У-у-у восьмиклассница-а-а
М-м-м восьмиклассница-а-а…
Находясь среди весёлого гомона, песен, летающих по салону термосов (якобы с чаем), Маргушиных замечаний, которые сегодня все пропускали мимо ушей, я потихонечку увеличивал силу и область нашего с Анькой контакта. Мои пальцы начали ползать по мягкому бедру, обтянутому синими спортивными штанами. Одновременно с силой нажатия на мягкую плоть и амплитудой движений внизу меня набухало, росло, ширилось что то такое, что становилось всё сложнее скрыть от посторонних глаз. Пока это были только жадные глаза Аньки, которая то и дело бросала взгляд под обрез моей футболки. Эмоции усиливала бесконечная тряска, и я начал чувствовать, что нужно совсем немного, чтобы внизу меня всё взорвалось. Я был как наполненный жидкостью шарик, готовый лопнуть от любого микроскопического движения. Если это случится, если шарик взорвётся и наполняющая его субстанция разлетится брызгами, заливая весь автобус, будет катастрофа.
Я начинаю понимать это слишком поздно, потому что автобус уже свернул на грунтовую лесную дорогу, и мы скоро приедем. Нужно будет выходить, а как выходить в таком виде? К расстройству раскрасневшейся и разомлевшей Аньки я внезапно прекращаю свои манипуляции и начинаю шарить глазами по салону. Мне нужно отвлечься, распылить своё внимание. Мне нужно сдуть этот чёртов шарик. В своём уме я перебираю все школьные знания от теоремы Пифагора, до таблицы умножения, надеясь, что хоть здесь-то они мне пригодятся. Нет, не пригодились и эффекта не дали.
Протяжный свист тормозов. Мы приехали. Автобус ещё не остановился толком, а все уже повскакивали со своих мест и ломятся к выходу. Все, кроме меня и Аньки. Предательски выпирающая из спортивных штанов плоть, не уменьшилась ни на миллиметр. Она всё такая же большая и твёрдая, словно сучок на дереве.
– Пойдём! – Анька толкает меня в бок. В автобусе остались только мы вдвоём.
– Молодые люди, выходите, конечная. – Водитель автобуса зачитывает смертельный приговор.
Надо идти. Я встаю, подтягиваю штаны вверх и скрючившись на полусогнутых ногах семеню вдоль прохода под раздающееся за спиной хихиканье Аньки. Вот это подстава. Там, снаружи стоит весь наш класс и какого-то хрена пялится на автобус, словно это космолёт из которого сейчас появится Гагарин.
Я боком сползаю по ступенькам, скользя руками по турникету, и уже слышу этот смех.
Грёбаный Поночка, да там не только он. Хохочет Буратина, ржут Геракл и Уксус. Да ладно бы только они. Эти лишь солисты в огромном хоре смеющихся. Лишь некоторые девчонки, понимая в чём дело, застенчиво улыбаются и идут прочь от автобуса. Маргуша тоже быстро семенит по тропинке, будто убегая от стаи собак. Все остальные продолжают оставаться на месте. Вдруг я понимаю, что единственное моё спасение находится как раз позади меня. Я подхватываю спускающуюся со ступенек Аньку и поднимаю её на руки, держа так, чтобы она прикрывала объект привлекающий общее внимание.
–Ну чё встали? Летс гоу бойз энд гёрлз! – Кричу я и первым выхожу на тропинку, таща на себе непомерно тяжёлую ношу.
До озера, на берегу которого был запланирован наш пикник, нужно пилить метров триста, и по законам жанра, весь этот путь я должен тащить Аньку на себе. Раскрасневшаяся, пышащая жаром принцесса пребывает в восторге от этой идеи, чего совсем не скажешь обо мне. Уже метров через пятьдесят, моё дыхание становится тяжёлым и начинает сильно колоть в боку. Анька пожирает меня голодными глазами, лесной марш бросок заводит её всё больше. А вот моя проблема ушла почти сразу. Нагруженные мышцы требуют большого притока крови, которой в моём хилом теле не так и много, и именно сейчас совершенно непозволительно транжирить драгоценную субстанцию на орган не участвующий в процессе. Вместе с возбуждением, куда-то уходит и желание переть на себе Аньку. Я выдыхаю и ставлю её на тропинку.
