Короткие смешные рассказы о жизни 2
Сборник
В рамках проекта «Юмор лечит»
Выпуск 2
Авторы: Раиса Снапковская, Николай Виноградов, Светлана Беляева, Любовь Шубная, Андрей Макаров, Игорь Кощеев, Дарья Татарчук, Эдуард Нейбург
Редактор Дина Рубанёнок
Издательство Крафтовая литература
Год 2021
* * *
Раиса Снапковская
Пароль – «Мама»
Как всегда, засиделись, вернее заговорились с подругой допоздна. Часы показывали 23.00.
– Провожу тебя немного, – предложила подружка, и я обрадовалась: пока идем до половины пути к моему дому, можно пообщаться еще несколько минут.
Вышли во двор. Было светло, потому что июнь и потому что ночи в это время года светлые.
У соседнего дома копошились люди, слышалась какая-то возня. Парень поддерживал тоненькую девушку, помогая ей влезть на огромный, толстый тополь. В руке у девушки – длинная веревка.
Мы невольно притормозили. Навстречу шли три парня с гитарой, они тоже остановились, не поняв, что происходит.
– Такая девушка красивая! Зачем веревка? Неужели жизнь надоела? – весело поинтересовался один из ребят.
– Вовка, вот они нам и помогут! – обрадовалась девушка, спрыгивая на землю.
Парни опешили.
– Ребята! Надо веревку завязать повыше. Понимаете, у мамы завтра день рождения!
Парни не понимали.
– Маринка, погоди, – остановил напарник. – У нашей мамы завтра день рождения. Она утром здесь на работу пойдет – а тут поздравление висит! С фотографией. Понимаете?
– Так бы и сказали, что у мамы. Пацаны, давай!
Они дружно оттеснили девушку, взяли у нее веревку, прикинули, как лучше залезть и повыше привязать.
– Хулиганничаете? – раздалось с балкона третьего этажа. – Ну-ка отседа! Милицию вызову!
– Тетенька, помолчите. Не хулиганим мы вовсе, – негромко ответили снизу.
На крик с балкона распахнулось окно на первом этаже, появилась бритая голова и голый торс крепкого и крепко поддатого амбала.
– Чего тут? – свирепо спросил он. – Как выйду щ-щ-а-а!!!
– Дяденька, пожалуйста, тише, – попросила девушка.
– Мужик, не кричи. Мы поздравление повесим и сразу уйдем. У мамы день рождения, – поддержал один из парней.
– У мамы? – переспросил амбал. – Тогда другое дело. Помочь?
Вскоре он стоял рядом в экзотических шортах с зелеными пальмами и красными обезьянами, в утепленных зимних ботах «прощай молодость». На довольно внушительном бицепсе красовался наколотый якорь.
Посмотрел вверх, зычно крикнул в открытое окно своей квартиры:
– Пуся! Пу-ся! Стремянку тащи! Мухой! Из кладовки.
Лысый решил лезть сам, да никто и не был против. Он повесил на шею веревку, приказал парням поддерживать стремянку, не торопясь взобрался на верхнюю ступень, и тут его осветили фары въехавшего во двор милицейского уазика.
– Ага, попались! Так вам и надо. Арестуйте их! – крикнула тетка с третьего этажа.
Из машины вышли два милиционера.
– Нарушаем? – спросил толстый и низкий, наверное главный. – Расходимся, товарищи! Давай вниз, – махнул лысому в шортах.
– Гражданин начальник, а че мы делаем-то? – возмутился тот. – У еённой мамы день рождения. И все.
– Разрешение есть? Не понял, – удивился милиционер.
– Какое разрешение? Мама у них завтра именинница!
Толстый подумал, посмотрел вокруг.
– У мамы, говоришь?
– Ну да, у мамы.
Объяснила девушка все, с самого начала.
