В младшем школьном возрасте педагогическая депривация чаще всего выглядит как преждевременное и неразумное использование коллективистических методов в воспитательных целях. Пока дети еще не вышли из-под влияния среды и семьи, пока они только вступают в пространство системы с присущими ей ценностными ориентациями, страх когнитивного диссонанса – не просто большая, а непреодолимая сила. Какое-то время учитель должен оставаться в глазах детей лидером, вожаком (царь, бог и судья), главным, но по-человечески в чем-то доступным. Тогда под прикрытием его авторитета общие достижения становятся принадлежностью каждого. На это уходит довольно много времени, но если удается сделать коллектив притягательным для самоутверждения, естественная потребность отождествлять себя с окружающими станет развивать личность в нужном направлении.
Если же общественное мнение превращается в инструмент давления на ребенка, у которого и без того ничего не получается, он теряется в еще незнакомой для него ситуации. Необходимость внешнего послушания, замешенного на недоверии к еще не постигнутым отношениям, отрывает внешние значения от внутренних смыслов. Хорошие манеры становятся неискренними. Даже у обычных детей с их не такими уж серьезными проблемами. Если же ребенку школьная адаптация дается с трудом из-за ограниченных возможностей, а родители твердо стоят на формально-педагогических позициях, актуальное переживание окрашивается чувством беспомощности. Хорошо, когда коммуникативные задатки достаточны, чтобы вызвать личную симпатию в обход требований к учебе и дисциплине, тогда можно пойти на компенсаторно-уступчивые варианты психологической защиты. Иначе остается единственный способ снятия фрустрационного напряжения – считать любой знак внимания со стороны системы возвышающим и начать любить унижающую тебя силу просто за то, что она заметила факт твоего существования. Комплекс аутсайдера, которому свойственно гордиться помыкающей властью и хотеть помыкать самому, именно сейчас, когда дети еще не только не могут выразить, но и осознать происходящее в их внутреннем мире, пускает корни вглубь формирующегося характера.
В отроческом возрасте давление со стороны системы теряет свою прежнюю силу. Возможность дезавуировать его по типу «исключения третьего» у тех, кто может рассчитывать на понимание и поддержку семьи и среды, очень облегчает воспитательную ситуацию. Если же родители остаются стойкими приверженцами своей воспитательной схемы и в этом солидарны с педагогами, не менее твердыми в своих системных установках, дети могут оторваться в среду в поисках «экологической ниши». В крайних вариантах это выглядит как побег из дома и бродяжничество. Хотя и не часто, так как воспитанным детям (навыки и привычки подчинения и послушания все-таки устоялись) вписаться в «уличное племя» очень непросто. Если же личной смелости и характера на такой шаг достает, отчуждение от культурного сообщества выглядит не только демонстративно, но и весьма рискованно. Такие отчаянные головы с хорошими манерами нередко становятся среди бродяжек, токсикоманов и воришек заметными фигурами. По счастью, на такой протест решаются единицы. Остальным остается страдать менее заметно. Боязнь социальной стихии, где не только нужно отстаивать свои позиции, но и, важнее, знать неписанные правила и чувствовать другого (что дается годами практики), заставляет уходить на позиции деперсонализации, благо виртуальный мир доступен каждому. Отрыв внутренних смыслов поведения от формальных значений становится все заметнее, хотя рисунок поведения может и не вызывать тревоги у родителей и педагогов. Именно сейчас конформизм (нежелание спорить с единодушно ошибающимся большинством) как установка социальной позиции добавляет к комплексу аутсайдера разумное обоснование. Система удобна для достижения личных целей, так что с ней лучше не спорить, даже если она тебе не нравится, а использовать в своих интересах. Постепенно настаивать на своем вопреки установленному порядку начинает казаться неестественным.
В ходе второй Мировой войны американцы столкнулись с фактом, которому поначалу не видели объяснений. Японские солдаты, фанатично стойкие в траншеях, будучи помещены в лагеря для военнопленных, сразу становились образцово послушны, хотя им никто не угрожал. Как оказалось, те, попав в системные условия, подчинились порядку, так как противопоставлять ему свою волю им просто не приходило в голову.
Как заметила А. Фрейд, у прекрасно воспитанных в приютах детей хорошие манеры неискренни.
В подростковом возрасте, когда реакция эмансипации заставит искать внутренние смыслы поведения, слабость ядра личности начнет чувствоваться особенно болезненно. Образно говоря, скорлупа ролей-функций, навязанных в детстве, начнет сковывать спонтанность, необходимую для роста изнутри.
Рис. 11
В пространстве, обозначенном тремя сферами (семья – система – среда – рис. 11), личность подростка, воспитанного в обстановке педагогической депривации, будет располагаться, естественно, ближе к системе. Вплоть до того, что воспринимать ее как «экологическую нишу» с теми защитными механизмами, которые будут обращены к семье и среде. В то же время, консистенция самой личностной структуры будет неоднородной. Слой ролей-функций мы закрасили темной штриховкой, чтобы показать их закоснелость. Остальные же слои (статусы и принципы) будут инфантильно-расплывчатыми, недостаточно развитыми, на них невозможно опереться, тем более – соприкасаться ими с реальной жизнью.
