– С билетом. Пока в один конец. С билетом нормально, в воскресенье съездил в Кёник, отстоял очередь и взял. Вылет завтра вечером. Провожать не надо, жена проводит.
Юра, снисходительно крякнув, менторским тоном встрял в разговор:
– Никогда не говори «в один конец». Примета плохая. Только когда заменяться будешь, тогда можно. А так…
Будник как-то криво усмехнулся:
– Надо же? Не знал про такую примету…
Юра даже не смутился:
– Ну, да. Ерунда это. Я, так, на всякий случай предупредил, – он подцепил вилкой кусочек копчёной скумбрии и, внимательно рассмотрев его сквозь очки, продолжил, – будешь в Ташкенте, не вздумай морс пить. Там он из бочек продаётся, как квас у нас или пиво. Вкусный и почти ледяной…
Комбат заинтересованно посмотрел на Опилкина:
– Если вкусный и ледяной, то почему бы и не выпить? Не водка же.
Начальник клуба взглянул на Глушакова и, прожевав рыбу, весело предложил:
– За речкой говорят: «Между первой и второй, промежуток небольшой».
Лёха согласно кивнул, мол, твоя правда. Майор подмигнул лейтенанту:
– Чего сидишь? Такими темпами роты не получишь. Наливай!
Фархад взял початую бутылку «андроповки» и на слух наполнил посуду. Юра довольно кивнул парню:
– Молодец! Далеко пойдёшь. – Зачем-то понюхав жидкость, посмотрел на комбата. – Сергей Викторович, в том-то и проблема, что ледяной морс на жаре через минуту весь потом на рубашке выступает. Чем больше пьёшь, тем сильнее потеешь.
Глушаков вопросительно взглянул на лейтенанта:
– Фархад, очкастый правду говорит?
Лицо молодого узбека зарделось, а глаза засветились гордостью. На минуту в канцелярии воцарилась тишина. Спохватившись, Захидов принял облик восточного мудреца:
– У нас говорят: «Чай не пьёшь, откуда силы берёшь?» Морс, он для приезжих, наш народ от жары холодным зелёным чаем спасается…
Комбат поперхнулся от неожиданности. Прокашлявшись, он строго посмотрел на парня:
– Ты, это… заканчивай, мне. У нас один народ, советский!
Обстановку разрядил Лёха. Он сам наполнил стаканы и, поднявшись из-за стола, тихо и немного торжественно произнёс:
– Третий. Не чокаясь и молча. Помянем ребят…
Уже выходя из канцелярии, комбат приобнял меня за плечи и тихо сказал:
– Ты, вот, что, капитан… Солдат береги. Мальчишки они несмышлёные… Помни, каждого из них мать ждёт.
Я сам попросил Сашу не провожать меня до Калининграда. Зачем? И так было тяжело на душе от её слёз. Выйдя из автобуса, я с удовольствием вдохнул вечерний воздух Храброво. До вылета оставалось ещё три с половиной часа и если раньше их можно было скоротать в кафе за рюмкой коньяка, то сейчас, в эпоху де-факто введённого партией и правительством «сухого» закона, время «убивалось» либо разглядыванием взлетающих самолётов, либо чтением прессы. Выбрав последний вариант, я направился к газетному киоску.
– «Огонёк» есть?
Киоскёр посмотрела на меня как на душевнобольного:
– Нет. Раз в неделю утром привозят три экземпляра и тут же раскупают. Дефицит.
– Понятно. «Комсомольская правда»?
– Нет. Сегодня не завозили.
– «Советский спорт»?
Продавец вышла из себя и уже хотела высказать всё, что она думает обо мне, но вдруг взяла себя в руки и примирительно улыбнулась:
– Есть «Калининградская правда» и журнал «Юный натуралист». Брать будете?
– Буду. Дайте «Юный натуралист».
Время бесконечно, но и оно заканчивается, ибо любое событие имеет начало и конец. Где-то читал, что ни физики, ни философы, так и не могут дать определение этому измерению. По-моему, они слишком усложняют проблему. Всё просто: время – промежуток между событиями. Нет событий и времени тоже, нет. Это уже потом какой-то механик загнал его в шаг шестерёнки, разделив время на секунды, минуты и часы. Ход маятника сам по себе стал событием. Так удобнее и порядка больше. Я уже приступил к повторному прочтению журнала, как объявили посадку на рейс до Ташкента. «Маленькая тушка» гостеприимно распахнула двери и стюардесса, сияя доброжелательной улыбкой, запустила нас в прохладный, пахнувший искусственной свежестью, салон самолёта. Расположившись в левом кресле, подумал: «Да… всего шесть часов полёта и я в Ташкенте. Тесновато здесь, хорошо если без соседа, можно будет к иллюминатору пересесть» Удача явно не благоволила ко мне, до завершения посадки оставалось не более пяти минут, как около меня остановилась женщина и слабым голосом произнесла:
– Простите, моё место около окошка.
