–Семен – позвал Николай Федорович, высматривая Глебова в зеркало заднего вида – мы правильно едем? Хорошо бы, не доезжая до жилья, нам остановиться, а кому-то вперед сходить, посмотреть, что там и как, да хозяев предупредить, чтоб не напугать ревом да светом. Ты прикинь, где бы нам встать, скорость нашу примерно понял же уже?
Семен сначала просто кивнул, но потом, подумав, решил пояснить:
–Как въедем в чистый сосновый лес, так и надо будет встать. К Никодимычу я и схожу, а Гридя тут вокруг посмотрит.
Прикинув расстояние и направление, в котором они все это время ехали, Седов неожиданно понял, что, скорее всего, это тот самый сосняк на озере, в котором и стоял его дом и само Залесное, из которых он выехал сегодня утром (хотя уже невообразимо давно и как-то… далеко). Все слои мозга кричали, что это не может быть простым совпадением, но пока никакой подсказки к разгадке этой тайны не возникало. И вот впереди показались зеленые верхушки сосен. Седов сбавил скорость и, вскоре найдя удобное место, чтобы съехать с дороги, остановился у края не сплошного, хорошо просматривающегося, без кустов и подлеска сосняка, на пригорке, усыпанном порыжевшими иголками, заглушив машину. Все, кроме князя, вышли, размялись, прислушались – но стояла тишина. Семен, вздев саблю и перемигнувшись с Гридей, пошел дальше по дороге, Гридя, тоже вооружившись, начал ходить кругами вокруг машины, а все остальные просто стояли и сидели, глядя на начинающее малиноветь на западе закатное небо. Седов достал из багажника термос и, обойдя машину, напоил князя остатками еще вполне теплого чая. Ефим подошел ближе и с почти неслышным вздохом подал ему календарик.
–Оставь пока у себя, Ефим – тоже вздохнул Седов. Бутылка пластиковая… ну, из-под воды, тоже у тебя? А вообще, нам надо будет серьезно подумать, что мы будем говорить людям. Если меня еще переодеть можно, а вещи из моего времени прибрать, то машину уже никуда не спрячешь, а это такой след, по которому нас просто по расходящимся слухам найти можно будет. Вот у вашего Никодимыча сколько человек на подворье?
–Ну, сам он, с женой, сын его с женой же и детьми, вроде двое у них, работники… Человек десять примерно – ответил князь – но он надежный, не как… эти все…
–Он-да, а работники его? И как-то надо будет до них донести, чтобы они про нас молчали.
–Вокруг чисто, следы на дороге все старые и немного – доложил князю вернувшийся Гридя – о, а вот и Семен добрался до Никодимыча.
Вдали, но не так чтобы очень далеко, послышался лай собак. Он продолжился с минуту, после чего стих. Все прислушались, но больше никакого шума не последовало.
–Я выйду встретить Семена… на всякий случай – сказал Гридя, и получив кивок от князя, выдвинулся в сторону жилья немного в стороне от дороги.
Через несколько минут две фигуры, повыше – Семена, и пониже – Гриди, вместе подошли по дороге.
–Ворота открыли, пугаться не должны, я предупредил – сказал Семен – но ты это, старче… потише как-нибудь, а?
–Можно – сказал Седов – поедем тихонечко. Давайте в машину. Там колдобин нет?
–Нет, такая же дорога.
–Ну, я полный свет включать не буду.
Все снова расселись, и Седов на скорости не более 20 километров в час на подфарниках поехал среди сосен. Чистый лес просматривался еще хорошо, и почти сразу между стволов далеко слева заблестела водная гладь еще не замерзшего озера, а впереди в сумерках показалось некое строение. Подъехав ближе, Седов увидел, что на приличной поляне, скорее всего, бывшей вырубке, стоит построенный из тех самых сосен частокол, в некоторых местах перемежающийся задними стенами хозяйственных построек, тоже сложенных из бревен, а дорога выводит к воротам в этом частоколе, опять-таки собранным из приличного по толщине бруса. На вырубке-поляне было немного светлее, и все это было еще хорошо видно в подступающих сумерках, так что Седов погасил и подфарники. Одну из створок ворот придерживал молодой белобрысый парень, лет 17, с разинутым ртом глядевший на машину, а во дворе стоял еще кто-то со светильником.