Опыт взаимодействия с реальностью, которая не прощает наивности, приходится наверстывать путем проб и ошибок. Как правило, неизбежных, что вызывает разочарование в своей натуре. Подростку, зачастую просто неопытному и растерявшемуся от незнания, как себя правильно вести, кажется, что он слаб, зависим, труслив. Ожидание поражения при выходе на уровень ролей-статусов, а, тем паче, принципов, окрашивает самовосприятие чувствами страха, тревоги, неуверенности в себе. Актуальное переживание – досада на свою бесхребетность, бывает нередкой причиной враждебности к близким, которые, не улавливая причины ее появления, тоже впадают в панику, сомневаясь, не начались ли психические расстройства. Все это укладывается в картину кризиса переходного возраста или аномального пубертатного периода.
По логике нормального развития вектор драйва должен был бы быть направлен вне системы на компенсацию слабости характера. Но для этого нужна смелость, которой достает далеко не каждому. Вылазки наружу вполне закономерно приводят к болезненным столкновениям и заставляют возвращаться под защиту социальных институтов, которые тяготят, но уберегают от рисков. Приходится поневоле и дальше совершенствовать слой ролей-функций. Так формируется защитная тенденция, которую К. Леонгард обозначил как «педантичная акцентуация характера», при которой добросовестность, производящая впечатление твердолобости и формализма, наполнена страхами оказаться в ситуации, где потребуются искренние чувства, что вынуждает порой защищаться от реальности при помощи навязчивых страхов и ритуалов. Особенно в обстановке так называемой неконгруэтности экспектаций. Например, когда подростки, приученные к неизменному соблюдению этикета, «девушкам вашего круга нужно приличия знать», попадают в иначе ориентированную воспитательную ситуацию. В истории СССР было время, когда всех выпускников средней школы направляли в профессионально-технические училища для трудового воспитания. И контингент учащихся, ранее комплектовавшийся из представителей рабочего класса, как и преподавательский корпус, стал значительно сложнее психологически. Дети интеллигенции возмутились манерой обращения с ними, а мастера производственного обучения (мне пришлось гасить конфликт в училище для портних) объясняли, что этим (нецензурной манерой выражаться) они хотят наладить контакт, показать, что здесь все свои, мы заодно и не будем стесняться. Для юношей испытателем такого рода служит казарма. Но и без подобных этических перегрузок, в обыденной жизни, когда вероятность интервенции внешних обстоятельств внутрь личности только предполагается, опасения оказаться беззащитными вполне достаточны, чтобы закрепить комплекс аутсайдера с инверсией ожиданий («это вы ненавидите меня, а не я вас»).
В реализации спонтанности очень вероятно появление диспропорции между чувствами и мыслями (по Н. Мак-Вильямс), в предпочтениях – стремление отгородить свою личную жизнь от любого личностно значимого переживания (по М. Люшеру), в побуждениях – сублимации интимно-личностного в общественно значимое с подтекстом из мстительно окрашенных чувств (по Л. Зонди)[4].
В последующие годы тем, кто был воспитан в обстановке педагогической депривации, чувствуя себя неудачником (не соответствовал экспектациям), вполне вероятно заполучить то, что принято называть термином «дезадаптация».
Если вы увидели, что взрослый и воспитанный мужчина бросает окурок, где стоит себе под ноги, можете быть уверены – он из числа тех, с кем женщины обращаются бесцеремонно. В душе он аутсайдер и они это чувствуют.
Привычка относиться к успеху как результату стечения благоприятных обстоятельств, а поражению – логичному следствию своей несостоятельности, войдя в характер, формирует очень своеобразное мироощущение.
На рис. 12 почва – недостаточная конкурентоспособность в силу ограниченных возможностей.
Ситуация – нескрываемое разочарование окружающих в своих ожиданиях.
Паттерн – ощущение слабости ролей-принципов, нуждающихся в защите.
Драйв – стремление уберечь роли-статусы от интервенции из вне.
Рис. 12
Защита – стилизация позиций (компенсаторно-уступчивая, демонстративно-оппозиционная, уход в воображение).
Компенсаторно-уступчивый вариант психологической защиты встречается по жизни часто. Это нормальное состояние того, кто не может угнетать другого. Уступчивость, готовность выполнять неблагодарные обязанности, скромность запросов, которые производят впечатление альтруизма, чаще всего лишь способ обойти фрустрирующее препятствие. Кстати сказать, далеко не всегда означающий притворство. Искренность аффилиативного стремления переводит мотивацию на эмоциональный уровень, где себя не нужно принуждать. Все происходит как бы само собой.
Недаром те, кто преодолел трудности адаптации и смог выйти на уровень конструктивных отношений с окружающими, зачастую не чувствуют признательности к тем, к кому липли (по Л. Зонди) в минуту жизни трудную.
