Гвен отвернулась к окну. Люди разъезжались по домам, и очередь к автобусу на остановке не поместилась на тротуаре и вытянулась на проезжую часть улицы.
– Не помню, чтобы здесь раньше было столько народу.
– У нас просто график был другой.
А ведь правда, подумала Гвен. Пока она без особого рвения корпела над учебниками, Кэм занимался какими-то своими, загадочными делами. Она встречалась с подругами, обходила пабы в ожидании открытия ночных клубов и однажды забрела в пивной сад в «Свинье и скрипке» – посмотреть, не найдется ли свободного местечка, – и он был там. Сидел на скамейке, читал «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» в обложке. Если бы он походил на студента университета, она сочла бы его жалким позером. Но на студента он не смахивал. Стертые черные ботинки и узкие джинсы выглядели по-настоящему ношеными, а не искусственно состаренными модным дизайнером. Наряд дополняла линялая черная футболка. Темные волосы падали на лицо. Поглощенный чтением, он не оторвался от книги, даже когда сидевший рядом приятель что-то сказал ему. Лишь когда тот же приятель ткнул его локтем в бок, он поднял наконец голову. И лишь тогда Гвен сообразила, что стоит как вкопанная и таращится на незнакомца, будто очумелая от любви школьница. Впрочем, так оно и было.
Гвен всегда была благодарна судьбе, что все получилось именно так. Ни мучительного ожидания, ни бессонных ночей, ни сомнений. Вот только что она пялилась на Кэма с полным пониманием, что ее мир качнулся вперед, направив в сторону парня на скамейке, а в следующий оказалась так близко, что уже трогала его, а он трогал ее, обнимал и целовал, позабыв про оставшуюся на скамейке книжку. По крайней мере, так ей все это запомнилось.
– Да, правда, – с трудом выговорила она. – Не помню, чтобы мы часто ходили за покупками.
– Нет, – коротко согласился он. Может, тоже ушел в воспоминания, подумала Гвен. Хотя вряд ли.
– Мне надо выпить, – сказал Кэм.
– Я бы с удовольствием.
– У меня есть покрепче.
Это уже лучше.
– До тебя далеко?
– Ты же знаешь: Уитком-стрит.
Гвен в ужасе посмотрела на него.
– Ты живешь с матерью?
– Нет! У меня квартира. Отдельная. С отдельным входом. – Он сделал паузу, взял себя в руки. – Верхний этаж.
– О!
– Эти дома слишком большие.
– О’кей.
– И мне нужно было жить где-то, пока проходил практику.
– Верно.
– А потом я получил работу в фирме и подумал, что будет проще остаться.
– Нет, правда, это не мое дело. – Гвен помолчала. – Как твоя мать?
Кэм криво улыбнулся.
– По-прежнему.
– Супер. – Она взглянула на часы. – Знаешь, только сейчас вспомнила, что мне завтра рано вставать. Думаю, поеду-ка я домой.
– Трусиха, – улыбнулся Кэм.
Гвен сделала строгое лицо.
– Я – женщина очень занятая.
– Ты устроила эту встречу.
– А ты нарушил договоренность. Так что мы квиты.
И снова пауза.
– Так что, выпить не зайдешь? У меня там «Саузерн комфорт».
– У меня тоже. И к моему не прилагается порция отменного ужаса. Извини.
– Да нет, ничего, – сказал Кэм. – Я и позабыл, как сильно она тебе не нравилась.
Гвен шумно вздохнула.
– Вот именно. Останови.
– Что? Нет. Мы уже почти на месте. – Он был прав – перед ними уже появился въезд на автомобильную стоянку. Кэм показал поворот и сбросил скорость.
– Останови. Нам нужно поговорить.
– Мы уже разговариваем, – бросил Кэм, но все же завернул на ближайшее свободное место.
Когда, поставив машину на ручной тормоз, он повернулся к Гвен с выражением терпеливой растерянности, она уже закипала от злости. Но слова, которые она произнесла, прозвучали четко, ясно и спокойно.
– Дело не в том, нравится или не нравится мне твоя мать. Она терпеть меня не может.
Кэм улыбнулся и едва заметно покачал головой.
– Перестань. Она, конечно, не отличается душевной теплотой, но то, что ты говоришь, это перебор.
Гвен прикусила язык, сдерживая рвущиеся наружу слова. Она сказала мне в глаза, что я тебя недостойна. Во рту появился вкус крови.