–В ворота и сразу влево – сказал Седову Семен.
Николай Федорович аккуратно въехал во вполне приличного размера ворота и взял влево, сразу останавливаясь и глуша мотор. Парень кинулся закрывать ворота, закладывая створки двумя очень солидно выглядящими брусками. Все полезли из машины, и сделалось несколько шумно. Седов тоже вышел, и, обойдя машину спереди, встал около капота, оглядывая двор и встречающего их со светильником в руке человека. Это оказался высокий, не ниже самого Седова, но очень сухой и несколько сутулящийся старик, совершенно седой. Одет он был в простую рубаху и штаны, а сверху была накинута длинная меховая безрукавка. Тем временем Гридя помог выйти князю, и они оказались лицом к лицу с хозяином усадьбы.
–Здоров будь, дядька! – бодро сказал ему князь, однако, сломав голос на середине фразы – что с тобой приключилось, Никодимыч?! И где все твои?!
–Здравствуй и ты, княже – как бы через силу ответил тот – а нет больше моих. Три года тому, летом, поехали в Коробьино к куму, внуков показать. Подарков набрали, рыбки нашей с озера, ну и так еще чего. Должны были погостить дня три-четыре-пять, мы и не беспокоились. А через неделю приехал дозор твой… и сказал… что нету их…
Голос старика все-таки дрогнул.
–Я на лошадь, да в село. А там… наскочили поганые, давай полон хватать. Народ отбиваться, а они давай дома жечь. Мой-то с копьем не из худших был, сам учил, выскочил, да положил сколько-то, соседи видали… Ну, татары и обозлились… Его – стрелами… а кума с кумой, невестку, внуков, и всех кто у них в дому был… посекли… да дом тоже пожгли… потом и разобрать не смогли, кто угорел, кого зарубили… как головешки…
Старик опять замолк на некоторое время, просев голосом.
–И еще часть домов спалили они тогда, да не стали задерживаться, ускакали с полоном малым, да что нахватать успели. Я приехал – а всех уж отпели да похоронили, и пепелища разбирают.
–Мы тот набег на отходе тогда хорошо прижали – негромко сказал стоящий с другой стороны машины Семен – они в основном пленников-то бросали, правда, были и такие, кто саблей по горлу сначала… Татары, что ж…
–Да, потом кое-кто вернулся – так же через силу сказал старик – да только мои все в избе у кума были… Бабка моя, как узнала, так и слегла… Месяца не прошло, как схоронил я ее… Хорошее место, на пригорке у озера… Сам плохо помню то время, все как в тумане… Мужиков, что у меня работали, отпустил, ни до чего мне было… А приехал как-то вскоре староста Коробьинский и привез мне парнишку с девчонкой… тоже… сироты остались, родных побили, дом сгорел, родня сами без крыш, вот и решили ко мне приткнуть. Я и взял. Егорша, вон – кивнул он на парня у ворот, двенадцати весен тогда был, а Машка, сестренка его, девяти… Да так и живем втроем с тех пор.
–Считай, треть села мужиков тогда недосчитались мы в Коробьино – тоже негромко сказал Федор – татары тогда близко к городам не совались, а частым гребнем, но по окраинным селам пошли… пока в Рязань сообщили, пока на перехват да в погоню снарядились… Но про тебя мы не знали, Никодимыч…
–Да я что… у нас же тут выселки… – вздохнул старик – теперь уже подзатянуло…
К Никодимычу подошел Ефим и молча обнял его. Старик обозначил намек на улыбку, и тоже обнял его левой рукой, продолжая держать в правой небольшую лампу.
–Твоя рука, Никодимыч! – удивился тот – лекари же смотрели, сказали, сухожилие повреждено? Ты ж через то и из дружины ушел?
–Да видишь, какое дело, Фимка… Егорша-то, как отошел, говорит мне как-то – научи меня, деда, как воевать, чтобы татарам отомстить. А я, однорукий копейщик, и показать ему толком ничего не могу. Ну, и такое зло меня взяло, что сдвинулось что-то в руке, и стал и локоть гнуться маленько, и в хвате сила снова появилась. Ну, а с того я и разработал ее, не до прежнего, конечно, но и Егоршу обучил, и, видишь, сам снова двурукий теперь. А Егорша и с копьем хорош, и с луком, да и по лесу научился ходить. Собирается к тебе в дружину, княже.
