Джорон бросил взгляд на установленные на концах волноломов огромные луки, во много раз больше тех, что стояли на корабле, они могли пробить насквозь даже такой четырехреберный корабль, как «Дитя приливов». Луки уже были взведены и заряжены, рядом горел огонь – пылала слюна Старухи, и уже не оставалось сомнений, что угрозу хранителя порта не следует игнорировать. Миас наклонилась вперед и посмотрела на флюк-лодку.
– Хранитель порта, – крикнула она, – мой корабль получил серьезные повреждения, когда мы защищали детей Корфинхьюма от мародеров.
– Это не проблема Бернсхьюма, – ответил мужчина. – Вам следует…
– Мы не доберемся до другого порта, – крикнула Миас, перебив хранителя порта, однако ее голос звучал спокойно и убедительно. – Наш корабль набирает воду быстрее, чем воришки пьют анхир. А теперь, если ты хочешь и готов ответить за утрату пяти тысяч мер аракисианской кости, которая вскоре пойдет на дно, я разверну корабль, и мы утонем. – Она немного помолчала, словно обдумывала судьбу «Дитя приливов». – Мы можем попытаться затопить корабль в стороне от входа в порт, чтобы не блокировать его полностью, но, если честно, я не уверена, что у нас получится. – Джорон видел, что в глазах хранителя появился страх; его долг состоял в том, чтобы обеспечивать безопасность и надежную работу порта. – Но, хранитель порта, тебе достаточно сказать одно слово, мы развернем «Дитя приливов» и посмотрим, как скоро Морская Старуха заберет нас к себе. – Миас еще сильнее склонилась над поручнем, и в ее голосе появилась угроза. – Но, если твое решение будет сочтено ошибочным, ты навлечешь на себя гнев моей матери, и тогда до конца своих дней будешь носить траурную повязку по моей команде, а твоя семья обанкротится, выплачивая стоимость потерянного корабля.
– Но, если ты затопишь корабль в порту… – начал хранитель порта.
– Это также обойдется тебе очень дорого. – На лице хранителя снова появилась тревога, к тому же его смущала уверенность Миас. – Я предлагаю тебе приготовить для нас сухой док. – Она указала мимо его лодки в сторону берега, где из тумана выступали огромные корабельные подъемные краны. – Я вижу, что там есть пустой. Надеюсь, нам удастся до него добраться, если наши насосы будут продолжать работать.
Хранитель порта отвернулся и принялся что-то шепотом обсуждать с превосходно и модно одетыми избранниками, которые его сопровождали. Потом снова повернулся к – Миас.
– Ладно. Мы пришлем лоцмана с лодкой, чтобы он провел вас к докам. Твоя команда не имеет права покидать корабль. Вас встретят солдаты, и, когда мы будем готовы, мы перевезем вас на плавучую тюрьму в стороне от порта, где вы останетесь до конца работ. Если вы попытаетесь отклониться от пути, указанного лоцманом, дуголуки вас утопят, какой бы ни оказалась цена. Ты меня поняла?
– Целиком и полностью, – сказала Миас. – И я не ждала ничего другого.
Она отвернулась от хранителя порта, словно он перестал существовать, а когда проходила мимо Джорона, он услышал, как она прошептала себе под нос: «Наглый воришка, никогда не видевший штормов».
Команда «Дитя приливов» стояла вокруг нее, точно потерявшиеся дети.
– Приготовьте веревки для буксировки корабля и удвойте скорость работы насосов. Я и без того достаточно унижена и не допущу, чтобы корабль затонул в гавани.
После этого на корабле установилось подобие порядка. Женщины и мужчины бегали по палубе, укладывали куски рангоута и снастей, привязывали веревки к клюву, чтобы сразу бросить их на буксирные лодки. Когда те появились, никто даже не попытался заговорить с командой «Дитя приливов», они лишь молча привязали веревки с черного корабля. Миас уже сменила команду, работавшую у насосов, и предложила тем, кто закончил вахту, отдохнуть. Потом она позвала Джорона за собой на крестец корабля.
– Твайнер, сейчас мы войдем в гавань, ты и я. Мы будем стоять здесь и молчать. Мы не станем смотреть по сторонам и испытывать стыд из-за цвета и состояния нашего корабля. Ты меня понял?
