– Почему бы не начать с этого? – сказал журналист. – Решение, несомненно, есть. Одолжите мне это досье, я его тщательно изучу.
***
Натали Луазон решила отвести детей к их отцу. Там они были бы в безопасности, нашли бы чистую одежду и свои замечательные вещи.
– Пойдем-пойдем, мама!
– Чёрт! Мы сделаем папе сюрприз!
Габриэль осторожно открыл дверь и молча проскользнул в прихожую в сопровождении своей маленькой сестры. Они были поражены, увидев в квартире одинокого незнакомца. В руке у него была тяжелая бронзовая статуэтка из гостиной, которую он поглаживал ладонью. Оба ребенка и их мать лишились дара речи.
Вдруг Мишель Луазон вышел из своего кабинета и воскликнул:
– Дети мои, но как это? Я пытался дозвониться до вас весь день, но линии были отрезаны.
Они радостно поцеловались. Детям было, о чем рассказать. Они объяснили, что доехали на фуникулере до «уровня 3000», а потом спустились оттуда на лыжах в соседнюю долину, а потом взяли машину до Шамбери…
– Хмм… Я не хотел бы вас больше беспокоить, – вмешался Жозеф Жубер, – поскольку произошло восстановление маленькой семьи…
– А-а! Извините, вот это досье, и если вы сможете что-то сделать…
– Рассчитывайте на меня.
– До свидания. Спасибо, что пришли. Я жду от вас вестей.
Когда журналист вышел, Натали не без любопытства спросила:
– Кто это был?
– Ты не узнала его, это Жозеф Жубер.
– Я не думала, что он такой маленький. А ты что, теперь и в политику лезешь?
Мишель успокоил ее и отправил детей в свои комнаты.
– Что-то серьезное?
– Жюльен Фабр мертв!
И Мишель Луазон подробно рассказал жене о происшествиях. Натали, у которой не наблюдалось большой симпатии к покойному, слушала внимательно.
– Знаешь, я немного ревновала. Как только он звонил, ты убегал. Я думаю, ему не нравилась наша пара, но он не заслуживал того, чтобы закончить вот так.
Мишель предложил Натали переночевать у него. Он хотел было предложить ей спальню, но она осталась тверда: они проездом, и она будет спать на диване в гостиной.
***
Мишель Луазон был счастлив. После этого суматошного дня знать, что Натали в его стенах, – это наполняло его приятной непринужденностью. Между ними наконец был зарыт топор войны. Они могли разговаривать друг с другом, как два цивилизованных существа, есть вместе за одним столом, с детьми, как нормальная семья. Может быть, именно смерть Жюльена Фабра дала событиям такой поворот? Луазон даже рассердился: как он мог позволить дружбе с соседом поставить свою пару в такое неловкое положение?
– Мишель, я могу войти?
Не дожидаясь ответа, она проскользнула в спальню, потом в кровать.
– В твоем доме холодно.
Предлог или нет, но Луазон был в восторге от того, как все обернулось. Он немного приблизился к Натали.
– Нет, послушай, Мишель. Я все размышляю над тем, что ты мне рассказал. Что-то тут не так. Когда мы вернулись домой с детьми, мы застали этого человека, журналиста, и у него был такой странный вид, словно его схватили с поличным.
– Что ты хочешь этим сказать?
– В руке у него была тяжелая бронзовая статуэтка… Странно. Ты этого не заметил, так как дети на тебя набросились, а вот я наблюдала за ним, потому что не знала, кто он такой, и я нашла его взгляд… виноватым.
– В каком это смысле?
– Тебе же известно, что я знаю досье Жюльена Фабра наизусть, так как слышала, как вы его обсуждали. А что, если виновник тут – Жозеф Жубер?
– Жубер??? Ты с ума сошла!
– А почему бы и нет? Он следил за расследованием шаг за шагом, в компании с Кристиной Меневаль. Разве у него нет репутации человека, который сам создает все события? После нескольких убийств он обманул ее и занял ее место. Ты знаешь продолжение: карьера, которой многие теперь завидуют. По стечению обстоятельств, о которых мы не знаем, Жюльен Фабр заподозрил его, заговорил с ним об этом и дал себя убить.
