– Договорились. Мы можем уже пойти?
– Да, погнали. Где она может быть?
– Дома. Она вернулась домой.
Карлос назвал адрес. Она вздохнула.
– Слушай, старик, это здание выпотрошили. Там внутри ничего нет.
– Она там.
Микс кивнула, отворачиваясь от него, будто заранее признавала свое поражение.
– Как скажешь.
3
Впервые за несколько недель ощутив подступающую панику, Микс резко развернула старика, и они быстро зашагали туда, откуда только что пришли. По-хорошему, следовало бежать со всех ног, но он то ли не мог, то ли не хотел, а затем и вовсе высвободил руку. Ей ничего не стоило оставить его. Зверь внутри взволнованно засуетился.
Он решительно остановился, потирая запястье. В густом сером воздухе за его спиной виднелся Транспортер, который продолжал разглядывать их глазами без век, излучавшими тусклый желтый свет. Хор расчлененных тел держал ноту. Они и раньше поглядывали на нее, но еще ни один не останавливался, чтобы так внимательно рассмотреть. Она подумала о ноже в рюкзаке. Детская игрушка. Какая глупость! Все, что она может, – выпотрошить старика и бросить его тварям, чтобы выиграть время и спастись.
– Куда ты? – спросил он, не пытаясь сбавить голос.
Эхо поскакало по пустой улице и вернулось искаженным отражением.
Ухожу, хотела ответить она. Мы уходим. Но вместо этого сказала:
– Придется идти в обход. Не отставай.
Микс – не пустоголовое дитя. Ей заплатили за работу, и она ее сделает. Справится.
– Хорошо, – сказал он, впервые выказывая уважение.
Ускорив шаг, он нагнал ее.
– Я думал, ты решила меня бросить.
– Да пошел ты. Не собираюсь я тебя бросать.
В голосе слышались слезы, Микс злилась на себя. Глупая девчонка – так и есть.
Они прошли к началу квартала, свернули за угол и двинулись по длинному маршруту к нужному адресу. Микс то и дело оглядывалась, будучи уверена, что их преследуют, но Транспортер не показался.
Улицы успели измениться с ее последнего визита пару дней назад. Транспортеры толкали тачки с человеческими останками от одного и того же дома и развозили гниющие груды по всему Пустому Городу, чтобы Хирурги сшивали ужасные, только им понятные комбинации. Через улицу тянулась гирлянда туловищ, подобная той, которую они недавно видели, и каждое тело пело свою ноту; рядом с ними колыхались огромные натянутые куски кожи с отверстиями разного размера и рисунка, словно кто-то шилом продавил азбуку Морзе; скелетообразные конструкции, созданные из сотен пересобранных людей, выстроились между зданиями в виде громадных неподвижных колес, похожих на шестеренки безумного двигателя. Колеса собирались в спешке: на костях блестела кровь и куски мяса. Существа трудились, их глаза горели как устья печи, а воздух становился холоднее.
Микс остановилась и заглянула за угол здания, которое когда-то было круглосуточной аптекой. Кровь забрызгала окно, и внутри ничего нельзя было рассмотреть. До нужного старику адреса оставалось чуть больше квартала. Его дом находился в эпицентре пострадавшего района. Так близко она еще никогда не подбиралась.
Даже если старику не понравилась ее заминка, он не сказал ни слова. Лишь прислонился к стене и тяжело дышал. Его взгляд затуманился, и Микс не знала, осознаёт ли он происходящее вокруг.
– Ты там как, живой?
– Кажется. Теперь уже сложно сказать. – Он сделал неопределенный жест рукой. – Что это такое?
– Черт, а я откуда знаю? Очередной кошмар, наверное. Ты ведь многое повидал, не узнаешь, что ли?
Когда он не ответил, она спросила:
– Ну, что, увидел, что хотел?
– Ты о чем?
Она указала вперед, на то, что раньше было его домом. Иссохшие тела Транспортеров входили и выходили из него будто по часам.
– Там никого не осталось, старик. Теперь это гребаный Центральный вокзал.
– Нет. Она там.