– Я…
– Тебе следует сказать: «Да, супруга корабля».
Джорон сглотнул и кивнул:
– Да, супруга корабля.
– Хорошо.
И они стояли, ощущая необычное движение корабля, словно он делал это по своей воле, когда лодки тащили его на буксире вдоль гавани. Вокруг возвышались костяные корабли флота Ста островов, белые, невредимые и сияющие. Каждый обладал именем, и каждый был любим командой, которая полировала его до тех пор, пока он не начинал сиять в свете Глаза Скирит, а над ними весело мерцали зоресветы, чтобы показать, что, в отличие от «Дитя приливов», эти корабли живые.
В детстве Джорон любил сидеть рядом с отцом и смотреть на проходившие мимо корабли – он получал удовольствие от их драматического и радостного возвращения домой. Ему нравилось, как корабль рассекал воду, подняв флаги победы, или, еще того лучше, с добытым призом, следовавшим позади на буксире, а команда предвкушала дополнительные деньги, которые он им принесет. Но особый восторг у него вызывали моменты, когда команды всех кораблей в гавани выстраивались вдоль поручней и приветствовали своих входивших в порт собратьев.
Однако никто не станет приветствовать «Дитя приливов».
Да, женщины и мужчины Ста островов выстраивались возле поручней своих кораблей, а над ними на рангоуте мягко сиял зоресвет, но, когда к ним приближался «Дитя приливов», они поворачивались спинами к черному кораблю. Джорон знал, что нет чести находиться на борту корабля мертвых, но никогда не видел ничего подобного, даже не слышал о столь массовом неприятии корабля флота. Впрочем, постепенно, когда одна команда за другой не желала на них смотреть, он понял, что они не хотят видеть вовсе не его позор или жалкое состояние корабля – они отрекались от Миас.
Она не выказала своих чувств даже в тот момент, когда они проходили мимо ее бывшего корабля – пятиреберного «Ужаса аракисиана», и команда, которая когда-то служила под ее началом, отвернулась. Миас, как и прежде, смотрела вперед, словно «Дитя приливов» был единственным кораблем в порту и только он ее интересовал. Но, когда они огибали «Ужас аракисиана», Джорон заметил первую трещину в ее доспехах.
Еще один пятиреберный корабль, более новый, но меньшего размера, стоял за «Ужасом». Джорон не знал его и никогда не слышал о нем прежде. Вдоль клюва было написано: «Охотник Старухи», а над ним парило семь зоресветов, всего лишь на один меньше полного набора, все они сияли голубым цветом, чтобы показать, что корабль совершенно исправен.
Кровь принесенных жертв все еще покрывала корабль – ярко-красные полосы на девственно белых бортах. Нет, он не был новым – должно быть, его отбили у врага с Суровых островов. Но вовсе не из-за корабля Миас стиснула руки и в глазах у нее вспыхнула такая неистовая ярость, что Джорон отступил на шаг. Гнев Миас вызвала женщина у поручней, супруга корабля «Охотник Старухи». Только она, единственная из тысяч женщин и мужчин на множестве кораблей в гавани, от них не отвернулась. Она продолжала смотреть на «Дитя приливов», который медленно буксировали мимо. Как и у Миас, ее голову украшала двухвостая шляпа, но, в отличие от Миас, готовой убивать, в ее глазах плясало нечто похожее на смех – она ни на мгновение не отвела взгляда от супруги корабля «Дитя приливов».
«Ну, – подумал Джорон, – и кто ты такая? И какой властью над Удачливой Миас обладаешь?»
Но он не получил от Миас никаких подсказок. Она больше не смотрела ни на супругу корабля «Охотник Старухи», ни на Джорона, ее взгляд был устремлен вперед, на город Бернсхьюм, который начал появляться из тумана.
Чтобы отвлечься от рядов спин на каждом корабле, Джорон также стал смотреть на Бернсхьюм, город изящных кривых. Одинокая изгибающаяся тропа шла вверх по крутому склону горы, вдоль нее расположились спиральные жилища, дома дарнов, а также административные здания Бернсхьюма и управления флота. Совсем маленькие внизу, у основания и вокруг старой гавани, лишь немногим выше одной высокой женщины, стоящей на плечах другой, каждое в форме половины скорлупы яйца, но становившиеся все больше по мере того, как они поднимались вдоль склона холма, пока тропа не добиралась до Спиральных Жилищ, огромных ульев из плоских камней, сложенных так тщательно и искусно, что казалось, будто камни срослись друг с другом – они охраняли строения от самых страшных штормов.
