И Мустафа шутить не стал. Он подождал, пока установится полная тишина, потом произнес:
– Вы когда-нибудь видели, как действует на людей зарин?.. Это отравляющий газ. Вначале человеку трудно дышать, потом его тошнит, изо рта начинает течь слюна. Затем человека рвет, он теряет над собой контроль и ходит под себя. Моча, кал… Потом начинаются конвульсии. Заканчивается это остановкой сердца… А теперь представьте, что это происходит не за тысячи километров, и вы это видите не в сводках новостей. Нет, это у вас на глазах, с вашими друзьями, любимыми, детьми… Мне не хочется жить рядом с теми, кто такое сотворил. Не только начинил газом снаряды, не только отдал приказ их использовать, но и придумал… Как можно жить на планете, которая рождает таких чудовищ?! Ученые… Разве для этого существует наука?! Я думал, пройдет, забуду. Но нет, все это снится ночами.
После рассказа Мустафы воцарилось молчание. Особенно неловко было Иштвану. Он ведь ученый, причем биолог. Это его коллеги занимались разработкой подобных веществ.
– А в мой дом тоже снаряд попал, и маму ранило, – прервала паузу Марина.
Она сказала это для того, чтобы Мустафа знал: не только в Сирии стреляют, и не только там гибнут люди. Но все же слова Марины были неуместны, особенно вот это «тоже». Глупо соревноваться в том, кто больше страдал и пережил. Девушка сама это поняла и пролепетала:
– Извини, Мустафа, я не хотела.
– Да нет, это вы меня простите. Испортил вам вечер. Иштван, забудь, что я говорил про ученых. Давайте сменим тему.
И я попытался сменить тему, зацепившись за слово «ученый», и спросил у Иштвана:
– А скажи мне как биолог: почему агелонцы для отбраковки не поставили в лагерях аппараты подобные МРТ? Просветили, и сразу понятно: бандит этот мигрант или нормальный. И все бы тут не нервничали, не томились в ожидании. И даже если у человека есть «преступные наклонности», разве нельзя это вылечить? Это ведь болезнь? Правда? И в конце концов: что можно понять с помощью видеокамеры? Вот я возьму, и целый день буду в нее улыбаться. Это же не будет означать, что я хороший.
– Непростые вопросы ты задаешь, Серж, – произнес Иштван, дергая себя за донкихотовскую бородку, – но я попробую ответить. Поставь себя на место агелонцев. Они хотят помочь. Но знают о нас много плохого. И это плохое не хотят переносить на новую планету. У них другая физиология и психология; как исправлять наши пороки, они не знают. Инопланетяне десятки лет смотрели наше телевидение. Расшифровали языки. Знают по выражению лиц, по глазам, по голосу – что такое человеческая доброта, радость, любовь. А также – гнев, злоба, ненависть, обида. Они изучали это не только по художественным фильмам, но и по документальным. Посмотри кадры с Гитлером, Геббельсом, Хусейном… Неужели с ними не все ясно? Уверен, что по нашей физиогномике не так уж сложно вычислить убийцу, насильника, вора. Мы не можем все время контролировать лица, прикидываясь белыми и пушистыми. Если каждого записывать круглосуточно и дать это в обработку мощному компьютеру, можно узнать такие вещи, которые мы сами о себе не знаем. Трудно сказать, на какой глубине в нас прячется дьявол.
– А почему десять дней? Если в человеке есть что-то плохое, это сразу видно.
– Не согласен. Ведь злое выражение лица может быть обычным раздражением, огорчением. Вдруг у человека просто что-то болит, или он что-то неприятное вспомнил. А агелонцы хотят быть уверены на все сто процентов.
– Раз у нас начался такой серьезный разговор, – сказал Николай, – вот что я хочу с вами обсудить. Вам не кажется, что по сути своей отбраковка аморальна? Получается, что агелонцы делят человечество на два сорта – годные люди и не очень.