–А нету у меня больше дружины, Никодимыч – каким-то мертвым голосом ответил ему молчавший все это время князь.
Седову не было видно его лица, он стоял чуть сзади, но ему были видны лица бояр, старика и Егора, и, видимо, так сказал это князь, что после этих слов все замерли.
–Ни дружины, ни родни, ни бояр, ни города, ни княжества – так же мертво продолжил князь – да и сам я уже не князь, а не пойми кто, беглец от князя московского. Примешь ли, Никодимыч, того, кто, клятву дружинную от вас приняв, ни семью твою, ни иных людей своих защитить не смог, да и княжество не удержал?!
–Зачем так говоришь, княже?! – откровенно обиделся старик – не для того я вас мальцами учил, чтобы в ночь выгонять! Что же случилось у вас?!!
–Князь Московский, предательством бояр воспользовавшись, захватил власть в Рязани. Верными остались мне только те, кого ты видишь перед собой. Да и нас, по хитрому замыслу, по дороге в Коробьино должны были убить из засады, по счастливому случаю отбились, да ранили меня. А дальше – чудо, старец Николай на этой вот своей повозке самоезжей, довез нас до тебя почти от Рязани всего за полдня. А еще – снова татары пришли в набег, да не как три года назад, а большой силой, так что снова села запылают да полонян на юг погонят…
Видно было, что Никодимыч огорошен такими известиями. Егор, все так же стоя у ворот, при упоминании татар встрепенулся, и во взгляде его зажглась ненависть.
–Набег Мехмед-Гирея останется в истории как зимний набег, или последний большой набег крымчаков на Русь на ближайшие пятьдесят лет. Несмотря на то, что войско у него будет большое, он не сможет взять ни Москвы, ни даже Рязани, хотя села и деревни пограбит. Более того, именно под Рязанью он понесет большие потери от рязанских пушек, и вынужден будет практически бежать, бросая полон. После чего вскоре, года через три, будет предан, заманен в засаду и зарезан какими-то ногайскими мурзами – в такой ситуации Седов просто не смог промолчать. Теперь все перевели взгляды на него.
–Вот, Никодимыч – махнул рукой князь – спаситель наш, Николай Федоров сын Седов. Перенесся к нам со своей повозкой чудесным образом из времен, на пять сотен лет вперед от нас.
–Дела… да пойдемте в дом, что ж мы стоим на дворе – только и смог спустя добрую минуту сказать Никодимыч.
Образовалась небольшая толчея. Никодимыч пошел в дом первым, за ним ушли князь с поддерживающим его Семеном, Федор, Гридя и Ефим потащили из багажника всю поклажу. Седову брать было нечего, кроме бутербродов да термоса. Сунув его под мышку, он дождался всех, проверил, не забыли ли чего в машине, настроил сигналку на беззвучный режим и закрыл машину.
–Егор, машину… повозку я закрыл. А у вас тут собачки есть, вроде лаял кто-то? – видя, что парень, которому оказалось не 17, а 15 лет, дожидается у крыльца, пока все зайдут в дом, спросил у него Николай Федорович.
–Так вон – с некоторой опаской глядя на Седова, Егор махнул рукой в другую сторону от ворот – все зайдут, попозже я их во двор и выпущу.
Рядом с воротами стояла конура не конура, загородка не загородка, из обрезков досок и жердей примерно по пояс. Поверх нее торчали два мохнатых носа приличных размеров, настороженно впитывая такие непривычные и новые запахи. Кивнув Егору и решив не выходить вечером на двор, Седов тоже прошел в дом.
Поднявшись на невысокое, с полметра, крыльцо, он вошел сначала в сени, где вытер кроссовки о половичок, а затем, ориентируясь на неяркий свет, по небольшому коридору и в комнату. Комната или горница была довольно большой, навскидку здесь свободно могло поместиться человек двадцать. Почти всю противоположную от входа стену занимала печь, правда, не обычная русская, какие Седову приходилось видеть, а какой-то неправильной формы, ближе к пирамидальным. Однако это была полноценная печка, с трубой, заслонками, какими-то полочками и выступами. По боковым стенам стояли простые лавки, бревна, из которых были сами стены, были чисто выскоблены и уже успели потемнеть, приобретя глубоко золотистый цвет. В правой стене было несколько небольших, в два бревна высотой, окошек, сейчас забранных ставнями. Так же ближе к правой стене стоял довольно длинный, простой стол, сбитый из толстых брусков. По левой стене около входа был набит ряд колышков, на которых сейчас висели кафтаны бояр и безрукавка Никодимыча. Под этой вешалкой на лавке лежало несколько металлических кучек, которые Седов определил как те самые кольчуги. Сам старик зажигал лучину, стоящую на специальной подставке над плошкой с водой. Еще две такие уже горели в разных углах комнаты, а на столе стоял давешний светильник, как стало видно, с фитилем в воске. Все вместе они давали вполне приличный свет. В одном из углов висело несколько икон, и Седов хотел было перекреститься, но передумал. Пол был из плотно сбитых широких плах. Все вместе можно было описать словами «крепко, бедно, чисто». В комнате было тепло, и Николай Федорович снял свою куртку и шапку. Засунув шапку в карман, он пристроил куртку на свободный колышек, и, еще раз вытерев обувь о другой половичок, прошел к боковой лавке и сел недалеко от князя, попутно пристроив термос и бутерброды на край стола.
Князь задумчиво сидел, откинувшись на стену и вытянув раненую ногу, однако на лице его не было заметно выражения неудобства или боли. Рядом с ним сидел Семен, а у левой стены – Гридя. Остальных не было видно. Через проходы, ведущие справа и слева от печки в глубь дома, тоже виднелся свет, слышался голос Федора и доносились весьма приятные запахи чего-то рыбного. В комнату зашел Егор и присел на лавку у входа. На вопросительный взгляд Никодимыча он просто кивнул и негромко сказал что то типа «собак позже». Никодимыч, зажегши последнюю лучину, сунулся было в проход на кухню со словами «сейчас поснедать соберем, там у нас уха была знатная», однако навстречу ему вышел довольный Федор и сообщил, что уху и что у них с собой было сейчас греют, воду на взвар поставили кипятить, и все будет готово буквально в пять минут. Тем временем из другого прохода вышел Ефим с кубком и подал его князю со словами – вино с медом, княже. Все уселись. Пока князь неторопливо пил, а Никодимыч тихо уточнял у Гриди, для чего князю такое питье (получив ответ, что для раны при потере крови полезно, по словам старца), Николай Федорович сказал Ефиму:
–Ефим, ты не мог бы захватить там с кухни… эээ поварни, какое-нибудь блюдо или тарелку? У меня с собой перекус, что я по грибы брал. Дам вам хоть попробовать, что через пятьсот лет едят, тут понемногу, но такой случай…
Все заинтересовались, а Ефим сунулся обратно в проход и тут же выскочил с небольшим глиняным блюдом. Седов дошел до куртки, вытащил из кармана грибной ножик (вроде, протирал), и, развернув полиэтилен, порезал три оставшихся бутерброда на три части каждый. Получилось не то, чтобы на один укус, а все же немного побольше.
–Попробуй, княже – первому он протянул блюдо князю. Тот, не колеблясь, взял крайний к нему бутерброд и закусил его.
–Духовито – сказал князь Иван, прожевав, и стал доедать бутерброд.
Предложив по куску Ефиму и Семену, Седов обошел стол и с полупоклоном сказал, обращаясь к Никодимычу:
–Не побрезгуй, хозяин дома сего, хоть и мало, но от души.
Никодимыч не отказался, но взяв в руку бутерброд, первым делом к нему принюхался. Предложив по куску Федору и Гриде, Николай Федорович повернулся к так и сидящему у входа Егору, сказав – прошу. Тот, глянув сперва на деда, бутерброд осторожно взял, тихо пробормотав что-то типа «благодарствую». Седов взял предпоследний кусок, и спросил у медленно жующего Никодимыча:
–А кто там у вас кашеварит? Как раз один остался.