Когда корабль приблизился к кранам, Джорон начал различать цвета вокруг оснований жилищ, где женщины и мужчины разливали яркую краску на удачу или для благословения. Наверху Бернсхьюма, примерно в трети пути по склону, находилось самое большое здание, Главное Жилище, дворец Тиртендарн Джилбрин, камень которого менял цвет от темного к светлому, и сдвоенные спирали уходили ввысь, в десять, одиннадцать, может быть, двенадцать раз превышая рост высокого мужчины. Он имел не просто форму улья, а скорее напоминал перевернутый корпус корабля, а верхние этажи представляли собой решетки из камней и пластин высушенного и отбеленного джиона. Джорон слышал, что он уходил в глубь горы, пряча многочисленные этажи и комнаты в скале, но сын рыбака никогда не смог бы попасть в такое место.
На нижних этажах проходили суды; выше располагались маленькие комнаты, куда отправлялись женщины острова рожать детей. Всякая женщина, достаточно сильная, чтобы пережить рождение ребенка, дитя которой появлялось на свет без физических недостатков, вызванных проклятием Старухи, отдавала своего первенца кораблям, а затем присоединялась к дарнам, чтобы разделить с ними власть.
Мать Джорона умерла в одной из таких комнат, дав ему жизнь, и отец забрал крошечное окровавленное тельце, страдая из-за утраты жены, но радуясь, что сын будет жить. Слабая порода к слабой породе, так говорили Жрицы Старухи о тех, кто появился на свет неполноценным, таких не брали на костяные корабли, их душам предстояло обитать в живой структуре и сиять над ней зоресветом.
Джорон знал, что первенец Тиртендарн, предназначенный кораблям, каким-то образом выжил и попал в спиральные жилища, где его воспитали для флота. Он не верил разговорам о чудесах, которые помогли Удачливой Миас Джилбрин остаться в живых. Джилбрины являлись старой семьей дарнов, и те, кто рос среди них на причалах и в морских пещерах, знали правду. Сто островов не знали справедливости. Здесь уважали только силу, и лишь немногие были сильнее старых семей дарнов.
«Дитя приливов» замедлил ход, и Джорон посмотрел на Миас, потом проследил за ее взглядом и увидел на берегу глыбу цвета охры, приковавшую внимание супруги корабля. Три ступеньки, ведущие в никуда, выбитые в белом известняке, который находили только в морских расселинах вдоль Хребта Скирит, они могли легко сломать корабль, подошедший, чтобы добыть камень, или с такой же легкостью его отдать. Но камень перестал быть белым; он стал цвета охры от крови новорожденных, принесенных в жертву, чтобы они парили в виде света над костяными кораблями.
– Подготовь «Дитя приливов» к сухому доку, – негромко сказала Миас. – Я хочу, чтобы все, что может упасть, было привязано, а потом передай команде, чтобы надели кандалы. Я не позволю морской страже найти повод увлажнить свои копья кровью моей команды.
Джорон кивнул и приступил к работе, хотя ее оказалось совсем немного. Все, что не было совершенно необходимо, они выбросили за борт, чтобы облегчить корабль и помочь ему держаться на воде. К тому же женщины и мужчины команды так устали, что у них не осталось сил на споры, когда Джорон приказал им надеть кандалы, совсем как ветрогонам, покидавшим глинодворы; они просто протягивали руки, чтобы их заковали товарищи по команде, Барли и Квелл. Потом обе женщины подошли к Джорону, который надел кандалы на них, Барли смирилась с необходимостью, но Квелл смотрела на него, пока он защелкивал замки на ее запястьях, молча над ним насмехаясь. К тому времени когда «Дитя приливов» надежно закрепили в доке, а портовым рабочим пришлось изрядно попотеть и поворчать, натягивая веревки, чтобы вытащить его из воды, вся команда была закована в кандалы.
