сестра, подошедшая в полдень, чтобы привлечь меня в это секретное общество. Звалась она Сьюзи Тренч, такая коротышка с гнусавым голосом, зато с прекрасными голубыми глазами. Сьюзи была родом из Госпорта и очень радовалась, что в их маленькое войско вольется еще одна уроженка Портсмута. Она за руку отвела меня из холла на кухню, и по дороге мы успели поболтать. Сьюзи не брала в расчет мнение Гетти Уолтерс и утверждала, что лучший из идущих сейчас спектаклей – это детский мюзикл «Цыгане короля Леонта». Я ничего о нем не слышала, но для одинокой бездетной женщины выбор показался мне странным.
– Но ведь он детский!
– Ну да, а зато… Ох… Энни…
Впоследствии я убедилась, что Сьюзи предоставляет завершение многих фраз воображению своих слушателей. Но это не имело значения: личико ее было очень красноречиво.
– Это скандальная постановка?
Сьюзи предпочла промолчать.
Местом для нашего сборища служила комнатенка без окон, освещенная настольной лампой; на столе уже стояло угощение и чайные приборы. Кухарка миссис Гиллеспи приготовила по случаю собрания нежнейшие кремовые пирожные, чтобы подать их в конце трапезы. Когда мы вошли, все уже сидели на своих местах. Чепцы, блестевшие в полумраке, как льдины, разом повернулись в мою сторону.
Сьюзи представила меня; я уже была знакома со старшей медсестрой Брэддок, здесь же находились высокая неулыбчивая Нелли Уоррингтон и молоденькая красотка (это уж точно) Джейн Уимпол в мешковатой форме, скрывающая лицо под защитой козырька, служащего для того, чтобы не поощрять непристойные мысли мужчин. Чуть в глубине, отделенная от группы пяти избранных, радуясь любой тарелке, которую перед ней ставили, сидела престарелая миссис Мюррей, которая – как поведала мне Сьюзан – когда-то работала еще на отца доктора Понсонби, а потом наш доктор Понсонби в знак большой признательности пригласил ее поселиться в Кларендон-Хаусе. Миссис Мюррей парила в заоблачных высях и подчеркивала свое положение, называя доктора Понсонби только по фамилии: «Понсонби – хороший профессионал и хороший руководитель. С ним нужно только правильно держаться».
Покончив со знакомством, Сьюзи не замедлила оповестить всех, что я еще не смотрела «Цыган короля Леонта». Мне непременно следует сходить, это дело решенное! Медсестры даже напели мне куплетик – тихими мечтательными голосами:
Ритм, разумеется, был самый неотвязчивый.
– И у Элмера Хатчинса там восхитительная роль… – закатила глаза Сьюзи. – Вот когда он вылезает из сундука с криком: «Не меня, только не меня!»
Женщины зажимают ладошками рот. Всем смешно до колик.
– А когда он защищает девочку, которую собираются выпороть! – подхватила Нелли Уоррингтон.
– Очень неприличная сцена, – высказалась старшая сестра Брэддок, и все с ней согласились.
Но даже в полутьме я различила знакомый блеск в глазах. Скандал. Конечно же, и детские мюзиклы бывают скандальными.
– В свои девять лет она играет потрясающе, – признала Сьюзи. – Она танцует с Элмером Хатчинсом, одетая только в красные носочки. Вы же помните, как при этом крутятся ее косички!
Еще одна пикантная пауза.
– Кто такой Элмер Хатчинс? – спросила я.
– Любимый попрошайка всей портсмутской детворы, – ответила Сьюзи.
– Говорят, он больше не пьет, – заметила Нелли Уоррингтон, допивая вторую чашку чая.
– А я вот не доверяю пьянчужкам, даже когда они трезвые, – высказалась Мэри Брэддок. – Они только и делают, что ищут неприятностей. Вот ведь что сталось с Эдвином и с тем Сахарным Человеком, который его убил…
– Ну, такое не каждый день случается, мисс Брэддок, – возразила Сьюзи.
– Достаточно часто, чтобы мне не нравились пьянчуги, – отрезала Брэддок, чья начальственная манера, как я позже убедилась, состояла в том, чтобы заканчивать все споры, оставляя последнее слово за собой.
