– … Или это вовсе не вор.
Глава 3
1994 год. 20 июня. 11:19
– Не могу я так, Михаил Ревазович, – чуть ли не плача возражал кадровик Борисов. – Не положено так. Как я верну документы?
– Не знаю я как там у вас кадровиков, это делается, Толя, но увольнение Куприянова надо тормознуть, – Габашидзе, измученный дневной жарой, пытался настроить вентилятор. Тот упрямо не хотел дуть куда надо. То и дело опускался и дул в пол. – И вот этот противный прибор тоже не знаю, как настраивается. Надежда!
В кабинет вошла секретарша.
– Михаил Ревазович, – сказала Надежда спокойным невозмутимым тоном, – я сейчас позвоню в хозчасть, вам заменят вентилятор. – Подождите немного.
Надежда вышла.
– Вот видел? – Габашидзе указал на дверь, за которой скрылась девушка. – Я только сказал – Надежда. И всё – вопрос решается.
Борисов издал стон.
– Не стони, Анатолий. Включай личные связи. Прошу тебя, останови увольнение Куприянова. Это очень важно.
– Пойду пробовать, – глубоко вздохнув, сказал Борисов и вышел из кабинета.
1972 год. 15 мая. 13:05
– Зиновий Моисеевич, я вас очень прошу, помогите нам, – Люба уже битый час уговаривала директора Брука взять Маргариту хоть на какую-нибудь работу в театр.
– Любочка, – наклонив голову, хриплым шёпотом говорил Брук, – я тебя очень люблю. Я не могу насытиться твоей небесной красотой. Я готов отдать тебе последнюю рубашку. Но у меня нет сейчас вакансии для Маргариты Львовны. Как только…
– Хотите я вас поцелую? – перебила директора Люба.
– Это запрещённый приём, Люба! На Нюрнбергском процессе мировая общественность осудила издевательства над евреями. Не смей!
– Неужели ничего нельзя сделать? – Люба опустилась на стул и в уголках её глаз блеснули маленькие слезинки.
– Боже мой! – запричитал Зиновий. – Пусть твоя тётя выйдет и подождёт в коридоре. У меня есть, что тебе сказать наедине.
Маргарита встала, зло зыркнула на директора, но возражать не стала.
– Люба, я подожду за дверью раз так надо.
Дождавшись, когда дверь за Терёхиной закроется, Зиновий Моисеевич присел на стул рядом с плачущей Пожарской. Он нежно погладил Любу по голове и сказал:
– Любочка, неужели ты не понимаешь, что я не могу взять на работу человека судимого. Тем более без прописки.
– Прописку я сделаю.
– Ладно, прописка у Маргариты будет. А судимость? У нас кругом материальные ценности. У нас высокие гости почти каждый день. Элита областного центра. Меня не поймут.
– Даже билетером не возьмёте? – Люба, сказав это, обиженно опустила уголки губ.
– Боже! Что ты со мной делаешь? – взвыл Брук и заходил по кабинету как тигр в клетке. – Ну хорошо. Делай ей прописку. Постоянную! И приходите с документами. Билетёром возьму. Пока временно. Только ради твоего спокойствия, Любочка, только ради.
1973 год. 7 августа. 10:14
Андрей с Василием ждали у кабинета Зиновьевой уже больше десяти минут. Подгорный посмотрел на часы.
– На неё это совсем не похоже, – покачав головой, сказал он.
– Мне тоже сразу показалось, что Елена Яновна происхождением из спартанцев, – добавил Куприянов.
– Она пунктуальна как кремлёвские куранты. Вообще ты знаешь, Вася, легендарная тётка.
– Можно одну просьбу? – глухим голосом, немного съёжившись, спросил Василий. Андрей упёрся в Куприянова настороженным взглядом. – Прошу, никогда не называйте меня Васей. Я Василий. Можно Иваныч. Только не Вася. А про легендарную Елену Яновну расскажи.
