Среди множества папок лежала и папка с делом Эмильяна. При взгляде на нее Джербер подумал, что для мальчика-привидения было, увы, недостаточно сменить страну, имя и город, чтобы обрести также и новую жизнь. Вот почему на этот раз Анита Бальди ошибалась.
– Все не так просто, – заявил детский психолог. – Боюсь, за этим кроется что-то еще.
Услышав это, судья подалась вперед.
– Что заставляет тебя так думать?
– Вы заметили, в какой момент мальчик взглянул на зеркало? – спросил Джербер; интуиция подсказывала ему, что у Бальди не найдется этому объяснения.
– Да, и что?
– Несмотря на состояние легкого транса, Эмильян знал, что кто-то смотрит на него с той стороны.
– Полагаешь, он нас раскусил? – изумилась судья. – Тогда еще более вероятно, что он все выдумал, – с удовлетворением заключила она.
Но у Джербера на этот счет сложилось твердое убеждение.
– Эмильян хотел, чтобы мы были там, и хотел также, чтобы там была его новая семья.
– Зачем?
– Пока не знаю, но выясню.
Судья обдумала точку зрения Джербера.
– Если Эмильян солгал, он это сделал с какой-то определенной целью. То же самое – если сказал правду, – подытожила она, уловив наконец смысл, заключенный в словах психолога.
– Доверимся ему, посмотрим, куда он хочет нас привести своим рассказом, – предложил Джербер. – Возможно, за этим ничего не последует и он начнет сам себе противоречить, или же это направлено к чему-то, чего мы пока не постигаем.
Ждать оставалось недолго: делам, касавшимся несовершеннолетних, быстро давали ход, и следующий сеанс должен был состояться уже через неделю.
За окном раздался раскат грома. Над городом собиралась гроза, и даже с четвертого этажа можно было слышать возгласы туристов, которые бежали по улице делла Скала, ища, где укрыться.
Надо бы уйти поскорее, чтобы не попасть под дождь, заволновался Пьетро Джербер, хотя его центр находился в нескольких кварталах от здания суда.
– Если это все… – сказал он и сделал шаг к двери, в надежде, что судья распрощается с ним. Но Бальди сменила тему:
– Как там твоя жена, сын?
– Хорошо, – с явным нетерпением отозвался Пьетро.
– Держись за свою супругу, береги ее. Сколько исполнилось Марко?
– Два года. – Джербер глаз не сводил с того, что творилось за окном.
– Знаешь, я ведь вижу, что дети доверяют тебе, – продолжала судья, вновь возвращаясь к делу Эмильяна. – Ты не только побуждаешь их раскрыться, они с тобой чувствуют себя в безопасности. – Потом наступила пауза, полная сдержанной скорби.
«Почему в каждый наш разговор вклинивается пауза, полная сдержанной скорби?» – спросил себя Джербер. Этот краткий миг молчания служил прелюдией к хорошо ему известной фразе.
В самом деле, судья добавила:
– Он бы гордился тобой.
При упоминании, пусть косвенном, синьора Б. Джербер напрягся.
К счастью, в этот момент в кармане у него зазвонил сотовый. Джербер вытащил его, посмотрел на дисплей. Тот же номер, с которого звонили во время сеанса. Наверное, кто-то из родителей или опекунов кого-нибудь из его юных пациентов, подумал он. Но заметил, что у номера международный код. Скорее всего, какое-нибудь занудство – колл-центр с очередным «предложением, от которого нельзя отказаться». Так или иначе, это великолепный предлог, чтобы распрощаться.
– Если не возражаете. – Пьетро показал сотовый, намекая, что звонок деловой.
– Конечно-конечно, иди. – Бальди наконец отпустила его движением руки. – Передавай привет жене и поцелуй за меня Марко.
Джербер мчался по лестнице стремглав, надеясь добежать до своего центра, прежде чем разразится гроза.
– Как вы сказали, простите? – кричал он в трубку.
Помехи, разряды – связь была очень плохая. Определенно тому виной толщина стен старинного дворца.
– Погодите, я не слышу вас, – твердил он, прижимая к уху мобильник.
Джербер переступил порог и оказался на улице в тот самый миг, когда обрушился ливень. Его тут же затянуло в водоворот прохожих, спасающихся от апокалипсиса. Подняв воротник поношенного плаща фирмы «Burberry» и закрывая рукой свободное ухо, он силился понять, чего хочет от него женский голос.
– Я говорю, меня зовут Тереза Уолкер, мы с вами коллеги, – повторила женщина по-английски, но с акцентом, какого психолог еще не слышал. – Я звоню из Аделаиды, это в Австралии.
Джербер изумился, осознав, что ему звонят буквально с другого конца планеты.
– Чем могу быть полезен вам, доктор Уолкер? – спросил он, ускоряя шаг под яростными потоками воды.
– Я нашла ваш телефон на сайте Всемирной ассоциации психического здоровья, – объяснила женщина свой звонок. – Хочу предложить вашему вниманию один случай.
– Если вы согласны немного подождать, я через пятнадцать минут буду у себя в центре, и вы мне все как следует объясните. – Перепрыгнув через лужу, Джербер свернул в переулок.
– Я не могу ждать, – встревожилась Уолкер. – Она уже едет.
– Кто едет? – осведомился психолог. Но не успел он задать вопрос, как его охватило предчувствие.
И ливень припустил со всей силы.
3
Змеящаяся дрожь.
Джербер не мог по-другому определить это скользкое, маслянистое, понемногу охватывающее его ощущение. Может быть, поэтому укрылся в одной из многих подворотен проулка.
Нужно было вникнуть в ситуацию.
– Что вы знаете о СА? – продолжала Уолкер.
СА, или селективная амнезия.
Джербер по-прежнему недоумевал. Эту тему усиленно обсуждали, вопрос был спорным. Для одних психологов речь шла о расстройстве, которое трудно диагностировать, другие наотрез отказывались признавать, что такая вообще существует.
– Немного, – признался он, и это была правда.
– Но вы сами как относитесь к такому феномену?
– Скептически, – заявил он. – Мой профессиональный опыт показывает, что невозможно исключить из памяти отдельные воспоминания.
Приверженцы противоположной теории, наоборот, считали, что речь идет о механизме самозащиты, который психика запускает на подсознательном уровне. Чаще всего такое происходит в детстве. Сироты, попавшие в новые семьи, внезапно забывают, что они приемные; дети, получившие серьезные травмы или подвергавшиеся дурному обращению, полностью стирают из памяти пережитое. Однажды и сам Джербер столкнулся с подобным случаем: ребенок присутствовал при том, как отец убил мать, а потом покончил с собой. Через несколько лет психолог снова встретил этого мальчика: он учился в средней школе и был убежден, что его родители умерли естественной смертью. И все же одного эпизода недостаточно, чтобы Джербер поменял точку зрения.
– Я тоже думала, что такое невозможно, – неожиданно согласилась с ним доктор Уолкер. – Если предположить, что селективная амнезия существует, она не связана с физиологическими причинами вроде повреждения мозга. Шоком ее тоже нельзя объяснить, ведь она проявляется, когда травмирующее событие уже давно произошло.
– Я бы сказал, здесь скорее подавление, результат свободного выбора, – развил ее мысль Джербер. – Вот почему было бы неправильно говорить об амнезии.
– Но вопрос в том, можно ли забывать выборочно, – продолжала Уолкер, – так, будто психика решает сама для себя, что пережить травму можно, только изо всех сил ее отрицая: она прячет от нас этот тяжелый груз с единственной целью – позволить нам двигаться вперед.
Многие сочли бы благословением способность забывать неприятности, подумал Джербер. Такова и химерическая цель любой фармакологической индустрии: найти таблетку, которая помогла бы нам забыть самые мрачные эпизоды нашей жизни. Но гипнотизер считал, что события, которые с нами происходят, даже самые неприятные, делают нас такими, какие мы есть. Составляют часть нашей личности, хотя мы и делаем все, чтобы их забыть.
– У детей, которым вроде бы поставили диагноз СА, детские воспоминания вернулись и спонтанно вышли на поверхность, когда они стали взрослыми, – напомнил психолог. – А последствия внезапного возвращения памяти всегда непредсказуемы и зачастую причиняют вред.