На мгновение от ярости Микс лишилась дара речи. Степень его неведения и слепая вера в абсолютно невозможное превратили отчаяние в настоящее безумие. Вероятно, он давно лишился рассудка, и это их погубит. В лучшем случае, они умрут. Зверь внутри зарычал. Она была готова спустить его с цепи.
Плевать на старика – он сам виноват в том, что с ним случится, – она готова сделать то, что раньше не решалась: развернуться и уйти. Любопытство смешалось с ужасом. Да, она всегда с гордостью представляла, как без колебаний так и сделает, если потребуется, но теперь, когда момент настал, она боялась, что после этого ее жизнь уже никогда не будет прежней. Микс прижалась лбом к стене, закрыла глаза и прислушалась к странным звукам, с которыми творилась новая архитектура плоти: великолепные ноты, трепет флагов, глухое громыхание костей на ветру. Все это напоминало настройку инструментов в школьном оркестре перед концертом. Старик тяжело и быстро дышал рядом, тратя остатки запасов энергии для последнего путешествия.
– Кто эта Мария? Жена? Дочка?
– Нет. Моя собака.
На секунду ей показалось, что он ответил на другом языке. Потребовалось несколько минут, чтобы перевести фразу и понять ее значение. Когда у нее получилось, последний оплот сопротивления рухнул и она рассмеялась. Тихим, почти отчаянным смехом, который невозможно остановить. Прижавшись лицом к каменной стене, Микс смеялась сквозь стиснутые зубы.
Смеялась над бессмыслицей.
– Мария – моя собака, – ощетинился он. – И мой единственный друг. Я верну ее домой.
– У тебя больше нет дома, – ответила Микс.
Смех иссякал, вырываясь рваными вздохами; его место заняла огромная печаль, которая, казалось, не опустилась на нее, а проросла изнутри, как часть тела, печень или селезенка. Наверное, она ненавидела старика, но ощущения не поддавались описанию. Чувство было сложным, ужасным и неизвестным, так что «ненависть» – слишком простое слово для происходившего в душе. Если бы ей довелось любить ребенка, не познавшего горя и все еще верящего в добро, может, это чувство было бы ей знакомо. Но Микс не знала материнства и к тому же ничего не помнила про любовь.
– Собака, – повторила она.
Старик стоял рядом, пока вокруг в настроенном жалкими слугами хаосе резонансов расцветал Ад, и выглядел так, как должен выглядеть увядающий старик, для которого единственной родной душой на свете был домашний питомец. Пускай дерзит в ответ, сколько заблагорассудится, но в глубине души он знал правду, которая разрушала его, подобно тому, как ветер развеивает песчаную дюну.
Где-то там, в кровавой мешанине костей и плоти, а может, и среди бормочущих лиц, приклеенных к стене слизью из легких Хирургов, были ее родители. Их языки продолжали источать холодную злость, а презрение и неприязнь приводили в движение разорванные мышцы содранных лиц. Она четко и ясно слышала их голоса.
Глупая девчонка.
Да пошли они все к черту.
– Хорошо, – сказала Микс. – Идем искать твою собаку.
4
Девчонка осторожничала, хоть в этом не было необходимости. Что они ему сделают? Смерть ни черта не значит. Даже если они найдут Марию, он не вернется обратно, а значит, ей пора уходить, – но она решила по-другому. Либо живешь долго либо умираешь рано, и жизнь либо что-то значит, либо не значит ничего. Карлос ей не указ.
Стены родного многоквартирного дома слегка выгнулись, будто внутри нарастало давление огромной силы. Оно же, скорее всего, сорвало все двери и выбило окна. Внутри царил сумрак. Дом по периметру обходили три фигуры в темных одеждах, чьи головы были заключены в черные железные ящики. Они медленно, но целеустремленно продолжали шествие со смиренным терпением монахов. Ведущая фигура держала в левой руке открытую книгу, а правой что-то в ней записывала. Тот, кто шел посередине, размахивал курильницей – темным шаром, из которого валил густой желтый дым. Карлос уловил аромат календулы. Последний держал на шесте отрубленную голову, испускавшую луч света из искривленного рта.