– Я понял! – Андрей хлопнул Василия по плечу. – Я помню в первый год, как я пришёл в управление, на ноябрьском торжественном концерте увидел Елену, и челюсть у меня отвисла. Ордена и медали отсюда и досюда. Потом старики рассказали. Она в сорок третьем, как только ей восемнадцать исполнилось, пошла на фронт. Она полячка, её сразу в разведку забрали. Зиновьева это фамилия по мужу. Он в сорок девятом погиб на западной Украине. Бандеровцы убили. Так вот, с весны сорок четвёртого она с группой в польских лесах, в тылу у немцев работала. Там какие-то местные их сдали гестапо. Попала Зиновьева в плен. Пытали её. Должны были расстрелять, но случай помог. Наше наступление началось и передовая группа прорвалась в этот городок. Снаряд из танка попал в комендатуру. Там нашу Зиновьеву в камере и завалило. Если бы не завалило, расстреляли бы немцы. Откопали Елену всю переломанную, но живую. Она восстановилась и потом ещё несколько лет в своей родной Польше бандитов Армии Крайовой вылавливала. Понимаешь, Василий, с кем рядом работаем?
– А по ней видно, что женщина она незаурядная.
В этот момент из-за угла решительным твёрдым шагом вышла Зиновьева.
– Я должна извиниться. Вы потеряли важное время. Совещание затянулось. Заходите в кабинет.
В кабинете Елена Яновна убрала документы в сейф и, усадив оперативников перед собой, сказала:
– Докладывайте! Коротко и только важное. Куприянов, сначала вы.
– Я проверил свою версию. У мужа, дочерей и сестры – алиби. Никто из них в это время не мог быть в квартире. Сама хозяйка вне подозрений.
– Уверен?
– Абсолютно!
– Значит, это все-таки был вор, – сделала вывод Зиновьева. – Что у тебя, Андрей?
– Озадачил информатора. Завтра, послезавтра, что-нибудь в клюве принесёт. По скупщикам у нас Рыбак спец. Он уже работает.
– Понятно, что ничего непонятно, – Зиновьева, нахмурив брови, уткнулась взглядом в стол.
– Елена Яновна, – Василий отвлёк следователя от раздумий.
– Что?
– Сумму взяли большую. Если это наш контингент, должны начать тратить.
– Куприянов, – Зиновьева смотрела на молодого сыщика поверх очков, – никогда не смотри на преступника как на идиота. Скажи, ты бы после такого удачного дела, стал тратить деньги тут же, открыто?
– Я нет.
– А почему ты думаешь, что этот вор или воры глупее тебя? Я даже так вам, бравые ребята скажу: они и золото здесь сбывать не будут. Зачем им это? Полные карманы рублей. До Крыма рукой подать. А там для этой братии золотое дно.
– Простите, Елена Яновна, не подумал, – извинился Василий.
– Да нет, Куприянов, ты как раз подумал. Знаешь что? А дам я на всякий случай ориентировку. Мало ли что? Вдруг наши воры решат-таки кутнуть. Вероятность мала, но она есть.
Зиновьева встала со своего стула, подошла к Василию и положила ему руку на плечо.
– Извини, Василий Иванович, – сказала она. – Ты ещё полуфабрикат. Тебе только предстоит стать хорошим сыщиком. Послушай моего совета. Никогда не отметай даже самые бредовые мысли. Проверяй всё. Иногда то, что кажется невероятным и есть самое вероятное. А теперь идите, работайте. Завтра в десять у меня.
1994 год. 21 июня. 9:02
От этого запаха всегда появлялась какая-то приторная оскомина во рту. «Как они здесь целыми днями работают и живут? – думал Куприянов, направляясь по коридору морга в кабинет судмедэксперта. – Тут поневоле курить начнёшь». Он вспомнил своё знакомство в семьдесят третьем с седовласым экспертом Богданом Шуляком. Интересный был старикан. Спокойный, размеренный. Он любил повторять, что в этом здании уже никому никуда торопиться не надо. Когда следователи торопили Богдана с заключением, он всегда говорил: «Приходите». Когда те приходили к нему, он выходил из своего кабинета и, оглядевшись по сторонам, произносил:
– Посмотрите, вы видите кого-нибудь спешащего по этим коридорам? Любезный, здесь жизнь останавливается. Поэтому у нас здесь тихо, спокойно и никаких преступлений. Давайте сделаем так: я налью вам чаю, настоящего, индийского, из пачки со слоном. И пока вы будете его пить, я не торопясь напишу заключение. Вам хорошо и мне спокойно.
В тот день Панкратов послал молодого оперативника к Шуляку за заключением. Василий ждал Богдана в коридоре. Эксперт вышел из прозекторской с поднятыми руками. Рукава халата были завёрнуты выше локтя. На одной из них висел грязного цвета фартук, в другой дымилась папироса.
– Куришь? – спросил седовласый Шуляк.
– Нет, пронесла нелёгкая, – иронично ответил Василий.
– Это ненадолго. Вот на эти «добрые» лица посмотришь, – при этих словах он кивнул в сторону открытой двери прозекторской, – и закуришь. Папироса действует лучше, чем валидол.
– Если честно, надеюсь справиться без папирос.
– Вы очень правильный молодой человек. Кстати, как вас зовут?
– Василий Куприянов. Я от Панкратова. Он вам звонил.
– Да, Илья Петрович мне звонил. Пойдёмте со мной, Василий.
Шуляк шёл неспешно, попыхивая папиросой. Руки он так и не опускал, будто боялся испачкать халат. Зайдя в кабинет, Богдан устало присел на кушетку рядом с рабочим столом. Освободился от фартука и глубоко затянувшись, потушил папиросу в пепельнице.
– Будь добр, Василий, – наконец опустив руки себе на колени, сказал Шуляк. – Вон бордовая папка на столе. Возьми там верхнюю бумажку. Это то, что нужно Панкратову. И иди с Богом.
– Спасибо, – Василий взял лист бумаги, исписанный убористым неразборчивым почерком. – До свидания!
– Вам очень повезло, – вдогонку уходящему Куприянову сказал Шуляк. – Ну, во-первых, что вы попали к Илье Петровичу. Это удача. Таких людей становится всё меньше и меньше. Во-вторых, что вы расследуете кражи, а не убийства. Значит, очень редко будете посещать наше заведение.
Богдан внезапно откинулся назад и, прислонившись к покрашенной в блеклый салатовый цвет стене, замолчал. Василий после небольшой паузы спросил:
– А, в-третьих, будет?
– А как же! В-третьих, хорошо то, что вы не пошли в судмедэксперты.
– Тяжёлая работа?
– Понимаете, Василий, неблагодарная. Представляете, сколько людей прошло через мои руки. И никакой пользы. Они со мной не разговаривают. Я не получаю никакой полезной информации. Это плохое общество. Плохое, – Шуляк встал с кушетки, подошёл ближе к Куприянову и, улыбнувшись, продолжил. – Ну и, в-четвертых, вы молоды, а значит у вас всё впереди. И радости, и горести, и любовь, и расставание, и удачи с неудачами. У вас впереди жизнь. Цените её и пользуйтесь ей. Дышите ей полной грудью. А если станет грустно и тоскливо, приходите, поболтаем.
И действительно в самые грустные и сложные дни Куприянов приходил к старику-философу. Это помогало Василию не только пережить трудные моменты, но и познать тонкости окружающего мира.
– О чём задумались, Василий Иванович, – прервал воспоминания Куприянова молодой судмедэксперт Гена Стеклов.
– Здравствуй, Гена, – Василий вернулся в реальность. – Что там с Терёхиной?
– А что с Терёхиной? Ясно как божий день. Суицид. Отравление газом. Я даже знаю, почему старушка пошла на такой шаг.
Куприянов сделал вопросительный жест головой.
– Да, да! Знаю! У неё был рак. Видимо понимала, что не выкарабкается. Решила не перекладывать хлопоты на родственников. Просто тихо ушла.
– Это правда, что тихо. Могла уйти со всем подъездом. И очень громко. Соседям повезло.
– Это да! Заключение после обеда будет готово.
– Спасибо, Гена! – Куприянов протянул руку эксперту. Стеклов подставил запястье. Привычка. – После обеда зайду.
– Василий Иванович, а чего это ты за это дело взялся? – спросил Стеклов.
– Долго объяснять, Гена. Тут дело не в трупе. Тут дело в том, что у Терёхиной нашли. Но это большой секрет, – Куприянов хихикнул и, махнув рукой, удалился.
Времени у Василия Ивановича было мало. Надо было как можно быстрее найти ниточку, связывающую кражу в квартире любовницы Кононенко, в семьдесят шестом, и найденное колье, похищенное из той квартиры у Маргариты Терёхиной. С чего начать, Куприянов уже определился. Первым делом общага, в которой жила раньше Маргарита, а потом театр. Там, насколько помнил Василий, Терёхина работала в семидесятых годах.
Глава 4
1973 год. 8 августа. 10:13
– И что, никто ничего не слышал и ничего не знает? – Зиновьева была разочарована докладом Подгорного. – В это с трудом верится. Андрей, трясите своих информаторов дальше.
– Я так и делаю, Елена Яновна. Но понимаете, воры сами удивлены. Так чистенько обчистить квартиру, без всяких следов. Тут домушник не промах, а главное навели очень точно.
– Отрабатываешь? – сухо спросила Зиновьева, имея в виду наводчика.
– Отрабатываю.
– Хорошо. Рыбак, – обратилась следователь к Виктору, – по скупщикам есть информация?
– Нет, Елена Яновна, – ответил Рыбак, – но капканы расставил.
– Остается надеяться, что какой-нибудь зверь попадётся. Хотя я в это мало верю. Ладно, – заканчивая беседу, сказала Зиновьева, – работаем дальше. О любой информации немедленно докладывать мне. Идите.
Оперативники встали и двинулись к выходу.
– Куприянов, – окликнула Василия следователь. – Сходи ещё раз на эту квартиру. Вот не покидает меня ощущение, что чего-то мы там не разглядели.
– Понял. Схожу.
– Посмотри ещё раз на всё свежим глазом. Поговори с хозяйкой, с соседями, с людьми во дворе. Не Фантомас же этот вор. Хоть где-то он должен был оставить след.
– Я всё понял, Елена Яновна. Разрешите идти?
– Говорила же, что в армии у тебя бы были большие перспективы, – с едва заметной улыбкой сказала Зиновьева. – Иди, Василий.
Куприянов сразу отправился в кооперативный дом, где находилась обворованная квартира. Дверь открыла девушка, очень похожая на Надежду Петровну, хозяйку квартиры. Василий достал из кармана удостоверение и, развернув его, представился. Девушка внимательно посмотрела на фото. Удостоверившись, что Василий действительно законный владелец удостоверения, широко распахнула дверь.
– Входите, – сказала она и сделала характерный жест.
Василий прошёл в квартиру.
– Мне надо ещё раз опросить Надежду Петровну, – внимательно осматривая всё вокруг, сказал Куприянов.
– Её сейчас нет. Мама на работе, – ответила девушка.
– А вы дочь?
– Да.
– Варя или Света? – уточнил Василий
– Варя. Светку не отпустили. У них на курсе всё строго. А я как узнала, так сразу приехала. За маму волнуюсь. Они с отцом столько лет копили, копили, а эта сволочь вмиг всё вынес.
Куприянов достал блокнот.
– Варя, а я могу вам задать несколько вопросов?
– Спрашивайте, – после тяжёлого вздоха ответила девушка.
– Скажите, а кто из близких и знакомых мог знать, что у вас в доме хранится такая сумма.
– Ну, – Варя задумалась. – Про сумму даже мы со Светкой не знали. То, что деньги папка привозит – знали. Но сколько – нет. У мамы подруг таких близких нет. Она у нас домосед. Работа, магазин, дом, вот и весь её маршрут. Разве что, когда папка приезжает, вытаскивает её в люди.
– А в люди, это куда?
– Ну! На рыбалку берет с собой. В кино, в театр иногда ходят. К папиным друзьям в гости. Вот так.
– Хорошо. А про друзей родителей можете подробней рассказать?
– Это нет. Это вы маму про это спрашивайте. А лучше папку. Он у нас общительный.
– Общительный, говорите, – бормотал Василий, делая пометки в блокноте. – А среди ваших подруг есть такие, которые знали, что у вас в доме водятся деньги и драгоценности.
– Да ничего мои подруги не знали, – возмутилась Варя. – Они придут в гости, мы чай или кофе попьём. Потом в нашей комнате музыку послушаем. Маг у меня классный, фирмовый. Ещё журналы полистаем, чтобы слюнки потекли. Нам-то о таких вещах только мечтать.
– О каких вещах?
– О тех, которые на фотках в журналах. Пойдёмте, я вам покажу, – Варя вскочила со стула и повела Куприянова в свою комнату.
Девушка показала на пачку красивых глянцевых журналов, которая лежала на письменном столе. Василий помнил их. Он обратил на них внимание, когда осматривал комнату.
– Это нам папка привозит. Там у них ребята ездят в командировки за бугор. Оттуда эту красоту и везут. Папка для нас со Светкой покупает. Знает, что нам нравится.
Василий взял один из журналов и стал его перелистывать.
– Да, действительно красиво, – сказал он, любуясь эффектными западными фотодивами. – Только мне кажется, что в жизни они совсем другие. Здесь они кажутся нарисованными, как в сказке.
– И пусть, – возразила Варя. – Мы любим сказки. Нам девчонкам, хочется быть похожими на них. Тут особенно есть один журнал, он американский, вот там… Я сейчас покажу.