– А мы сами разве отбраковкой не занимаемся? – парировал Иштван. – Наши тюрьмы именно для людей, которые не могут нормально сосуществовать с остальными. Я считаю, что агелонцы поступили честно, предупредив, кого они будут отсеивать. Каждый из нас себя знает – все свои грязные мысли и желания. И если ты понимаешь, что в душе негодяй, даже не пытайся улететь! А с другой стороны, пришельцы дают стимул измениться. Убей в себе зверя, убей подлеца, а уж потом претендуй на переселение.
В словах Иштвана было противоречие: как убить в себе зверя, если о нем не знаешь? Но я решил промолчать. Тем более Марина смотрела на биолога такими восторженными глазами… Я за них искренне радовался – скоро образуется еще одна прекрасная пара.
В этот момент в комнату зашли четыре гвардейца, и старший по званию строго сказал:
– Извините, что прерываю ваше веселье. Иштван Деречкей, соберите, пожалуйста, ваши вещи и следуйте за нами.
– Что? Почему? – опешил Иштван. – Здесь какая-то ошибка. Вы меня с кем-то перепутали.
– Ошибка исключена. В лагере нет другого Деречкея. И агелонцы не ошибаются. Собирайтесь, мы ждем.
– Но… Как такое может быть?! Я здесь уже двенадцатый день. Двенадцатый!..
Глава 5. Ричард Купер
Причину обиды агелонцев долго искать не пришлось. Вновь отличился сенатор Гарри Уокер – кандидат в президенты с манерами обличающего проповедника. Этим он и выделялся – в последние 20—30 лет на пост главы Белого дома в основном претендовали улыбчивые шоумены. Предвыборная кампания была в самом разгаре, и конкуренты, конечно же, использовали тему межзвездной миграции. И если нынешний президент Барнс ее поддерживал, то Уокер – наоборот. Выступления сенатора и раньше были достаточно мерзкими, но на сей раз он превзошел самого себя.
«Почему у агелонцев такое высокомерное, такое пренебрежительное отношение к человеческой расе? – вопрошал Уокер. – Разве мы не достойны получить от них технологии, чтобы самим осваивать космос? Не хотите отдавать технологии? Ладно. Давайте создавать совместные экипажи. И тут заумные отговорки: мол, люди и агелонцы существуют при разных атмосферах и давлении. Я вам расскажу, что это за атмосфера и давление – атмосфера презрения к людям и давление на правительства Земли.
Почему нам не дают лекарств от самых опасных болезней? Они говорят, что еще не изучили людей и, мол, мы в этом виноваты. Да, мы не позволяем проводить над нами эксперименты, потому что это может закончиться разработкой сверхмощного биологического оружия, которое нас уничтожит. Я не утверждаю, что дело обстоит именно таким образом, но мы не должны преуменьшать опасность.
Теперь о Земле—2. Мы досконально не знаем, что там происходит. Нам только известно, что переселенцы много работают. Но в свободное время, кроме старых земных фильмов, кроме нашей музыки, они смотрят и слушают агелонское. Многие изучают их язык. Они погружаются в культуру другой расы. Останутся ли после этого земляне по-прежнему людьми? Или станут чем-то непонятным, чуждым для нас?
Несколько слов об агентах влияния агелонцев на нашей планете. Они распространяют пагубные идеи, что все мы здесь какие-то дикие, глупые, что на Земле уже ничего не получится и надо где-то начинать с чистого листа. Главный у них – Раиф Тараки. А вы знаете, что брат этого Тараки был террористом? И вот сегодня брат террориста рассказывает, как нам жить. Эти террористы не единожды пытались уничтожить нас физически. Но сегодня они поменяли тактику и хотят подорвать наш дух.
Я уверен, что мы без инопланетян и их пособников способны решить свои проблемы. И с экологией справимся, и голодных накормим, и войны прекратим. Сами создадим нужные нам лекарства, сами будем строить космические корабли не хуже агелонских. Мы – великая раса. Мы – ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. И никто не смеет указывать, как нам жить. Никто не смеет ограничивать наше движение вверх!»
Все это Уокер выдал на встрече с избирателями в своем родном, богом забытом Эшвиле. Избирателей было штук 30, отчет о встрече был опубликован в местной газетке, и слова сенатора только начали перепечатывать. Но агелонцы, судя по всему, уже с ними ознакомились.
Подобные выпады звучали не впервые. Но не в такой грязной форме, и ранее никто так сильно не акцентировал внимание на Раифе. А Тараки для агелонцев много значил. Он был для них кем-то вроде святого. Естественно, прямая атака на Раифа и вызвала такую реакцию.
Скажу без ложной скромности: я так долго оставался главой Комиссии именно потому, что мне удавалось решать проблемы с пришельцами. Завистники и соперники не понимали в чем секрет. А он был предельно прост: я восхищался агелонцами, и на моем лице это было ясно написано. А лица наши, как известно, они читали. Так что на своем посту я был незаменим, и меня вынуждены были терпеть.
– Ну что, я созываю совещание? – спросила меня Джилл.
– Если б Моисей по каждому поводу проводил совещания, евреи до сих пор жили бы в Египте, – ответил я. – Решу эту задачку сам.
– Я и не сомневалась. Но на всякий случай распорядилась, чтобы в информационном отделе оперативно подготовили заявление. Основной тезис: излишне эмоциональные высказывания отдельных политиков не могут повлиять на сотрудничество между двумя дружественными цивилизациями.
– Молодец, что бы я без тебя делал!
– И еще, Ричард… Ты в хороших отношениях с Раифом. Может, стоит с ним связаться и попросить не отвечать Уокеру? Мало ли…
– Не беспокойся, Тараки на нападки давно не реагирует. Привык.
Я вспомнил одну из своих бесед с Раифом.
– Скажи честно, – попросил я его, – зачем тебе это все нужно? Тебе же было хорошо на «Второй попытке». Но ты на Земле, и отдаешь все силы, чтобы хорошо было тем, кого ты даже не знаешь.
– Честно?.. Еще в юности я часто задумывался, есть ли у меня какая-то миссия. Ведь у каждого человека она должна быть. Я искал ее и не находил. А вот на «Второй попытке» нашел. Немного поздновато – в 60 лет. Но я еще минимум двадцать жить собираюсь…
Передо мной стоял романтик и идеалист. Но идеалист этот был человеком действия. Человеком, который умел вести за собой.
– Ты, Джилл, можешь идти домой, – предложил я своему референту. – Или на свидание.
– Я бы пошла, – вздохнула Джилл, – но не зовут. Нормальные парни не зовут.
– А какие это – нормальные?
– Такие, как ты, только холостые, – мой референт был в своем репертуаре.
С агелонцами мне удалось поговорить только в восемь вечера. Точнее с агелонцем. На десятый по счету вызов я все-таки дождался ответа, и на экране появилось лицо Героны. Лица пришельцев были для нас практически одинаковы, и я узнавал, с кем говорю, только по цвету курточки. Герона всегда носил золотисто-красную. Думаю, такие куртки они надевали для нашего удобства. Они много чего делали, чтобы нам было удобно. Но все равно, странное это было ощущение – смотреть на лицо без мимики. На мордах наших кошек и собак отражается гораздо больше эмоций!
Герона был руководителем делегации пришельцев и находился на головном, самом маленьком «бублике». Я сказал «был», но с тем же успехом мог сказать и «была». Герона являлся чем-то средним между мужчиной и женщиной. Вместе с ним с самого начала Контакта на корабле жили и работали еще восемь агелонцев. Итого девять инопланетян – три дружных агелонских семьи. Представляю, как им там осточертело!
Наш разговор шел с небольшим замедлением – агелонский компьютер переводил и озвучивал сказанное каждым из нас. Причем голос, который я слышал, не был механическим, в нем присутствовали эмоции – дабы земляне лучше понимали смысл.
После традиционного обмена приветствиями – у агелонцев это было «спокойного сердцебиения», я заявил:
– Герона, слова сенатора Уокера – это не мнение всей Земли. И это не мнение правительства США. Скажу больше: он сам так не думает. Когда закончится предвыборная кампания, подобные обвинения сразу прекратятся. Я понимаю, что его высказывания вас шокируют, но вы давно знаете: наши политики ради достижения своих целей могут говорить жуткие вещи. Но это не становится делом.