Морская стража в блестящих от серебряной краски кожаных доспехах окружила «Дитя приливов», держа копья с каменными наконечниками наготове. За ними ждали женщины с глинодворов, чтобы забрать ветрогона. Миас спустилась по борту и подошла к начальнику стражи, который ей что-то сказал, и она кивнула. Команду формально передали на попечение морской стражи, к борту «Дитя приливов» приставили трап, и коммандер повел свой отряд на борт. Команда, кроткая, как дети, покинула корабль и пошла вдоль берега на глазах у горожан, которые выкрикивали проклятья и плевали в сторону приговоренных.
– Пойдем, – сказала Миас. – Даже мертвые офицеры имеют собственные казармы в Бернсхьюме, и хотя коммандер морской стражи рассказал мне, где они находятся, мне страшно подумать, в каком они состоянии.
12. Все, кто служит, слышат зов
Их определили на постой на Рыбном рынке. В Бернсхьюме не нашлось бы другого места, где стояла бы такая страшная вонь. Сквозь лачуги в форме ульев, окружавшие рыночную площадь, были пробиты туннели, чтобы обеспечить доступ к рыночным прилавкам, но постепенно здесь воцарилось запустение, туннели превратились в проходы, и дома оказались разделенными на две части. Однако выглядело все это крайне небрежно. Крыши регулярно обваливались, камень – всегда ценный материал – вместо того, чтобы использовать для восстановления жилищ, просто воровали, а крыши укрепляли листьями вариска и джиона, плохо обработанными, в чем Джорон убедился, когда обнаружил протечку над своей кроватью. Не очень большую, но достаточную, чтобы кровать, на которой он спал – и где ему снилось открытое море и огромные волны, – стала такой же влажной, как на борту корабля.
Но он устал, а потому ни ветер, проникавший в щели, ни непреодолимая вонь гниющей рыбы со стороны рынка, ни очевидное презрение Миас, не помешали ему мгновенно погрузиться в сон в темной комнатушке, в половинке дома на Рыбном рынке.
Впрочем, ему не пришлось долго спать.
– Твайнер, – кто-то прошептал в темноте длинной комнаты. – Джорон Твайнер. – Более резко. Неужели он снова напился? И поэтому ему так холодно и он весь дрожит? – Просыпайся, хранитель палубы. – Он наконец проснулся.
Широко раскрыл глаза, хотя вокруг не было света, чтобы их наполнить, почувствовал легкое движение воздуха, понял, что она рядом.
– Миас?
– Да, и для тебя супруга корабля, на земле или на море. Закрой глаза.
Он повиновался, услышал скрежет кремня по металлу и осторожно приоткрыл глаза, когда зажегся тусклосвет в ее руках.
– Что…
Она прикрыла ему рот свободной рукой.
– Ш-ш-ш. – Миас посмотрела на тонкую дверь. – Кто-то идет, несколько человек, и, судя по звуку, они вооружены. – Ему показалось, что по спине у него потекла ледяная вода. – Доставай свой курнов. – Она убрала руку от его рта и сняла один из маленьких арбалетов, висевших на куртке. – Возьми его, но не стреляй прежде меня.
– Они пришли за мной? – спросил Джорон.
Миас улыбнулась, и на лице у нее появилась узкая щель.
– Может быть, Твайнер, но и у меня есть множество врагов. – Улыбка стала шире. – Больше, чем у тебя, я полагаю. – И он почувствовал себя глупцом. – А теперь слушай, Твайнер. Встань рядом со мной и держи свой меч так, словно ты знаешь, как им пользоваться, ты понял? – Он кивнул, прислушиваясь к тихим шагам, кто-то поднимался по ступенькам к их жилищу. – Полагаю, ты еще успеешь надеть штаны, если поторопишься.
Он кивнул, быстро натянул влажную одежду и почувствовал знакомое успокаивающее ощущение рыбьей кожи вокруг ног, иллюзия защиты, которую давал хорошо обработанный материал.
К тому моменту, когда он оделся и встал рядом с Миас, звуки шагов по узкой лестнице стали громче.
– Эй, там, – закричала Миас, – если вы пришли нас ограбить, то прежде, чем вы войдете в дверь, знайте, что мы не спим и успели вооружиться.
Тишина.
И спустя некоторое время.
– Мы пришли не за тем, чтобы вас ограбить, – послышался женский голос, – и, ради Старухи, супруга корабля Миас, говори тише. – Миас опустила меч, и его кончик коснулся пола, словно разочарованный тем, что ему не дали порезвиться.