Я поднялся из кресла и, поддержав попутчицу за локоть, помог ей занять место у «окошка». На взгляд ей было около тридцати пяти лет, а широкое обручальное кольцо на пальце недвусмысленно заявляло о её статусе. Впрочем, меня мало интересовала дорожная интрижка, просто вдруг захотелось чтобы полёт завершился в ближайшие полчаса.
Мы летели уже более двух часов и за это время обменялись с соседкой лишь парой-тройкой ничего не значащих фраз. Меня вполне устраивало такое положение дел, но попутчице явно хотелось поговорить. Как назло, сон, что называется, не шёл, а перечитывать опостылевший журнал не имело смысла. Понемногу беседа завязалась сама по себе.
– Меня Надеждой зовут, – женщина повернула голову ко мне и вдруг чихнула, не успев прикрыть рот платочком, – простите, с утра что-то нездоровится. Еле до аэропорта добралась. А как вас зовут? Если не секрет.
Я представился. Надежда кивнула и продолжила:
– Я в Ташкент за сыном лечу. Мы его на лето дедушке с бабушкой отправили, к моим родителям. Мой папа – генерал, вышел на пенсию и остался в ТуркВО, в Ташкенте. У них и квартира хорошая в центре и дача недалеко от города. Все условия. А вы, наверное, в командировку? Или переводом?
– В командировку. Ненадолго.
Попутчицу явно не интересовали мои ответы. Вероятно, она была из тех людей, которым нужны молчаливые собеседники. Порывшись в сумочке, она достала фотографию и протянула её мне:
– Вот, мой сынок. Ему только восемь, мы поздно его родили. Муж не хотел сейчас забирать, ведь ещё половина лета впереди, но я настояла. Видите ли, маму, бабушку, на операцию кладут, и папа не сможет разорваться. – Она снова чихнула, прикрывшись на этот раз платочком и не к месту добавила. – Мой муж – майор, в штабе армии служит. Что-то мне совсем нехорошо.
Честно говоря, подробности личной жизни генеральской дочки начали меня раздражать, но её последняя фраза не могла не вызвать сочувствия. Я внимательно посмотрел на Надежду. Её глаза лихорадочно блестели, а на лбу выступили капельки пота.
– Надежда, а вы не взяли каких-нибудь таблеток? У вас, по-моему, температура.
Женщина с сожалением покачала головой:
– Нет, не взяла. Я в принципе не болею. Думала, что просто устала, да и билет достали с таким трудом! Как было не лететь?
Да, она права, билет и впрямь было трудно купить. По себе знаю. Я с пониманием кивнул головой и нажал кнопку вызова бортпроводника.
Ташкент встретил меня ярким солнцем и липкой жарой. Впрочем, моей попутчице было гораздо хуже, её встречали папа-дедушка и карета скорой помощи. К концу полёта Надежде стало совсем плохо, и командир экипажа сообщил диспетчеру о необходимости вызова врачей. Попрощавшись с женщиной и козырнув в знак уважения генералу запаса, я направился к стоянке такси. Мне оставалось сделать буквально несколько шагов до «Волги», как вдруг я почувствовал чью-то руку на своём плече. Оглянувшись, увидел запыхавшегося старлея-лётчика:
– Что случилось? – я осмотрел офицера с ног до головы, – с вами всё в порядке?
Парень с трудом перевёл дыхание и как-то светло улыбнувшись, вытер пот со лба:
– От самого аэровокзала бежал… Может на «ты»? Устанем ведь друг с другом по уставу общаться …
Мне и в самом деле понравился лётчик. Бывают люди, которые с первых секунд знакомства вызывают симпатию. Бывают. По крайней мере встречал таких и в Забайкалье, и в Прибалтике. Я опустил баул на асфальт:
– Ну и жара! Давай на «ты», я не против. Чего бежал-то.