– Жюльен Фабр был гораздо хитрее.
– Но все-таки он был убит! Как и то, что чуть не случилось с тобой, только что: я все больше убеждаюсь, что статуэтка была предназначена для твоей головы.
– Но тогда…
– Да, но как доказать все это, это же только мои догадки.
***
Жозеф Жубер немного волновался. Как поведет себя этот Луазон? Если бы он хорошо контролировал его, ему не пришлось бы его ликвидировать. С завтрашнего дня ему придется встретиться с ним снова, чтобы узнать побольше, но ему нужно будет вести игру осторожно, чтобы все не пошло так, как прошлой ночью в полицейском участке…
– В январе 1964 года, – сказал Жюльен Фабр, – моя мать родила меня на свет. Так что я стал свидетелем «Красного мая» 68-го года. Баррикады, погромы и поджоги, столкновения с полицией. При разгоне митингующих применялся слезоточивый газ, несколько сотен человек получили ранения. Погиб один полицейский… Так моя мать стала вдовой…
– Эй, старина! Вы явно выпили и пустились в воспоминания. Но я – журналист, и мне нужны актуальные события. Как говорится, скандалы, интриги, расследования.
– Терпение! Вы не зря двинулись с места, обещаю, но сначала мне нужно показать контекст. Поэтому я говорю, что моя мать пыталась использовать свой статус вдовы, чтобы удержать меня при себе, но у нее ничего не получилось. Потом она умерла, и я, став сиротой, оказался в полиции.
– Это просто чудо – ваша история! Однако, простите, но у меня сегодня дела. Переходите к фактам, и через два часа все это будет в печати, а так…
– Факты сводятся к одному вопросу: я понимаю, зачем вы убили Кристину Меневаль, но почему вы убили её дочь?
– Презрение, страшное презрение. Я принял их за двух лесбиянок. Я…
Последние слова застряли в горле Жозефа Жубера. Он понял ситуацию: что он только что сказал и кому… Он посмотрел на Жюльена Фабра с удивлением.
– Продолжайте, – спокойно сказал последний.
– Я видел, как Кристина ее обхаживает. Она никогда не говорила мне, что у нее есть дочь. Я любил Кристину. Я ревновал. И я очень сильно разозлился! Вы меня арестуете?
– Сначала я хочу понять.
– Понять что? Нечего тут понимать. Столько лет прошло. Я думал, что никогда больше не услышу об этой истории.
Жюльен Фабр неуверенно встал и покачнулся. Он подошел к окну, повернувшись спиной к собеседнику.
– Я хочу понять, зачем вы убили мою дочь?
Поведение Жюльена Фабра успокоило Жозефа Жубера, и ему не составило бы особого труда расправиться с этим пьяным полицейским.
Разговаривая, он подошел к письменному столу и резким движением схватил небрежно брошенный на стол служебный пистолет Фабра.
– Не двигайтесь! А теперь расскажите мне, как вам удалось добраться до меня?
Жозеф Жубер спрашивал. Полицейский отвечал с трудом, он как будто искал слова. Журналист принимал его слова за чистую монету. Жюльен Фабр был типичным одиночкой. Он проводил свое расследование в свободное от работы время. О его выводах никто не знал. И Жубер принял решение убрать его.
Он усадил его и приказал написать несколько слов для своих близких, желая таким образом проверить, правша ли полицейский.
– Что писать?
– Не знаю, попрощайтесь с ними.
Жюльен Фабр достал из кармана ручку и нацарапал несколько слов.
– «Прекрасная ночь, чтобы умереть»? Вы все поняли. То есть вы не так-то и пьяны…
– Я не пьян.
– Ну да, ну да. В любом случае, это не имеет значения!
И Жозеф Жубер выстрелил Фабру в голову. Затем он положил ручку обратно в карман мертвеца, спрятал его послание и занялся компьютером. Затем он вложил пистолет в руку своей жертвы и, приподняв голову за волосы, снова нажал на спусковой крючок. Теперь у полицейского на руках были следы пороха, и самоубийство выглядело вполне правдоподобным. Взяв у Фабра ключи, журналист отправился к нему домой, чтобы поискать какие-то компрометирующие документы. Но ему удалось найти только старую папку с газетами, в которой он узнал некоторые из своих статей.