Кэм заерзал, сунул руку в карман, но так ничего и не вынул.
– Ты же бросил курить, – сказала Гвен.
– Как только понял, что на самом деле не бессмертен, – отозвался Кэм, и уголки его губ дрогнули в язвительной улыбке.
Ну почему, почему он так хорош?
– Да, такое пережить трудно, – выдавила после паузы Гвен.
Они снова замолчали. Потом Кэм сказал:
– Вообще-то, странно видеть тебя здесь.
Странно. Приятно.
– Наверно, понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть.
Гвен почувствовала, что снова закипает. Вроде бы Кэм и сказал все правильно, но что-то ее задело.
– Я не просила приезжать сюда. И устраивать с тобой разборки не собиралась.
Кэм вскинул брови.
– Я и не сказал ничего такого.
Снова этот тон. Слова уже выстраивались в предложения, но она знала, что не произнесет их. Теперь он тоже был для нее чужаком. Молчание затягивалось. Гвен поймала себя на том, что физически не может смотреть на него. И говорить не может. А еще она поняла, что если останется в машине еще на секунду, то просто расплачется.
На другом конце города, в средней школе Миллбэнк, пришло время перерыва на ланч, во время которого Кэти подверглась допросу третьей степени.
– Она превращает людей в лягушек?
– Помолчи.
– Я слышала, она танцует голая в полнолуние.
– Серьезно. Помолчи.
Кэти вытянула длинные бледные ноги и чуточку подтянула вверх темно-синюю школьную юбку. Она сидела, прислонившись спиной к стене, а Имоджен лежала лицом вниз, уткнувшись в скрещенные руки.
– Уже потемнели? – спросила Имоджен.
Кэти посмотрела на икры подруги, покрывшиеся под прохладным ветерком гусиной кожей.
– Вообще-то нет. – Она сама не знала, почему им вздумалось загорать в ноябре. Имоджен сказала, что все знаменитости хвастают загаром зимой.
– Интересно, почему их так трудно повернуть икрами вверх. – Имоджен подняла голову и посмотрела, прищурившись, на Кэти. – Тебе бы тоже не помешало начать с них.
– У меня и спереди ничего не получилось. Наверно, такая кожа, которая не загорает. – Кэти посмотрела на гладкие золотистые запястья подруги, потом закрыла глаза и откинула голову.
– Нам нужно детское масло. Такое, каким Лейла пользуется, – сказала Имоджен. – Оно ускоряет процесс. – Лейла была старшей сестрой Имоджен, и в свои шестнадцать она служила главным источником познаний Кэти и Имоджен в таких областях, как красота, мальчики и секс.
– Намазать, как курицу жиром, – сказала Кэти.
– Фу! Ты такая грубая. – Имоджен села, скрестив ноги, и начала перевязывать черный с блестками шарф у себя на шее. – В тебе же есть итальянская кровь? Ты и загорать должна без проблем, на раз, два, три.
– Я в папу пошла. – Папа Кэти был широкоплечим блондином с чуть рыжеватыми волосами и глуповатой улыбкой. Она надеялась, что блондинистость – это единственное, что их объединяет. – И вообще не надо бы нам этим заниматься. От солнца рак бывает.
– Только не в ноябре. И потом мы слишком молодые, чтобы получить рак, – уверенно, с полным осознанием своей правоты заявила Имоджен.
Именно это и нравилось Кэти в подруге. Ее всегдашняя уверенность и определенность.
– Если за неделю не потемнеют, сделаю искусственный загар. А иначе ноги будут как молочные бутылки.
– Этого я допустить не могу, – машинально заметила Кэти и ощутила, как у нее зачесалось за левым ухом. Она потрясла головой. По правде говоря, пользоваться искусственным загаром ей не хотелось. В ее представлении искусственный загар ассоциировался с легкомысленными девицами и дешевыми тряпками. Возможно, она унаследовала это от матери, которая отличалась уверенностью иного рода.
– Попроси свою тетку, чтобы она помогла… магией.
А вот это свойство Имоджен – ее неспособность помолчать о том, что лучше не трогать, – Кэти не нравилось. Она уставилась на голое колено подруги.
– Может, это гусиная кожа, но вот та родинка смотрится забавно.
– Помолчи, – огрызнулась Имоджен, но все же села и потянула юбку чуточку вниз. – Ну так что? Какая она из себя? Мама говорит, в школе она была совершенно невменяемая.