– Всё дальше сама! – Я вытираю бегущие по лбу струи пота.
– Всё сдулся? – насмешливо фыркает Анька, даже не представляя, насколько сейчас права.
На счёт Аньки я сдулся окончательно и бесповоротно.
***
-Не надолго же тебя хватило, любовничек! – Лицо Светки раскраснелось, глаза слезятся от смеха.
– И правда, как обрезало. Такое иногда бывает уже после случившегося, а тогда произошло до. Весь секс будто уже случился в моей голове.
– Ага, и этот короткий секс произошёл на глазах у всего класса и Маргуши! – ржёт Поночка.
– Ладно прикалываться, ты бы лучше вспомнил, что было дальше! – Качаю я головой.
Там в самом деле есть что вспомнить:
Как перепившись привезённым в термосах винищем, плясали вокруг костра и пели похабные частушки;
Как Поночка, решивший на кураже прикурить от выдернутой из костра палки опалил себе брови и чёлку;
Как я делал вылазки за рыбой, плавая на середину озера и выбирая её из сетей. Как на очередной ходке рыбаки догнали меня на своей лодке и чуть не отходили веслом. Я хныкал как ребёнок и умолял мужиков меня отпустить и не топить в озере на глазах у всего класса.
«Брат умирает, ухи просит» – причитал я, барахтаясь возле резинового борта лодки.
Мужики поржали, предупредили, чтобы я больше так не делал и щедро одарили меня двумя жёлтыми карасями, которых я уже и так выпутал из сетей.
Как жарили этих карасей, нанизав их на палки, а потом угощали ими девчонок.
Как Гулька Якушева подавилась косточкой и чуть не отъехала. Паника накрыла тогда всех. Хрипящая Гулька полулежала возле костра, а наша огромная орава стояла вокруг, не зная, что делать.
– Нужно скорую вызывать! – упавшим голосом прохрипела Маргуша.
– Ага, сбегайте до автомата! – неуместно съёрничал Буратина. Кстати он и нашёл единственно верное решение, заставил Гульку проглотить хлебную корку, а потом обильно запить её Агдамом, который он прямо из горлышка щедро вливал ей в рот.
– Всё! – вдруг сказала сидящая на песке Гулька и заулыбалась, от чего её слезящиеся азиатские глаза сузились до микроскопических щёлочек. – Прошло! Ребята, прошло!
Ещё минут через десять скромница и отличница Гулька стояла на берегу озера и распевала грубым басом от которого, пожалуй, прикурили бы Пугачёва с Аллегровой:
«О-озеро-о наде-ежды, всё как е-есть прими-и,
Пу-усть никто не по-онял ты-ы меня пойми-и».
О-озеро-о наде-ежды, и-имя назови-и…
Видимо озеро назвало Гульке какое-то имя, потому что она полезла сначала обниматься к Поночке, а потом хлопнула ладошкой по жопе Ленина, заставив его морду залиться краской под дружный хохот.
В довершение всего, Гулька отправила на хер Маргушу, которая сделала ей замечание в слишком развязном поведении. Маргуша, видимо послушалась Гульку, потому что апофеозом вечера стали её поиски.
Мы хватились её, когда всё было выпито и съедено, костёр погас, и солнце стало опускаться за горизонт. Нужно было выдвигаться к автобусу, и только в этот момент Ленин заметил, что Маргарита Николаевна куда-то пропала. Впереди озеро, позади лес. Вариант был очевиден. Плавать Маргуша не умела, значит оставался лес. Под чутким руководством Ленина мы распределились по группам и стали бродить по лесу и орать во все глотки (благо большинство глоток были лужёными).
– Ма-а-аргари-та Ника-ала-аевна-а….
– Ма-а-арга-арита-а-а!
– Ма-аргу-ууша-а!
Казалось, что весь периметр чернеющего леса был заполнен нашими криками.
Маргуша нашлась. Она вышла на группу из нескольких девчонок. Вышла молча и с важным видом (мол чего вы разорались, я просто прогуливалась по лесу).
Ага прогуливалась она. В гордом одиночестве почти два часа в сгущающихся сумерках и с огромной дубиной, которую она крепко сжимала в руке. Маргуша догадалась выбросить дубину, только когда вышла с девчонками на поляну.