Герона с минуту помолчал, потом я услышал ответ:
– Мы знаем, что означает слова ложь, обман, лицемерие. Мы понимаем, что это сложившиеся свойства вашего общения. Но мы не можем к этому привыкнуть, и у нас сильно бьются сердца. И в этот период мы не можем сотрудничать, – в голосе Героны звучала печаль.
Ответ меня удивил. Впервые было сказано, что их «обиды», их лакуны в диалоге носят физиологический характер. Или, быть может, я не так понял. Но у меня в голове возникла картинка: какой-то дурак что-то сказал – и агелонцы уже лежат с инфарктами под капельницами. А между кроватями бегают паукообразные медсестры. Но если это так, то как можно рассматривать их миссию? Как сплошное самопожертвование? Или я зря пытаюсь понять пришельцев с помощью человеческой логики и этики?
Конечно, я не мог обещать, что дураков у нас станет меньше. Поэтому просто попросил Герону проявлять терпение.
– Мы его и проявляем, – заверил Герона. – И очень устали. Трудно выдерживать. Поэтому через сорок пять дней нас сменят другие семьи.
Такие вещи раньше не говорились. Я никогда не задумывался о том, случаются ли у агелонцев срывы? Бывают ли они «на пределе»? Я почему-то был убежден, что сверхцивилизация – это сверхтерпение и сверхспокойствие.
– Мы беспокоимся за жизнь и свободу Раифа Тараки, – продолжил Герона. – Необходимо, чтобы он был под защитой.
– Я уверен, что Раифу ничего не угрожает, но сделаю все возможное для обеспечения его безопасности, – сказал я и подумал: «Завтра с утра позвоню Джону Бартону, пусть решит вопрос».
После этого заверения мы с Героной попрощались, и я поехал домой. Дома меня ждала моя Грейс. Она бросила интересную работу в Лондоне и перебралась вслед за любимым супругом в Нью-Йорк – «я тебя к этим наглым янки одного не отпущу». А вот дети – Томас и Джессика – остались в Англии. И правильно. Достаточно одного члена семьи, посвятившего себя главе Комиссии по Контакту.
– Привет, дорогой, ты сегодня поздно, – встретила меня Грейс. – Замучили тебя твои несравненные агелонцы?
Она подошла, обняла меня руками за шею, положив голову на грудь. И хотя Грейс часто меня так встречала, каждый раз это трогало. Привычка воспринимать такие нежные жесты как само собой разумеющееся у меня еще не выработалась.
– Агелонцы – нормальные парни. А вот среди своих много сволочей.
– Зато они свои, и понятно, чего от них ожидать
Мы прошли в гостиную, там был накрыт стол, горели свечи. В ответ на мое удивление Грейс пояснила:
– Сегодня двадцать пять лет со дня нашего знакомства. Ты снова забыл.
– Выкручиваться не буду, действительно забыл. В следующий раз исправлюсь, – пообещал я.
– Ничего страшного. Дату нашей свадьбы помнишь, и то хорошо. Нельзя от мужчины требовать слишком многого.
За ужином я рассказывал Грейс о случившемся за день. Жена меня слушала и, как обычно, вставляла свои шпильки.
– Агелонцам надо было подождать еще сто лет, пока такие, как Уокер, не вымрут как вид, а только потом сообщать о своем существовании, – заявила она.
– Может, они вышли на контакт, когда увидели, что мы в критической точке.
– Критические точки у нас уже были, и не раз. Могли бы твои любимые пришельцы появиться еще в 39-м году. Уверена, тогда они о нас уже знали. Зависла бы над Землей сотня их кораблей и условия бы поставили: будете воевать – уничтожим вашу планету. Гитлер со Сталиным точно бы в штаны наложили.
– Они не могут так вмешиваться. Их принципы не позволяют.
– Не вмешиваться в дела самоубийцы – значит просто умыть руки!
Мы часто спорили на эти темы. Грейс не разделяла моего восхищения инопланетянами. Быть может потому, что для нее вообще не существовало кумиров или авторитетов. Как только где-то появлялся новый объект преклонения, моя супруга тут же находила в нем недостатки. А мои романы она громила безжалостно, естественно на этапе рукописи. Я злился, возмущался, спорил. Иногда орал и топал ногами… Но переписывал. И становилось лучше.