На сей раз это ей не удалось, потому что мечтательная Джейн Уимпол не удержалась и добавила:
– Элмер совсем другой. Дети его обожают. К тому же, мисс Брэддок, мне рассказывали, что убийца Эдвина, прежде чем стать Сахарным Человеком, сидел в тюрьме Анкор-Гейт за ограбление…
Ответом ей было всеобщее негодование. Нелли Уоррингтон взялась ввести меня в курс последних событий: речь шла о городском бродяге Эдвине Ноггсе, который играл в «Жертвенной Люси», любимой мелодраме Гетти. А потом, неделю назад, его тело нашли рыбаки с нового причала Саут-Парейд, это случилось на пляже у Восточных бараков. Известно же, рассказывала Нелли, что Эдвин и бывший заключенный по имени Гарри Хискок, после тюрьмы работавший Сахарным Человеком, за несколько дней до того устроили при свидетелях поножовщину, и теперь в полиции убеждены, что именно Хискок убил Ноггса.
– Хискок повсюду кричал, что Эдвин украл у него роль в театре «Милосердие», что при приюте Святой Марии, – объясняла Нелли. – Иметь хоть какую-то роль в «Милосердии» для этих людей очень важно… Ведь чтобы не умереть с голоду, Хискоку приходилось подрабатывать Сахарным Человеком!
Я спрятала брезгливую гримасу. Сахарные Люди вошли в моду и в Лондоне. Это было самое омерзительное и низкопробное уличное развлечение, за гранью всякой морали: мужчины и женщины обмазывают тело липким сахаром и бегают по ночным проулкам со связкой ложек на длинной цепи, висящей на шее. Это позвякивание сделалось уже привычным. За одно пенни ты можешь отведать сахарку, а за несколько – наесться до отвала, соскребая слои ложкой с кожи. Оголение Сахарного Человека сделалось любимой забавой детей из благородных семейств.
– Мне говорили, что после той драки мальчишки лизали сахар, сочившийся из ран Хискока, – прошептала Нелли, и мы содрогнулись от отвращения.
– Определенно, Эдвина убил этот бывший сиделец, – постановила старшая медсестра.
И все признали ее правоту. Миссис Мюррей, покончившая со своими тарелками и с остатками чужой еды, попросила себе пирожных.
Я поняла, что момент подходящий. Кашлянула, а потом сказала:
– Я вот о чем хотела бы спросить. Меня прикрепили к некоему… «мистеру Икс». Что вы о нем думаете?
Над столом повисла тишина.
– Да мы уже знаем, доченька, нам так тебя жалко, – посочувствовала Нелли Уоррингтон.
– Наша вновь прибывшая скоро станет вновь замененной, – предсказала старшая сестра.
– Лучше бы ты осталась, ты мне нравишься, – поддержала меня Сьюзи Тренч.
– Я к нему даже близко не подойду, – заявила Нелли Уоррингтон.
Пришлось вмешаться и сердобольной Джейн Уимпол:
– Давайте все же не будем запугивать бедняжку…
– Бетти Гарфилд – та, что ухаживала за ним до тебя, плакала каждый день, – вздохнула Сьюзан.
– Этот тип свел Бетти с ума, – заметила сестра Брэддок, ни к кому не обращаясь.
Нелли прошептала, как будто сестры договорились сообщить мне страшную тайну:
– Бетти говорила, что иногда, по ночам, из комнаты мистера Икс доносятся разные голоса.
– А ты их что, сама слышала? – спросила Брэддок. Нелли покачала головой. И тогда старшая сестра повторила: – Я вам уже сказала: он свел Бетти с ума.
Положение спасла Сьюзан Тренч:
– Ах, боже мой, Энни, он тебе уже делал… ну это… с флейтой? – спросила она.
– С какой флейтой?
Все рассмеялись, и Сьюзи вместе со всеми. В отблесках лампы трепетали белые нагруднички. Но это был нервный смех, с нотками страха. И он резко оборвался от окрика миссис Мюррей:
– Девушки, девушки! Вам кажется, что вы знаете, когда вы ничего не знаете, а то, чего вы не знаете, – выдумываете! Этот человек… ужасен! Я видела его в день появления в Кларендоне и сразу же предупредила Понсонби: не доверяй ему, сказала я, он не сумасшедший. Этот человек… он колдун. А может, и похуже того. Сильно хуже.
– Ах, пожалуйста, миссис Мюррей… Вы с ним даже… не работали…
– Сьюзи Тренч! Как можешь ты называть себя медицинской сестрой, если, впервые увидев пациента, не испытываешь никаких предчувствий? – Старуха обвела взглядом всех нас. – Уж верьте мне, если я говорю: осторожно, этот субъект опасен. Понсонби говорил мне, что в его предыдущем пансионе, в Оксфорде… произошло нечто. Он точно не знает, что именно, но не обошлось без вмешательства полиции.
При упоминании «полиции» мне всегда становится тревожно. Я представила мистера Икс в роли безумного убийцы.
– Мне он не кажется человеком настолько… настолько опасным, – возразила Джейн Уимпол из-под своего благопристойного козырька. – Разве что… Разве что… Временами…