Старлей уже успел окончательно успокоить дыхание:
– Меня Женя зовут. За речку, капитан? Я – в Баграм…
Я представился и, достав из примятой пачки сигарету, снова посмотрел на своего товарища по дороге:
– Ну да, откомандирован в состав контингента. А ты чего не самолётом? Лётчик же…
Евгений рассмеялся:
– Нет, я не из лётного состава. Из технического. Просто ребята эмблемы прицепили на отвальной. Сказали, чтобы не снимал. Короче, такси брать не будем, ташкентские водилы из нас все деньги вытрясут. Так доберёмся. Своим ходом.
Я пожал плечами:
– Ага, язык до Киева доведёт? Только здесь не Киев, а Ташкент.
– Не боись, капитан, я город хорошо знаю, жил здесь с родителями. Отца перевели в Казань, когда я уже в училище поступил. А так, получается, семь лет прожили. Поехали в гостиницу штаба округа, здесь не очень далеко, на трамвае, а потом пешочком. Мы там легко устроимся, только надо администратору сверху «трёшку» дать. Ну, что, потопали?
Я улыбнулся в ответ. Не так лучезарно, как старлей, но тоже от души:
– Потопали…
Прохладный вестибюль окружной гостиницы вселял надежду на комфортное проживание в столице Узбекистана. Я, на правах старшего, направился к стойке администратора, трудолюбивый Женя нёс в руках нашу поклажу. Он сам предложил мне такой вариант, чтобы поднять в глазах персонала значимость моей особы. Хмурая женщина, чем-то напоминающая своим обликом Софью Львовну, строго посмотрела мне в глаза:
– Слушаю вас. Вся во внимании…
Меня покоробила подобная манера общения, но делать было нечего и я, как можно дружелюбнее, ответил:
– Помощь ваша нужна. Нас с товарищем за речку командируют… Приютите на пару дней? В долгу не останемся.
Лицо администратора буквально окаменело. Она с нескрываемым раздражением посмотрела на старлея и, чуть повысив голос, жёстко припечатала меня к невидимому столбу позора:
– Вы бросьте мне Афганом прикрываться. Знаю я вас… Мест нет. Ни на два дня, ни на два часа. В округе сборы молодых офицеров завтра начинаются, все номера для лейтенантов забронированы. Нет мест и не будет.
– Да… вот это – женщина! – Женька присел на скамейку рядом со мной. – Что делать-то будем, командир?
Я притушил сигарету и посмотрел на чистое и высокое небо:
– Смотри, старлей, ни облачка… В Прибалтике редко так бывает, там тучу рукой достать можно. Ладно, делать нечего, не получились из нас «самые умные», все нормальные люди на пересылке живут, а мы хотели за трёшку в рай попасть. Поехали, дорогу знаешь?
– Конечно знаю, только давай сначала на Алайский рынок заедем, продуктов купим. Мне наши «афганцы» рассказывали, что на пересылке только буфет, в котором кроме хека жаренного ничего нет. Нам по любому суток двое там загорать, борты только по утрам летают.
Я пожал плечами:
– Связи не вижу, между «утренними» бортами и сроком пребывания.
Старлей слегка смущённо хмыкнул:
– Честно говоря, я и сам себя не понял. Ну, что, пошли?
На выходе из сквера мы увидели оранжево-жёлтую бочку с красной надписью «Морс». Я посмотрел на Женьку:
– Попробуем? Правда мне говорили…
Парень не дослушал:
– Никому не верь, пока сам не попробуешь. Отличный напиток!
Расплатившись с продавцом, мы приняли из его рук запотевшие стаканы, наполненные до самых краёв.
– От души наливают, – я сделал большой глоток, – действительно, холодный и вкусный.
Старлей, отпив из стакана прозрачный напиток лимонного цвета, согласно кивнул головой:
– Здесь всегда щедро угощают, только платить не забывай. Всё спросить тебя хочу: зачем ты в сапогах-то поехал? Жарко ведь…
Я вернул стакан узбеку и поднял баул:
– Да, жарковато. Сам не знаю. Не привык в брюках «об землю», а к сапогам привык. Пошли?
– Потопали…
Трамвай остановился недалеко от высокой арки Алайского рынка. Дорога заняла чуть больше получаса, но за это время я успел сто раз раскаяться, что не прислушался к советам «бывалого» Юры Опилкина. Рубашка насквозь промокла от пота и противно прилипла к телу. Даже полностью открытые форточки вагона не создавали эффекта сквозняка. Женьке тоже пришлось несладко, но он, как и положено советскому военнослужащему, стойко переносил «все тяготы и лишения». В очередной раз оттянув галстук с воротником и подув на освободившийся участок тела, старлей мрачно изрёк: