Как хорошо. Жаль, скоро вылезать. В ванну всё равно хочется, но, ладно, в другой раз. Вода льёт, стою. Живот побаливает, но это ерунда, дальше будет легче. Приступ первого дня. Если честно, было страшновато в этот раз – а вдруг не придет? После всего случившегося, да и таблетку пропустила. А потом ещё набросились друг на друга, жуть. Нет, не жуть, конечно, но. Хорошо, что началось, куда нам детей заводить, сами еще. В ухо налилось, не люблю. Мыло, ёлкой пахнет, нравится. Голову моем? Моем. Риф уже сколько просил отпустить волосы хоть до плеч, а я не хочу. Время на них тратить. Сейчас-то раз, два – и всё.
Просто постоять, расслабиться на пару минут, руки на стену, голову опустить, дышать медленно. Слушать плеск и думать. Есть о чем. Так. По порядку. Нам не поверили. Завуч смотрела многозначительно, Валерик обиделся, Валька тоже. Математичка, вроде, сочувствовала. Она меня любит и в обиду старается не давать. А я хороша, ляпнула про эту дис… дистонию. И кто за язык тянул с обмороком? Всё испортила. Сашке придется рассказать, пусть знает. Вечно я его не слушаюсь. Он просил запомнить, что Диана скажет, а её вообще не было. Что-то это значит. Подумаем. Дальше. Конспекты набрала, с математикой Сашка воюет, подготовимся. Сочинения. Он после всего слабый, может, сама как-нибудь? Ну, тройку получу. Лицо у мамы будет… не хочется всё же.
А ты откуда взялся, Табаки? Ах, сочинения. Отвали, не хочу о тебе думать. Почему сразу его не послала? Нет, надо ж было зацепиться, ещё решит, кокетничаю, цену себе набиваю. Песенки ему пела. Дура. А он во мне дырки сверлил взглядом, пока шла сюда. Диски эти дурацкие. А ведь находятся девчонки, покупаются. "Ах, Андрюша, дай послушать". О, в рифму. We can change the world. Блин, вот же прицепилась, в жизни ее слушать не буду больше. Всё, хватит о нем. Услыхал, что у нас с Сашкой не то происходит, и стойку сделал. Как сделал – так и осядет. Но по морде ему так и хочется. Терпеть его не могу до печенок. Печенка. Есть хочу. Пока Риф спит, что-то сделаю. Картошку пожарю с яишницей, по-быстрому. Так, хорош плескаться, на выход. Ой!
Юлька вскрикнула от неожиданности и прикрылась руками, не успев дотянуться до большого махрового полотенца – его держал улыбающийся Саша. Через неплотно прикрытую дверь гостиной он сквозь дремоту услышал плеск воды, тихо вошел в ванную.
– Риф! Ты подсматривал! Ну, как маленький. Дай полотенце!
– Иди сюда, сама возьми.
– Ну дай, тут скользко же, не пойду.
– Сама виновата, вечно воды на весь пол нальешь. Ты рукой держись и по стеночке иди.
– Хитренький! Я рукой возьмусь, и все видно. Ну Са-аш, мне холодно!
В следующий миг она оказалась закутана в пушистое зеленое полотенце, блаженно закрыла глаза и замерла. Он прижался лицом к мокрым волосам и вдохнул их запах. Прошептал.
– Вкусно.
– Ага, и мне нравится елкой пахнуть, – девушка прошептала в ответ, устраиваясь удобнее в объятиях, – я уже согрелась, подержи меня так еще.
Он ничего не ответил, только прижал ее к себе сильнее, ладонь медленно провела по чутко отозвавшейся спине сверху вниз. Юля слегка повернулась, давая дорогу второй ладони, уже под полотенце. Накатила теплая волна, девушка глубоко вздохнула, по телу пробежал озноб. Ладонь скользнула по гладкой коже, ощутила ложбинки ребер. Словно невзначай коснулась подавшейся навстречу груди, и тут же отступила, дразня. Ниже, ниже по дрогнувшему от прикосновения животу, отступление незаметно стало атакой в противоположном направлении. Юлька очнулась от сладкой истомы и сжала ноги.
– Туда нельзя.
– Эх… Точно, уже пора бы. Одеваться?
– Угу. Дай мне трусы свои, спортивные. Ну, или плавки. Не, твои мне не налезут.
– Твои тю-тю?
– Полное «тю-тю», еле до дома дотянула.
– Я тебе сколько раз говорил, держи здесь пару трусов. Каши не просят.
– Забыл, как твоя мама колготки нашла? Скажешь тоже, трусы. Неудобно. Тебе что, жалко?
– Наоборот. Очень хочу на тебя в моих фиолетовых спортивных посмотреть. И чтобы больше ничего!
– Губу закати, извращенец. Так, отпускай меня и тащи вату с трусами, быстро! И не заходи.
– Э, а как я все передам?
– В руку, рукой! Ну вали уже, правда нужно.
Юлька оттолкнула юношу и туго завернулась в полотенце, подбородок недвусмысленно указал направление. Риф подмигнул, она от всей души показала в ответ язык. Он скрылся за дверью, через минуту обратно молча просунулась рука с требуемым. Девушка схватила все и не преминула при этом дернуть озорника за палец. Ладонь печально обвисла. Юлька хихикнула, сделала жалостливую рожицу и на мгновение прижалась к очень грустной ладони щекой. Тут же отпрянула. Ладонь исчезла, дверь закрылась.
– Саш, давай вина, немножко. Можно? Ну чуть-чуть, хочется.
Он поднял взгляд от тарелки, с которой уже почти исчезла солидная горка вкусно парящей жареной с яйцами картошки. С такой же, не отставая, бодро управилась и Юлька. Откинулась на высокую спинку парадного стула и осторожно похлопала по животу, прислушалась к ощущениям и улыбнулась лоснящимися от масла губами, промокнула их салфеткой. Сегодня они захотели обедать не на кухне, как обычно, а за большим столом. Скатерть, тарелки с гербами на массивном фарфоре, ножи и вилки из бабушкиного футляра. Словно на званом приеме. Что с того, что прием устроили себе подростки, а в тарелках не какое-нибудь консоме с пашотом, а наскоро сварганенная жареная картоха, да еще и с луком. Куски черного хлеба, щедро намазанного маслом, оба любят еще и посыпать его крупной каменной солью. И запивается все это великолепие ледяной пепси-колой, даже не налитой в стаканы – прямо из горла одной бутылки на двоих. Саша взял пепси и отхлебнул большой глоток, залить последнюю картошку. Протянул бутылку Юле, та мотнула головой. Он пожал плечами и залпом допил оставшееся, с негромким стуком поставил бутылку на стол. Улыбнулся и прищурился, внимательно посмотрел на подругу.
– Что-то мы пить с тобой начинаем. Взрослеем?
– Хочу с тобой капельку вина за обедом. А? Мы никому не скажем. Давай?
Она склонила голову набок и улыбнулась, Риф невольно залюбовался ее лицом, немного взъерошенными темно-каштановыми волосами, блестящими после купания. Синяя рубашка в белую клетку, закатанные до локтей рукава, старые спортивные трусы-шорты – в его вещах Юлька выглядела забавно и даже немного трогательно. Далеко не в первый раз она их надевала, но сегодня все приобрело особое значение, все наполнялось новым смыслом. Смуглое от природы лицо под густой каштановой шапкой сейчас выглядело задумчивым и таинственным, цвет рубашки усилил и оттенил это впечатление. Риф кивнул и встал из-за стола.
– Давай. Возьми бокалы, не пить же как пепси.
– Ага. Я вот эти хочу.
Юля тоже поднялась, подошла к серванту, отодвинула толстое стекло и бережно достала два тяжелых хрустальных бокала – по рассказам матери юноши, оставшиеся от давних немецких предков. Она знала, что это не винные бокалы, но какая разница? Риф тем временем открыл дверцу бара, вспыхнул вделанный в стенку матовый плафон, свет отразился на боках и гранях стоящих внутри бутылок. Лаково блеснули разноцветные наклейки, красное, черное, коричневое, золотистое сияние. Красивое и соблазнительное зрелище. Юноша слегка пожал плечами – в этом доме не пьют и почти ничего в алкоголе не понимают. Бар остался от отца, внезапно умершего семь лет назад. Бар и традиция держать в нем хорошую выпивку, просто так. Что же взять? Они как-то вечером дурачились и решили попробовать коньяк, мартель. Юльке понравилась красивая наклейка, ну и название на слуху. Отпили по чуть-чуть, показалось невкусным. И вчера, после возвращения. На нервах, на радости, на адреналине. Не выпили – жахнули. Почти не поморщились и ни в одном глазу. Сейчас же – осознанное желание. Неужели это тоже знак того, что история изменилась и теперь будет другой? Так что взять? Наверное, вот это пойдет. И – запечатанное. Как и почти все здесь. Откроем – распишемся. На бутылке двенадцатилетнего сотерна. Он почувствовал тепло и услышал сопение – Юля подошла и заглянула внутрь, вопросительно на него посмотрела.
– Что выберем?
Риф рассмеялся и решительно извлек сотерн.
– Вот! К жареной картошке и луку отлично подойдет, согласна?
– Ух ты, красивая. Дай посмотреть. А оно вкусное?
– Сладкое. Тебе понравится. Только чур – один раз и все, ясно?
Он налил на треть – и сразу убрал бутылку обратно в бар. Они сели за стол друг напротив друга и подняли бокалы, переливающиеся в солнечных лучах ломкими золотистыми отблесками. Юлька залюбовалась игрой вина и хрусталя, медленно поворачивая свой бокал на фоне окна.
– Даже жалко пить такую красоту, Саш. За нас?
– За нас. Пьем, как герои Мопассана!
Они осторожно чокнулись, по комнате проплыл тихий мелодичный звон.
– Правда сладкое, вкусное.
Юля пригубила и сделала маленький глоток, облизнула губы и зажмурилась. Передернула плечами.
– Ух, и еще крепкое, внутри жжет даже.
Риф отпил из своего бокала и усмехнулся.
– Это с непривычки, мне тоже жжет. Но да, вкусное, нравится.
– Я еще отопью, можно?
– Конечно, можно. Мы все выпьем, для того и налил.
– А я уже привыкаю, не так жжет. Греет приятно.
– Эй, притормози-ка, ишь, привыкает она… Заешь чем-нибудь.
– Так уже нечем, все сожрали. Я потихонечку, не бойся. Нам еще заниматься, Ферма ты мой недоделанный.
– Ну-ну, посмотрим и на тебя, знаток ты наш литературный. "Отцы и дети" прочла, тот кусок, что я показывал?
Юля открыла глаза и посмотрела на него, сейчас она их зажмурила уже от удовольствия – вино действительно вкусное, сладкое, пить совсем не страшно. Тишина, покой, внизу совсем не болит, тихий звон старинного хрусталя, рядом любимый… юноша? Мужчина? Муж? Проблемы где-то далеко.
– Саш…
– А?
– Сначала новости и что было в школе.
Сразу посерьезневший юноша со вздохом поставил свой бокал на стол, то же сделала Юля. Праздник закончился.
– Рассказывай, Юль. Потом допьем.
– Значит, не поверили. Софья все раскусила, мисс Марпл, блин. Будет контрольная в одиночку, ну, это понятно. Неделю они дают на тайм-аут. И, наверное, пытать нас особо не будут. Бедняжка ты, не знала, что и придумать на ходу, – юноша подмигнул, – хорошо, что они тебя отправили. Но почему Дианы не было? Да, что-то это значит. Отдельно говорили? Знать бы, о чем… И мать вызовут.
– Саш, ну не сердись, – девушка виновато на него посмотрела, – само ляпнулось, правда. Вечно я тебя не слушаюсь.
Он улыбнулся и пододвинул к ней блеснувший в лучах заходящего солнца бокал, взял свой и приподнял в шутливом салюте. Юлька ответила тем же, они допили вино, не чокаясь.
– Ну что с тобой делать… Сегодня даже не отшлепать.
– Нуу…
Юля подчеркнуто грациозно встала и обошла стол, повернулась к юноше спиной и соблазнительно изогнула спину.
– Я готова.
– Всегда готов!
– Сашка! Ты не шлепаешь. Куда стащил… Ну что ты там не видел, исследователь, ай! Ну дурак, отпусти меня, а-ах!
– Правда, отпустить?
– Нет! Еще чуть-чуть… Ну вот, вся моя конструкция развалилась, а я старалась. Все, убегаю в неизвестность!
Прозвучал звонкий шлепок ладонью по голой коже, Юлька возмущенно пискнула, рванула обратно наверх спортивные трусы и повернулась к Рифу. Уперла руки в боки, он с очень натуральным испугом откинулся на спинку стула.
– Ну что это такое! То тетя Света, то этот теперь… Больно, она там же шлепнула!
– Давай другую половинку, побалуй страждущего.
– Страждущий сегодня обойдется!