Дождавшись, когда фигуры пройдут, Карлос направился к двери как ни в чем не бывало. Микс окликнула его, но это его не остановило. В тот самый момент, когда он подошел к дверному проему, в него протиснулся пригнувшийся к земле Хирург. И хотя существо бросило на Карлоса любопытный взгляд, оно не стало препятствовать ему и даже не замедлило шага; просто вытянулось во весь рост и пошло прочь, волоча за собой опутанные окровавленными нитями тонкие иголки из костей, которые приходились существу руками. Оно двигалось медленно и лениво, будто по дну океана.
Карлос приготовился зайти внутрь, но Микс удержала его и вбежала первой. Выставив левую руку, она защищала его грудь, пока они двигались вперед; в правой был зажат нож, вынутый из рюкзака, – развернутое лезвие напоминало уродливый серебряный коготь. Для него оставалось загадкой, почему она стала вести себя по-другому, но был благодарен за перемену.
Хотя в здание почти не проникал свет, Карлос сразу понял, что девчонка права: все обширное внутреннее устройство выскоблили, оставив лишь внешние стены, – здание стало похоже на тушку насекомого, из которого паук высосал внутренности. Под ним разверзлась огромная дыра шириной с фундамент. Рваная кровоточащая рана, стенки которой сужались книзу и сходились на глубине тридцати метров во влажной сжатой глотке. Стены и потолок вымазали мясистыми выделениями, на которые приклеили красные органические массы; вся эта картина напоминала корень языка.
Тела жителей, не успевших эвакуироваться, прикрепили к дальней стене густой желтой смолой. Пока они всматривались в лица, одного из них – молодого кассира местного магазина – сняли с места и передали Хирургу для умелой и тщательной обработки: тот четвертовал тело серией тяжелых и ловких ударов. Руки и ноги кассира задергались, а рот раскрылся в изумлении от свежевания тела. Вместо криков и воплей изо рта вырвалась чистая нота, такая же безупречная и неразбавленная, как все звуки мира. От красоты услышанного глаза Карлоса наполнились слезами, а Микс уткнулась лицом в ладони в смирении или молитве; изогнутый нож тускло поблескивал у уха.
– Мария, – позвал Карлос и увидел ее.
Она рылась в куче отбросов в дальнем углу. Морда была грязной, шерсть слиплась и висела комьями. Труженики Ада проходили мимо, не обращая на собаку внимания; они, в свою очередь, тоже не вызывали у нее интереса. Как только голос Карлоса разнесся по зданию, Мария оживилась, счастливо залаяла, бросилась навстречу и влетела всем телом ему в ноги. Карлос запустил скрюченные пальцы в шерсть, и она благодарно подняла голову. Падая на пол, он не думал о боли или о том, как трудно будет подняться. Мария забралась ему на колени. На мгновение они снова были счастливы.
А затем Карлос подумал: «Ты бросила меня. В самом конце пути. Почему?» Он крепко прижал Марию к груди, зарывшись носом в шерсть. Конечно, ответ был ему известен: сердце всегда отдает больше, чем получает. Ты не любишь меня так, как люблю тебя я.
И он простил ее за это. Он не мог не простить.
5
Микс наблюдала за ними на расстоянии, забыв про нож. Она поняла, почувствовала, почему собака вернулась сюда, и, если бы старик оторвался от животного хоть на секунду, тоже почувствовал бы. Едва различимый, но отзывающийся внутри пульсацией голос, доносившийся из огромного горла в земле, призвал Марию. Голос сгущал воздух и отяжелял сердце. Сама земля взывала к ним, суля глину и червей. Микс опустилась неподалеку от старика. Зверь внутри узнал зов, как узнала его Мария, и наконец погрузился в сон. Микс обняла себя, внезапно почувствовав сильный холод.
«Я не глупая», – подумала она.