Последний довод Уолкер выслушала со всем вниманием и ничего не возразила.
– Но к чему все эти вопросы? – под шум дождя осведомился Пьетро Джербер, укрывшийся в подворотне. – Что за странный случай вы хотели предложить моему вниманию?
– Несколько дней назад женщина по имени Ханна Холл явилась во мне в кабинет, чтобы подвергнуться лечению гипнозом: первоначальной целью было упорядочить мучительные воспоминания. Однако во время первого сеанса кое-что произошло…
Уолкер надолго замолчала. Джербер понял: она ищет подходящие слова, дабы объяснить, что именно ее взволновало.
– За долгие годы практики мне никогда не доводилось присутствовать при подобной сцене, – заговорила доктор Уолкер, опытный профессионал, будто в чем-то оправдываясь. – Сеанс начался как нельзя лучше: пациентка поддавалась гипнозу, шла на контакт. И вдруг принялась кричать. – Она запнулась, ей было трудно рассказывать дальше. – У нее внезапно всплыло воспоминание об убийстве, которое произошло, когда она была еще ребенком.
– Не понимаю, почему вы не убедили ее обратиться в полицию, – вмешался Джербер.
– Ханна Холл не рассказала, как произошло преступление, – уточнила коллега. – Но я убеждена, что оно совершилось на самом деле.
– Пусть так, но почему вы препоручаете это дело мне?
– Потому что жертва похоронена в Италии, где-то среди тосканских полей, и никто так и не узнал о случившемся, – заявила Уолкер. – Ханна Холл полагает, что вытеснила из памяти произошедшее, поэтому едет туда: хочет вспомнить, что на самом деле случилось.
Ханна Холл едет во Флоренцию. Еще не зная ее, Джербер насторожился.
– Простите, мы говорим о взрослой женщине, верно? – перебил он собеседницу. – Вы ошиблись, доктор: вам следует позвонить кому-то другому, ведь я детский психолог.
У Джербера не было намерения обидеть коллегу, но он по непонятной причине чувствовал себя неловко.
– Эта женщина нуждается в помощи, а я отсюда ничего не могу сделать, – продолжала Тереза Уолкер как ни в чем не бывало, даже не замечая его попыток отвертеться. – Мы не можем игнорировать ее рассказ.
– Мы? – Джербер остолбенел: он-то каким образом к этому причастен?
– Вы не хуже меня знаете, что не рекомендуется прерывать лечение гипнозом, – настаивала собеседница. – Что это может серьезно повредить психику.
Он это знал и понимал, что ситуация чревата нарушением медицинской этики.
– Моим пациентам самое большее двенадцать-тринадцать лет, – защищался Джербер.
– Ханна Холл утверждает, что убийство произошло до того, как ей исполнилось десять. – Уолкер стояла на своем, вовсе не собираясь сдаваться.
– А вдруг она мифоманка, вы не рассматривали такую возможность? – предположил Джербер, упорно не желавший иметь ничего общего с этой историей. – Настоятельно советую обратиться к психиатру.
– Она уверяет, что жертва – мальчик по имени Адо.
Фраза повисла в воздухе посреди плеска дождя. У Пьетро Джербера больше не было сил бороться.
– Может быть, невинное дитя, погребенное неизвестно где, заслуживает того, чтобы мы узнали правду, – спокойно продолжала коллега.
– Что я должен сделать? – сдался психолог.
– У Ханны нет никого в целом мире: представляете, она даже не пользуется сотовой связью. Но она обещала, что, приехав во Флоренцию, меня об этом оповестит; когда это произойдет, я направлю ее к вам.
– Да, но что я должен сделать? – повторил Джербер свой вопрос.
– Выслушать ее, – просто ответила Уолкер. – Внутри этой взрослой женщины живет девочка, которая хочет выговориться: кто-то должен войти с ней в контакт и выслушать ее.
Знаешь, я ведь вижу, что дети доверяют тебе.
Так недавно сказала судья Бальди.
Ты не только побуждаешь их раскрыться, они с тобой чувствуют себя в безопасности… Он бы гордился тобой.
Синьор Б. ни за что бы не отступил.