***
– Опять это вы, Луазон! Слушайте, у меня мало времени.
– Вы читали газету, комиссар?
– Нет, у меня и других забот хватает.
– Ну, вы должны это сделать, это очень поучительно. Взгляните хоть краем глаза!
Комиссар Барде посмотрел на предложенную ему статью.
– «Смерть полицейского»? И что тут такого?
– На случай, если вы не знаете: Жюльену Фабру было сорок восемь лет. Он родился в семидесятом году, и он никак не мог быть свидетелем «Красного мая» шестьдесят восьмого года. Тогда, в шестьдесят восьмом, действительно погиб один полицейский, в Лионе, он был раздавлен грузовиком, который выкатили на улицу студенты. Но отец Жюльена Фабра не был полицейским…
Комиссар Барде сменил цвет – его привычный бледный цвет лица превратился в багрово-красный. У него даже в уголке губ потекли слюни.
– Безобразие! Я вызову этого журналистишку… Он у меня узнает, что такое публиковать всякую непроверенную ерунду!
– Терпение, комиссар, терпение, выслушайте меня: это он.
– Кто он?
– Серийный убийца.
Прежде чем комиссар успел что-либо возразить, Мишель Луазон поведал ему о расследовании Жюльена Фабра в поисках убийцы своей дочери.
– Того самого, что насиловал своих жертв, когда они умирали?
– Того самого! Я вижу, эта мерзкая деталь от вас не ускользнула!
– Все эти убийства происходили в этом районе, так что сами подумайте, знаю ли я это дело.
– Вот почему Жюльен Фабр молчал. Он поклялся себе, что сам найдет виновного. И ему это удалось!
– Это стало причиной его самоубийства?
– Его убийства, комиссар!
– Я думал, мы договорились, Луазон! Хватит уже рассказывать мне сказки про убийство…
– Жюльен Фабр довел дело до конца: он сказал мне, что вышел на след. Я лишь расшифровал знаки, которые он нам оставил. Впрочем, это, наверное, первый случай, когда полицейский расследовал собственную смерть. Есть только одна вещь, которую я не могу объяснить.
– И какая же?
– Почему он умер, он же знал, с кем имеет дело, и ему следовало бы остерегаться.
Комиссар Барде утратил свой ироничный тон и начал приглаживать свои черные усы. Ситуация совершенно ускользала от него. Он ничего не понимал…
Мишель Луазон сжалился над ним. Он поспешил успокоить его, объяснив, как все могло происходить. При этом он предположил, что Жюльен Фабр играл со своим противником, давая ему неверные указания относительно своей биографии.
– Отсюда и грубая ошибка в газетной статье. К тому же Жюльен Фабр сказал мне следить за некрологами. Он здорово все придумал!
– Но о ком вы, в конце концов, говорите?
– О Жозефе Жубере, о серийном убийце!
– У вас есть доказательства того, что вы утверждаете?
И тогда Луазон рассказал о визите Жубера, о сомнениях Натали и их посещении среди ночи лаборатории, где работала подруга Натали, где они смогли исследовать слюну, оставленную на стакане Жубера.
– Когда будут результаты?
– Они у меня, комиссар.
– Так быстро?
– Я знал, что искал, и это было срочное дело.
– И что же?
– Генетическая карта идентична, это наш человек.
– Ничего себе! Хорошо! Луазон, я исправлюсь, я тут же возобновлю расследование.
– Комиссар, сделайте анализ еще раз. Я не сомневаюсь в результатах, но не стоит рисковать, что меня обвинят в предвзятости. Официально я в это дело не вмешивался.
– Положитесь на меня!
***
– Алло, комиссар Барде? Это Луазон. Поздравляю, вы стали настоящим героем, пресса говорит только о вас, о вашем упорстве в поиске истины…
– Не издевайтесь… Но я сам собирался позвонить вам. Думаю, мне нужно вам кое-то сказать… Вы не прочтете это в газетах… Это – совершенно секретно… Вы мне клянетесь?
– Хорошо, и о чем идет речь?