***
– Да-а, дружище, там было что вспомнить, но твоя эрекция по яркости затмила все эти воспоминания, – Поночка смеётся и его смех подхватывают все пассажиры лимузина, а Стерва, даже развернулась на сидении и оценивающе стрельнула в меня своими зелеными стробоскопами.
Нет, ребята, всё уже давно не так. Возраст делает своё дело и теперь у меня уже не вскакивает по щелчку, даже на похотливую зеленоглазую блондинку. С того времени из меня ушло много чего хорошего, а ещё больше плохого. Не ушло только одно чувство, к одному человеку. И это чувство осталось в неизменном виде, и кажется даже набирает силу. Сейчас я хочу смотреть только в чёрные глаза и вожделеть только одну коленку, торчащую из под обреза укороченного жёлтого сарафана. Только ради этого я снова вернулся в опасные и скользкие девяностые.
***
Вечеринка снова набирает обороты, и мне кажется, что мы и не расставались. Вокруг всё те же пьяные лица, по ушам лупят сменяющие друг друга хиты Пэт Шоп Бойза, Ласкового Мая и Миража, и всё это утопает в запахе перегара и анаши. Мы опять куда-то летим. Сменился только шкипер и вид транспорта, поменялись некоторые декорации, но суть остаётся той же. Нам хорошо и мы совершенно не интересуемся, куда направляется капсула, в которую мы надёжно запаяны. Окна затонированы наглухо, так что в них можно видеть только своё отражение. Собственно, куда там смотреть. По непрекращающейся качке понятно, что наше судно плывёт по штормящему морю, налетая на волны из вздыбившегося асфальта и ям. Блондинка ведёт машину легко и отвлечённо. Левая рука двумя пальчиками с нереально длинными когтями чуть придерживает руль, словно это маленькая чашечка эспрессо, правая то лежит на плече у Буратины, то гладит его коленку, то сложенными в идеальное колечко пальчиками, тычет ему в лицо, что-то объясняя. Каждый раз, бросая взгляд на водительское сидение, я вижу только идеальный кукольный профиль, подсвеченный огоньками приборной панели. Такое ощущение, что Стерва совсем не смотрит на дорогу, и машина едет на автопилоте.
Впрочем, мне всё это нравится. Нравится находиться рядом со Светкой, просто слушать музыку, молча переглядываться с ней держа её за руку, нравится ощущать присутствие своих друзей, наблюдать, как снова спорят Поночка и Уксус, как Геракл, которого слегка укачало, прикорнул на плече у старца Михаила. Я готов ехать в этой капсуле отделяющей нас от реальности целую вечность и ловлю себя на мысли, что вообще не хочу куда-то приезжать.
Но мы всё-таки приехали. Машина замедляет ход. По лобовому стеклу ползут жёлтые огни, и мы проезжаем под поднятым шлагбаумом. Похоже, мы в каком-то закрытом периметре, и мне очень хочется надеяться, что Буратина не затащил нас в западню, как это уже не раз бывало.
Минут пять машина летит по идеально ровной дороге, словно парит по воздуху, куда-то заворачивает, делает круг, идёт на посадку. Всё, кажись приехали.
– Мы на месте! – громко вещает Стерва и первой покидает салон. Мы нехотя вываливаемся в реальность через распахиваемые двери уже полюбившейся нам капсулы.
Реальность встречает нас прохладным, но таким чистым и сладким воздухом, предрассветным туманом, в котором утопает ярко зелёная лужайка и гладью огромного озера, раскинувшегося в десятке метров от нас. Я оглядываюсь вокруг, переводя взгляд с озера на лужайку и на то, что находится прямо за ней.
– Ё-ё-ё…– заворожено стонет Поночка.
За моей спиной раздаётся чей то присвист. Я и сам издаю что-то вроде возгласа ребёнка в первый раз увидевшего слона в зоопарке. Над лужайкой возвышается огромное серое здание построенное в готическом стиле. Серые выложенные из декоративных камней стены, удлинённые аркообразные окна, высокое крыльцо с позолоченными перилами и над всем этим возвышается высоченная башня с заострённой крышей, шпиль которой украшает золотая птичка, в виде петуха, а может и орла.