– Доктор Уолкер, вы уверены, что через столько лет есть смысл возвращаться к этому? Даже если под гипнозом получится извлечь из памяти вашей пациентки воспоминание о том, что случилось с Адо, оно уже будет замутнено временем и пережитым опытом, искажено событиями последующей жизни.
– Ханна Холл говорит, что знает, кто убил ребенка, – перебила его Уолкер.
Джербер запнулся. Снова возникло неприятное ощущение, такое же как в начале разговора.
– И кто же? – выдавил он через силу.
– Она сама.
4
Как выглядит девочка, убившая ребенка? Согласившись заняться этим странным случаем, Пьетро Джербер долго задавал себе этот вопрос.
Он впервые увидел эту девочку, принявшую вид взрослой женщины, в восемь часов серого зимнего утра: Ханна Холл сидела на ступеньке, посередине последнего пролета лестницы, ведущей к площадке, на которую выходила дверь его центра.
Улеститель детей – насквозь промокший плащ «burberry», руки в карманах – застыл как вкопанный, глядя на хрупкую женщину, которую никогда не видел, но которую тотчас же узнал.
Ханну озарял слабый свет из окна, Джербер же оставался в тени. Женщина не заметила его появления. Она смотрела наружу, на густой, мелкий дождик, падающий на улицу Черки, на еле видную издалека площадь Синьории.
Джербер, удивляясь сам себе, не мог оторвать от нее взгляда. Незнакомка вызвала у него необычайное любопытство. Их разделяло несколько ступенек, он, протянув руку, мог дотронуться до длинных белокурых волос, стянутых в хвост простой эластичной резинкой.
У него возникло странное желание приласкать ее – из-за внезапно вспыхнувшего чувства острой жалости.
Черный свитер с высоким воротом был ей явно велик и доходил до бедер. Черные джинсы, черные сапожки на невысоком каблуке. Черную сумку на длинном ремешке Ханна Холл держала у себя на коленях.
Джербер удивился, что при ней нет пальто или другой теплой одежды. Определенно, как многие иностранцы, она не представляла, как холодно бывает здесь в это время года. Кто знает, почему все думают, что в Италии вечное лето.
Ханна сидела сгорбившись, сплетя руки на животе, зажав сигарету в пальцах правой, которые едва виднелись из-под слишком длинного рукава. Окутанная легким облачком дыма, она была погружена в свои мысли.
Психологу было достаточно одного взгляда, чтобы все о ней понять.
Тридцать лет, одежда заурядная, вид неухоженный. Черный цвет выбран, чтобы оставаться незаметной. Легкая дрожь в руках – побочный эффект лекарств, которые она принимала, психотропных или антидепрессантов. Обкусанные ногти и поредевшие брови говорили о непроходящем тревожном состоянии. Бессонница, головокружения, время от времени панические атаки.
Для такой патологии не имелось названия. Но психолог видел десятки людей, подобных Ханне Холл: у всех был такой вид, будто через мгновение они провалятся в бездну.
Тем не менее Пьетро Джербер был не вправе лечить взрослую женщину, это не входило в его компетенцию. Как и сказала Тереза Уолкер, он должен поговорить с девочкой.
– Ханна? – окликнул он тихо, чтобы не напугать ее.
Женщина резко обернулась.
– Да, это я, – подтвердила она по-итальянски без малейшего акцента.
У нее были изящные черты. Никакой косметики. Мелкие морщинки в уголках голубых глаз, невероятно грустных.
– Я ждал вас к девяти, – сказал Джербер.
Женщина подняла руку, взглянула на маленькие пластмассовые часики.
– И я ожидала, что вы придете к девяти.
– Тогда извините за преждевременный приход, – улыбнулся Джербер.
Но Ханна оставалась серьезной. Психолог понял, что она не уловила иронии, но решил, что, хотя женщина и говорит по-итальянски правильно, все-таки существует некий языковой барьер.
Джербер прошел вперед, порывшись в карманах, отыскал ключи и открыл центр.
Войдя, скинул мокрый плащ, включил свет в коридоре, прошелся по комнатам, проверяя, все ли в порядке, заодно показывая путь необычной пациентке.