– Жюльен Фабр… У него была опухоль головного мозга, и жить ему оставалось всего несколько дней… Может быть, пару недель… И он таким образом покончил с собой. Но подтолкнув Жубера к новому преступлению, он подарил нам возможность передать этого мерзавца в руки правосудия.
Замороженный
Комиссар Барде чувствовал, что он уже на грани. Во-первых, сегодня для него начался его пятый день без табака (он бросал курить много раз, использовал для этого различные способы, но каждый раз срывался и начинал все с начала), а потом нестерпимая жара, свирепствовавшая в Провансе, помешала ему нормально заснуть. И чтобы совсем мало не показалось, у него еще и противно ныл зуб. Он ехал, держа все окна в машине открытыми. В Эксе было еще раннее утро, но от палящего солнца невозможно было спрятаться. Оно проникало повсюду, даже сквозь судорожно сжатые веки, расстилая перед глазами багровую пелену. Комиссар тяжело дышал, и по его красному лицу струились ручьи, а кожа на спине, казалось, уже начала медленно поджариваться.
Нервничая, комиссар начал постукивать по рулю раздраженным указательным пальцем, а затем, без всякого перехода, яростно срубил ударом кулака свой несчастный GPS-навигатор. Дело в том, что дама, укрывшаяся там, уже второй раз после его выезда из дома предложила ему своим омерзительным голосом заехать в тупик. «Чертова технология…», – пробормотал комиссар. Затем он схватил бесившее его электронное приспособление и швырнул его через открытое окно машины. Однако его жертва еще не закончила подпрыгивать по тротуару, как комиссар яростно затормозил и припарковался рядом.
Мадам Барде ругалась каждый раз, когда он позволял себе подобного рода поступки. Она всю жизнь работала в системе «Гринпис», и она ни за что не допустила бы, чтобы ее муж-комиссар отпустился до такого, не понеся за это никакой экологической ответственности. Итак, он отправился забрать свой выброшенный навигатор, потом вернулся в машину, сварливо теребя свои шикарные военного типа усы, и бросил устройство в ящик для перчаток. И лишь тогда он позволил себе улыбнуться – в первый раз с момента пробуждения. Его позабавило то, что он сделал такой подарок фантому его дражайшей Жизель Барде.
Вдалеке мигалки прерывистыми сполохами обливали стены домов. Архитектор из отдела градостроительства этого мерзкого пригорода, похоже, сделал все, чтобы превратить его в запутаннейший из лабиринтов, но комиссар Барде был очень упрямым человеком, и он держал курс на этот сине-красный свет, который всегда был не только его призванием, но всей жизнью. Его рука в сотый раз отправилась на поиски никотиновой жвачки. Врачи давно объяснили ему, что у него начинается гипертоническая болезнь, и посоветовали больше отдыхать и бросить курить. Для этого за день необходимо было «сжёвывать» примерно десять этих дурацких пластинок, а для избавления от зависимости рекомендовалось употреблять никотиновую жвачку в течение двух месяцев. Да комиссар и сам чувствовал, что это необходимо сделать, но все откладывал на завтра. И вот теперь пошёл пятый день его борьбы с самим собой, и он от этого стал нервным, неуверенным, возбужденным, раздражительным…
Огни полицейских машин становились все более яркими, комиссар приближался к своей цели.
Когда он смог наконец припарковать свой автомобиль за древней «Рено-14» инспектора Лямотта, он кипел до такой степени, что был готов отчитать своего подчиненного по любому поводу и даже вообще без такового.
– Доброе утро, комиссар… Хорошо выспались?
– Привет, Морис. Я надеюсь, что у тебя имеются самые веские причины для того, чтобы заставить меня встать с кровати посреди ночи.
– При всем уважении, шеф, уже начался день…
– Я заблудился, Лямотт… Ты можешь в такое поверить? Совершенно заблудился… Послушай… Прежде чем приступить к нашему новому делу, скажи, что ты используешь в качестве навигатора?
– Вы хотите поговорить о тех женщинах, что так достают нас? Вроде той, что болтает без остановки в вашем автомобиле?
– Э-э-э?.. Да, если тебе так угодно!
– У меня ничего такого нет, комиссар. Мой отчим мне как-то дал такую, несколько лет назад, но закончилось это плачевно.