Если компенсаторно-уступчивый вариант не приносит психологической разрядки, вполне вероятен аддиктивный путь уклонения от внутреннего конфликта. Аутсайдеры предпочитают опьянение и их можно понять. Иллюзорная самодостаточность, призрачная власть над окружающими, которые приносит алкоголь, позволяют сбросить тягостное бремя чуждых по духу ролей-функций. Поначалу это всего лишь факт личных предпочтений, но со временем начинается поиск собратьев по духу, нередко на уровне элементарного желания быть принятым без каких-либо условностей.
Отдельно следует упомянуть вариант, когда подростки, воспитанные в обстановке тягостной для них педагогической депривации, воспринимают реакцию эмансипации с излишним энтузиазмом и идут на риск контакта с наркотиками по наивности.
Демонстративно-оппозиционный вариант дает о себе знать, когда компенсаторно-уступчивый себя исчерпал, а характер достаточно тверд. В поведении появляется дерзость отчаявшегося. В школе это бросается в глаза, когда вчерашние адьютанты и порученцы учителя превращаются в «тупоумных кривляк» и начинают дерзить ни к селу, ни к городу. Став взрослыми и чувствуя свою аффилиативную непривлекательность, вымещают досаду на тех, кому обязаны. «И теперь в застиранном халате / на меня орет она с утра, / вот, что мы имеем в результате / нами нанесенного добра. / А еще орет она на Верку (дочь) / и на всех подряд она орет», – отметил как-то И. Иртенев. Но иногда стремление противопоставить себя угнетающей системе приобретает форму жертвы. «Знаете ли, Родион Романович, что значит у иных «пострадать»? Это не то, чтобы за кого-нибудь, а так просто «пострадать надо»; страдание, значит, принять, а от властей – тем паче. Так вот, я и подозреваю, что Миколка хочет «страдание принять» или вроде того. Это я наверно, даже по фактам, знаю-с. Он только сам не знает, что я знаю. Что, не допускаете, что ли, чтобы из народа выходили люди фантастические? Да сплошь». (Ф.М. Достоевский)
Гораздо многообразнее по своей картине отщепление чувств от рациональных мотивов поведения. Когда воображение становится источником эмоций, человек отчуждается от реальности, выбирая путь, ведущий к поражению. Нередко – в творчестве.
Таковы общие тенденции. Во что они выльются в конкретной судьбе человека с учетом его предпочтений, побуждений, влечений, зависит от многих факторов. В частности, от тех отклонений в психическом развитии, которые мы будем рассматривать дальше. Но свое значение имеет и этическая традиция, присущая нашему национальному характеру (о чем мы говорили в первой главе). Автократический режим, где носитель власти видит свое преимущество в возможности не церемониться с личностью подчиненного, весь основан на комплексе аутсайдерства. Недаром в России официальное обращение к старшему «твой раб» держалось до начала XIX века. И «путь, ведущий к поражению» легко сменял уступчивую законопослушность масс. С ролями-статусами у нашего народа не ладится. С этим приходится считаться. Как заметила в своей работе «О русском национальном характере» К. Касьянова, по уровню влияния психических особенностей на мотивы поведения мы недалеко ушли от возраста, при котором доминирует потребность в отождествлении. Так что, оценивая роль педагогической депривации в формировании личности отдельного человека, не следует упускать из вида, в какой мере его воспитательная среда в целом продвинулась в направлении демократии, а в какой – осталась верна нашим привычным архетипам.
Изоляция психологическая
Родители – невротики воспитают своего ребенка невротиком, какой бы системы воспитания они ни придерживались. Эта поговорка психологов, к сожалению, навеяна реальной жизнью, хотя и звучит пессимистично. Ведь когда мироощущение взрослых окрашено тягостными предчувствиями, а воображение – тревожными ожиданиями, они не только окружают свой быт забором всех и всяческих опасений, но и превращают своих детей в «сосуд для проекции собственного бессознательного». Так что «мягко забитые», по выражению П.Ф. Лесгафта, дети вырастают чем-то похожими друг на друга. Здесь срабатывает несколько механизмов. Во-первых, концентрация внимания на ограниченном круге впечатлений при их монотонной повторяемости всегда ведет к утрате способности самостоятельно управлять своими действиями. Во-вторых, удерживая ребенка при себе, взрослые невольно заставляют его приноравливаться к своим взглядам, вкусам, интересам, еще не нужным, непонятным и недоступным детской психологии. В-третьих, родители вместо того, чтобы переживать вместе с ребенком, начинают переживать вместо него, как бы присасываясь к его источнику эмоций, а не пополняя его. Естественно, воображение начинает играть явно неадекватную роль в развитии личности.
В младенчестве дети только радуются ежеминутному общению с взрослыми, особенно с родителями, так как присутствие матери исчерпывает их потребность во внешних впечатлениях. Темпы развития задатков личности притормаживаются, но «затисканные» дети не чувствуют себя несчастными. Дефицит самостоятельности еще не дает себя знать. Тревожность же перетекает и впитывается в душу незаметно (матери достаточно вытереть нос ребенку нервным движением, чтобы вся ее неуверенность в себе передалась ему полностью).