Юля гордо прошествовала прочь из гостиной, впечатление слегка нарушали криво натянутые трусы. Небрежно хлопнула дверь ванной, послышался плеск льющейся воды. Риф усмехнулся и покачал головой, вот же язвочка бывает… Встал и подошел к окну, за которым скоро начнутся неторопливые майские сумерки. Яркий солнечный свет сменит дневной накал на темно-золотистую гамму заката. Как же быстро летит время… Казалось бы, столько его до вечера, а уже шесть, сейчас придет участковая, потом проводить Юлю домой. И около девяти приезжает мать. Разговор будет нелегким, это вам не в школе головы морочить. Впрочем, даже это – не получилось. Он скользил взглядом по окнам флигеля напротив, по кроне каштана за стеной, по виднеющемуся вдалеке высокому шпилю старинной немецкой кирхи. Мысли же его были в учительской, в ушах звучали слова, произнесенные там. Он ошибся – не забыли и так просто не забудут.
– Как ты все узнала, тебя же отпустили почти сразу?
– Ха-ха.
Она вышла из учительской, аккуратно прикрыла за собой дверь. Подхватила оставленный рядом портфель и сделала шаг в сторону выхода. И остановилась. Из-за двери донеслись приглушенные голоса, Юлька узнала завуча. Что-то спросила. Не разобрать. Послышалось ее имя. Говорят о ней. Девушка закусила губу, быстро посмотрела по сторонам – никого. Подбежала к углу коридора, осторожно выглянула – тоже пусто. Взгляд на большие часы – до звонка пятнадцать минут. А голоса все доносятся, Юля не выдержала и прижалась ухом к темному дереву, досадливо скривилась – ничего не разобрать, бур-бур-бур какое-то. Она испуганно вздрогнула – слишком сильно нажала на дверь и она с громким щелчком открылась, голоса внутри затихли. Блин. Пришлось опустить голову, скрыв лицо, на миг просунуться внутрь, словно кто-то ошибся – и быстро захлопнуть дверь обратно. Юля шмыгнула за угол и затаилась, сердце бурно колотилось, отдаваясь в голове и кончиках пальцев. Подслушивать у учительской! Если ее поймают… А они там продолжают говорить о Рифе и ней тоже, наверняка. И она должна знать, должна. Что же делать? Она резко выпрямилась и улыбнулась. Конечно! Только бы было открыто. Юлька стремглав сорвалась с места и через минуту вернулась, сжимая в руке стакан, который удалось стащить из буфета. Чувствуя себя заговорщицей, она прижала его к двери, и…
– Риф…
Сзади обняли теплые крепкие руки, ласково прижали. Юля выглянула из-за его плеча и тоже посмотрела на знакомый до мелочей пейзаж за окном. Двор, подъезд. Вот напротив окно, там живет Вика, с ней она три года назад даже подралась, а нечего на Сашку засматриваться! Ну и что, что в одном дворе сызмальства играют? Нечего, и все. Впрочем, этажом ниже – Сережка, с ним года полтора назад дрался уже Риф, угадайте, почему. А вот слева вход на черную лестницу, оттуда можно пролезть и в подвал, и на огромный чердак. Подвал в дальнем полуобвалившемся углу переходит в узкий проход-мину, там начинаются катакомбы, бесконечный подземный лабиринт, простирающийся подо всем городом и далеко за его пределы. Никто и никогда не смог составить карту этой системы, многие туда входили – и больше их никто не видел. Страшное и завораживающее место. Риф совершенно не боялся темноты и подземелий, а вот Юля – очень. Потому она только несколько раз согласилась спуститься вниз и то недалеко. А вот залезть вместе на чердак и оттуда на крышу, выстеленную старым волнистым шифером – это с удовольствием. Крыши старинного квартала причудливо соединялись между собой, там были свои тропинки и дороги. Зная их, можно было обойти все, ни разу не спустившись на землю. Они – знали, и в свое время проводили там часы. Иногда в жаркие солнечные дни даже загорали, болтая обо всем подряд и глядя сверху на снующие внизу фигурки людей. В нескольких местах красовались "наскальные рисунки", графики и формулы – Юлька объясняла математику, вооружившись большим ржавым гвоздем, подобранным здесь же. Были там их собственные укромные уголки, куда они любили забираться, и… И довольно об этом. Из подъезда показалась быстро идущая молодая женщина в светло-сером платье и голубой жакетке. В руке небольшой саквояж характерной формы. Юля фыркнула.
– Лягушонка с коробчонкой бежит, бежит…
– Анисимова, это не лягушонка, а наша участковая. И чего ты ее не любишь? Участковая!
Они вдруг осеклись и испуганно переглянулись, разом прекратив веселую пикировку.
– Бля, быстро палево со стола! Бокалы в кухню, в шкаф.
– Ложись, я сама! Рожу больную скрои. Ой, я в трусах же… Где платье? Мамочки…