– Внимание, мальчики, – сказала Кэти. Она всего лишь пыталась отвлечь Имоджен, но, присмотревшись, обнаружила среди идущих через двор мальчишек лакомые формы Люка Тейлора. В животе появилось знакомое ощущение пустоты.
Имоджен проследила за направлением ее взгляда.
– Ням-ням. Я, вообще-то, предпочитаю мужчин постарше, но должна признать, Люк – горячая штучка. Первый класс.
– У меня превосходный вкус, – сообщила Кэти. – Надо только сделать так, чтобы он меня заметил.
– Ты это сделаешь. А потом он поймет, какая ты прелесть. И тогда мы устроим свидание на четверых – ты с Люком и я с Гэвином. Идеальный вариант.
Кэти улыбнулась. Какие чудесные фантазии.
Глава 4
Проведя два дня за уборкой в доме, Гвен ощутила первые признаки приближающейся каютной лихорадки. К тому же ей пришлось признать ужасающую и неоспоримую истину: она не может больше отворачиваться от своего бизнеса и делать вид, что его не существует. Гвен не хотела формировать и упаковывать клиентские заказы. Не хотела смотреть на последнюю сделанную витрину и уж определенно не хотела вспоминать, с каким воодушевлением работала над ней перед тем, как обрушились последние заказы, а потом, неотвратимое и безжалостное, как старуха с косой, нагрянуло уведомление о выселении. Не хотела, но выбора не было. И пусть «Забавные мелочи» обанкротились, но подводить клиента она не собиралась. Заказы на витрины поступали нечасто, и заказчица пожелала получить «что-то о любви» на годовщину свадьбы. Гвен придумала миниатюрный аптечный киоск с полочками, заставленными крохотными пузырьками и баночками. Прочитать этикетки можно было только с помощью увеличительного стекла, но между пудрой для ног и микстурой от кашля попадались «настойка истинной любви» и «сердечное желание».
Гвен шлифовала заднюю кромку витрины, когда у задней двери появилась знакомая фигура.
– Я сейчас ухожу, – сказала Гвен, поднимаясь. – Извини.
Тем не менее Лили вошла в кухню, неся с собой неизменно ясную улыбку. Проведя ладонью по столешнице, она обвела комнату внимательным, придирчивым взглядом.
– Все в порядке?
– Да. – Гвен положила надфиль.
– А это что? – поинтересовалась гостья, с любопытством разглядывая витрину.
Гвен хотела сказать мое искусство, но подумала, что это может прозвучать чересчур претенциозно.
– Что-то вроде уголка памяти. Я этим занимаюсь. Изготавливаю на продажу. За деньги. – Вроде бы как.
– А для чего оно? – Лили наклонилась, чтобы рассмотреть получше, и едва не ткнулась носом в плексиглас.
– Ни для чего. Просто украшение.
– А… – Лили выпрямилась. – И сколько ты за это берешь?
Гвен моргнула.
– Шестьдесят пять фунтов. Эта стоит дороже, потому что выполняется на заказ.
– Неплохо за такую мелочь. – Лили одобрительно кивнула.
– Вообще-то не очень. – На изготовление аптечного киоска ушло шестнадцать часов, и миниатюрная антикварная плитка стоила десять фунтов. Гвен вдруг рассердилась на себя. Неудивительно, что она разорилась. Что с ней не так? Мастер йоги Руби наверняка сказал бы, что у нее неправильно сориентированы чакры.
Она накрыла коробку оберточной бумагой, добавила карточку – спасибо за покупку – и начала заворачивать изделие в пузырчатую пленку.
Лили, однако, не уходила.
– Я поеду в город, на почту, – намекнула Гвен.
– Вот и прекрасно, – сказала соседка. – Я с тобой. Познакомлю с городом.
Гвен понимала – нужно объяснить, что она жила в Пендлфорде и, возможно, знает город не хуже самой Лили, но решимости не хватило, и приготовленные слова остались при ней.
Повесив на плечо сумку, она закрыла дверь на ключ.
– Айрис никогда не запирала заднюю дверь, – заметила Лили.
– Глупо с ее стороны.
Лили рассмеялась неестественно звонко.
– Ну да, постоянно забываю, что ты городская и не знаешь, как здесь заведено. Видишь ли, мы тут заботимся друг о дружке.
– Надеюсь, я не совершаю никакого преступления? – сердито бросила Гвен – выслушивать постоянные упреки ей изрядно надоело.