– Ни хуя себе, хижина дяди Тома! – Голос Уксуса гремит в наступившей тишине.
Какое-то время все просто молчат и ошарашено смотрят на эту каменную громаду площадью наверное в целый квадратный километр.
– Ну что встали как вкопанные? Нравится? – Весёлый голос Стервы нарушает общее задумчивое молчание. – Что не видели ничего подобного?
А вот сейчас в голосе наглой блондинки мне послышались нотки заносчивости.
– Не то чтобы и не видели, видели и не такое. Просто неожиданно видеть это здесь…в этих краях.
– А чем эти края отличаются от других? Или вы сюда с Марса прилетели? – Стерва пожимает плечами, видимо мой укол достиг цели. – Ну ладно, что стоять, идёмте в дом. Она цокает позолоченными шпильками, направляясь по грунтовой дорожке к крыльцу. Только сейчас я оцениваю её безупречно длинные ноги, осиную талию, идеальные словно очертания бокала, покачивающиеся бёдра, облачённые в бардовую юбку. Светка мгновенно перехватывает этот мой взгляд. Неужели, она меня ревнует? Успокойся Светик. Чего я там не видел. Навидался я уже этих куколок и хрустальных замков.
– Ну чё, парни? Как вам? – громко шепчет Буратина, ожидая, что все по достоинству оценят его очередной сюрприз.
За моей спиной раздаётся странный звук, что-то льётся на асфальт.
Геракл даже не стал отходить в кусты, он просто отвернулся от нас и мочится прямо на асфальтированную дорожку.
Светка прикрывает рукой рот, а Буратина в сердцах машет рукой.
– Вовик, что прямо так не в терпёж? Ну ты бы хоть в сторонку отошёл, среди нас дамы. Забыл?
– Да ладно, свои все! С малых лет друг друга знаем.
Все стоят и молча ждут, когда Геракл закончит стряхивать свой причендал, но он делает это неимоверно долго. Наконец-то! Вовик подтягивает триколя и разворачивается к нам .
– Я всё! – он разводит руками, а мы все понимающе качаем головами, будто ждали его появления из бани, или из салона красоты. Ну вот и всё, укладка сделана, маникюр подправлен, уголок белоснежного платочка торчит из кармашка смокинга. Наш друг наконец-то готов к торжественному приёму.
– Слушай Вовик, – я включаю озадаченный тон. – А ты по большому не хочешь сходить? Вряд ли в этом дворце есть туалет, наверняка все ходят на тропинку. Так что, если хочешь, можешь присаживаться. Мы подождём.
– Пока не хочу, Сява. Если захочу, обязательно воспользуюсь твоим советом. – Геракл хлопает меня по плечу.
– Вы что там встали? – кричит Стерва, которая уже поднялась на крыльцо и ждёт нас возле массивных дубовых дверей.
***
После яхты Буратины-Ленина нас уже сложно чем-то удивить. Сложно, но мы удивлены.
Дубовый паркет, колонны в ляпнине, высокие пятиметровые потолки, свечи в золотых канделябрах, огромное панно с изображением парусника в бушующем море на стене. Резная, покрытая свежим лаком мебель, хрустальные, огромные как солнце люстры. Для питания одной такой люстры, наверное, нужна целая подстанция, а их три, только в одном помещении холла. Это дворец, настоящий дворец. Мне доводилось бывать в подобных местах, но они чаще всего имели статус музеев и были старыми поместьями князей, или каких-нибудь польских шляхтичей. Кому принадлежат эти хоромы? В этом убранстве явно прослеживается рука человека с маниакально зашкаливающими амбициями. И этот человек уж точно не блондинистая стюардесса по имени Жанна. А она тем временем наблюдает за выражениями наших охреневших лиц.
– Это наша прихожая! – Говорит она смешливо, но никто из нас не оценивает её шутки.
– Мне кажется, здесь перебор с эклектикой! – вдруг произносит Уксус, подпирая кулаком подбородок.
Надо же! Где хоть он это слово откопал?
Жанна ни как не хочет комментировать это замечание, может она, как и я не в курсе, что такое «Эклектика». Она, молча цокает каблуками по паркету, направляясь к лестнице, делая знак рукой, чтобы мы шли за ней. Мы покорно стучим ботами, следуя за экскурсоводом.