Голос из горла становился все громче. Он стал ответом на одиночество и призывом к забвению. То была колыбельная Ада, и ее долгая нота тянулась из бездны, просачивалась сквозь окна и двери, со звоном путалась в зарослях кожаного пергамента, приводила в движение костяные шестеренки. Воздух полнился свистом, треском и грохотом, нота сливалась с хором голосов подвешенных тел, пока весь город не превратился в великую тубу, изливающую в мир печальную красоту. Жажда любви трелью переливалась в груди, добираясь до затаенных в самых глубинах души страхов.
Звон песни нарастал, пока не заполнил небо. Боль растягивала их тела до тех пор, пока они не начали петь. В темных глубинах чрева нечто повернуло свою громадную голову и узрело во всем этом красоту.
Зримая Скверна
Тараканы пребывали в хорошем расположении духа. Не меньше полудюжины попали в сети любви. Они скакали по бутылкам, залезали на кончики дозаторов и замирали там, будто гальюнные фигуры на носу корабля; расправляли крылышки и нежно трепетали, заявляя о готовности к спариванию усиками, выводя в воздухе любовные сонеты.
Уилл, бармен на смене, наблюдал за ними, стоя спиной к залу. Он не мог отвернуться. Чувствовал, будто обязан смотреть, хоть вид паразитов вызывал у него первобытное отвращение и жгучее, осязаемое желание бежать. Все тело разом содрогнулось.
Он работал вечерние смены с шести до двух в баре «У Рози» – захудалом кабаке, затерявшемся в лабиринте улиц окраины Нового Орлеана и окруженном прямоугольными домами с накренившимся каркасом и верандами, увешанными карнавальными гирляндами и заставленными пружинными диванами. Внутренняя обстановка бара соответствовала внешнему виду: несколько столов, выстроившихся в ряд подобно тотемам, игровые автоматы с видеопокером, музыкальный автомат и ряд стульев у барной стойки. К несчастью, на тараканов часто накатывала страсть, именно когда Уилл начинал осматривать рабочее место. Такое бывало несколько раз в год, но каждый раз при виде подобного зрелища его охватывал ужас.
Единственными посетителями были Алисия – двадцативосьмилетняя официантка устричного бара во Французском квартале, давний завсегдатай и лучшая подруга Уилла, – и Джеффри, ее нынешний, который, зная Алисию, вскоре должен был перейти в категорию бывших. В целом симпатичный парень, с длинными ресницами – как раз в ее вкусе, – но все же он не подходил ей от слова совсем. Уилл считал, что парень продержится еще максимум месяц.
– Отвратительная дыра, – фыркнула Алисия.
– Не говори так, детка, – ответил Джеффри. – Обычные жуки.
– Противные жуки, которые хотят потрахаться на моей бутылке ирландского виски.
Уилл не мог не согласиться – это отвратительно.
– Слушай, брат, тебе нужно вызвать дезинсекторов, – сказал Джеффри. – Серьезно.
Сколько раз он слышал эти слова? Менялись только произносившие их люди.
– Конечно. Поговорю с боссом.
– Знаешь, говорят, если видишь одного таракана, значит, за стеной прячется еще сотня.
– Да ну? Так говорят?
Алисия вмешалась:
– Заткнись, Джеффри.
– А ты заткни меня.
Она притянула его и начала страстно целовать. Видимо, этой ночью в баре «У Рози» любовь была повсюду. Джеффри обхватил ее затылок одной рукой, а другой повел по ноге. Он хороший мальчик. Знает, что надо делать.
Уилл дождался, пока таракан освободит бутылку виски, и налил себе порцию. Жители Луизианы считали тараканов символом штата: те шныряли повсюду, поэтому их присутствие не вызывало беспокойства. Сколько ни драй квартиру, они все равно вернутся. А когда их было так много, это значило одно: гнездо. Огромное гнездо в стене или под зданием. Может, даже не одно. В таком случае дезинсекторы вряд ли помогут, придется сносить всю стену или спалить здание дотла, а затем продолжить выжигать землю, пока не доберешься до первозданного гнезда в Аду.
Тараканы носились и издавали тихие щелчки, и по какой-то неведомой причине Уилл был уверен, что стоит ему прислушаться, как их звуки сольются в подобие языка.