Лили отвела глаза, но ничего не сказала. Они миновали тронутую заморозками живую изгородь, прошли до конца тропинки и оказались у дороги, считавшейся в Пендлфорде главной.
– У тебя чудесный сад, – заметила по пути Гвен, делая своего рода мирное предложение.
– Но поменьше твоего, – с горечью сказала Лили, но уже через секунду жизнерадостно добавила: – Ты городской мост уже посмотрела?
– Я по нему проехала, – ответила Гвен и про себя добавила: а когда-то, в прошлой жизни, даже целовалась и обнималась под ним с Кэмероном Лэнгом.
Лили взглянула на нее искоса.
– А по-настоящему ты его видела?
– Это как? – удивилась Гвен.
– Сейчас узнаешь, – с довольным видом пообещала Лили.
Гвен с наслаждением вдыхала чистый осенний воздух. Деревья в ярком солнечном свете вспыхивали, становясь огненными маяками. Через несколько минут дорога сузилась, и соседки вступили в центр города.
– У нас тут немало средневековых зданий. Например – Десятинный амбар. – Лили указала в глубь ближайшего переулка. – Его многие приезжают посмотреть.
Эффект древности нарушала цепочка автомобилей, медленно двигавшихся по Силвер-стрит.
– Мы строились не для машин, – сказала Лили, заметив, что Гвен смотрит на них. О городе она говорила словно о живом существе.
– Ммм. – Спустившись по мощеной петляющей улочке и с трудом избежав столкновения с серебристым седаном, Гвен остановилась перед магазинчиком с вывеской «Хрустальная пещера». На полках здесь стояли хрустальные шары, на прилавке лежали колоды гадальных карт, а главным украшением служил полосатый кот. В местечках вроде этого Глория проводила порой долгие часы, и Гвен ждала, что ее встретит разлившийся по улице аромат ладана.
– Это для туристов, – фыркнула Лили. – Уилтшир славится своими древними каменными постройками, лей-линиями и мистической энергией.
Гвен не стала спрашивать, какое отношение имеет хрустальный шар к доисторическому каменному кругу.
– Глупости, конечно, – добавила Лили.
До этого момента Гвен не обращала внимания на спутницу, но теперь заметила, что та пристально за ней наблюдает.
– Глупости, – кивнула она, надеясь, что соседка, получив ее согласие, перестанет так откровенно на нее пялиться. – Хотя и вполне безобидные.
– Что для одной капкейк, то для другой сэндвич с дерьмом, – отозвалась Лили.
– То есть как?
Лили бросила на нее расчетливый взгляд.
– Так всегда говорила твоя бабушка. Мол, кто бы что ни делал, вреда не избежать. Сытный обед для голодной семьи – для курицы печальная кончина.
– Верно.
– У нее их много было, таких выражений. Говорила, что все на свете – война, а в войне только один победитель.
На холоде у Гвен потек нос, и она достала из сумочки салфетку. Откуда-то появилось и понемногу укреплялось ощущение, что бабушка, возможно, очень бы ей не понравилась. И в связи с этим вставал вопрос: должна ли она чувствовать себя более или менее виноватой, приняв от Айрис наследство?
– Посмотри. – Лили протянула руку. – Это тюрьма.
В конце мостика возвышалось круглое каменное строение, своей формой напоминающее что-то среднее между минаретом и пчелиным ульем с водруженной на крышу резной рыбой.
– Мостик построили в тринадцатом столетии, но раундхауз добавили в восемнадцатом. Там содержали арестованных пьяниц и нарушителей закона.
– А здесь рыба на крыше, – сказала Гвен, переключившись на автопилот. Одна ее половина поддерживала разговор и управляла голосом, тогда как другая старалась блокировать шум протекавшей под мостом реки.
Лили кивнула.
– Пескарь. У нас здесь, когда хотят сказать, что кто-то попал в тюрьму, говорят «над водой и под рыбой».
– Живописно.
– О да. У нас этого добра хватает, – сказала Лили и зашагала дальше, цокая каблуками по булыжной мостовой.
Гвен с трудом подавила поднимающуюся внутри панику. Она потратила столько сил, гоня прочь мысли о Стивене Найте, что оказалась не готова к наплыву воспоминаний. Забавный был паренек. Из тех неуклюжих подростков, что выглядят одновременно моложе и старше своего возраста. Детское лицо и грубоватые черты, доставшиеся от родителей-фермеров. Так было, пока его не выловили из реки. Вот тогда он выглядел ровно на свои шестнадцать.