Милиционеры внимательно выслушали, и главный махнул лысому снова:
– Слазь! – потом огляделся еще раз и уточнил у девушки: – Мама из какого окна будет сюда смотреть?
– Она не будет из окна, она на работу пойдет утром. По тротуару, – пояснила та.
– Так… так… так… На работу… По тротуару. На дереве ветки мешают, плохо видно… Значит, так! Будем привязывать не здесь! Надо над дорогой, виднее будет. Правильно я говорю?
– Да, конечно. Над дорогой оно лучше, оно виднее, – согласились сразу все. – Только как?
– Будем думать.
– Нечего думать! – раздалось с третьего этажа. – Привязать за балкон Спицыных, а потом через тротуар протянуть и за мой.
– За ваш, гражданка, высоко. Вы на третьем. Надо за второй, чтоб и видно было, и прохожим не мешало, – не согласились милиционеры.
– Так я сбегаю на второй? Они, правда, спят… наверное. Но ничего, разбудим, поднимем. У мамы ведь день рождения.
Амбал тем временем сполз со стремянки и уже прикидывал, достать ли с нее до балкона. Получалось, не достать. Тогда он засунул в рот два пальца и оглушительно свистнул, потом крикнул на весь двор:
– Саня!!! Са-нек! Выйди!
Подождал немного и заорал уже во весь голос:
– Саня! (пи-пи-пи…) блин! Тебя или нет зову??? (пи-пи-пи…)
– Ты давай поаккуратней, а то проедем сейчас за нарушение и непристойные выражения, – сказал главный милиционер.
– Что проедем-то сразу? Санек – он по-другому долго будет понимать, не услышит даже, – огрызнулся амбал. – У самого ведь тоже мамка есть, припугиваешь тута…
На балконе второго этажа появился заспанный дядька в семейных трусах, похоже только что из кровати, и, увидев внизу парней и милицию, немного растерялся.
– Ты это, Санек, лови веревку и вяжи покрепче, – распорядился лысый. – Давай-давай. Пошевеливайся! У мамы день рождения, милиция разрешает, да? – обернулся к уазику.
– Да, разрешаем. Гражданин, и вы разрешите за перила вашего балкона привязать веревку? – попросил главный милиционер.
Гражданин молча закивал, поймал на лету конец веревки и быстро привязал его к стойке.
– Свободен. Спать иди! – разрешил амбал.
– А это… – не уходил Санек, – не понял я… а мама-то где?
– Мама будет утром. Спокойной ночи! – сказал лысый.
Из подъезда вышла тетка, которая вызвала милицию и давала советы с третьего этажа.
– Товарищ дорогой, уважаемый милиционер! Сейчас Илюха выйдет. Он на работу одевается. В ночную ему.
– Какой еще Илюха? – не понял никто.
– Дак Илюха-то, сусед мой он, подо мной живет. На работу ему, говорю, в ночь.
– Ну и что?
– Не понимаете, чо ли? Его балкон вот. Туда надо вязать второй-то конец веревки, – пояснила тетка.
Появился ничего не понимающий Илюха с тормозком в руке.
– У мамы, у еённой, – лысый кивнул на девчонку, – день рожденья. Дуй обратно, на балкон. Вяжи веревку. Срочно! Милиция «за»! Да?
– Да! – сказал главный.
– Если у мамы, то конечно. Но мне на работу, на автобус опоздаю, – забеспокоился Илюха. – А мама-то где? Ничего не понял.
– Мама завтра пойдет на работу. Утром. Здесь. Под твоим балконом, – объяснил милиционер. – Здесь, под твоим балконом, будет висеть ей поздравление. С днем рождения. Маме! Понятно?
– Маме. Здесь. Понял. Но мне на автобус.
– Иди вяжи, твою… Не разговаривай тут! – заорал амбал. – На работу милиция доставит. Им все равно, куда ехать.
– Подвезем, конечно, – согласились милиционеры. – А ты опять? С нами хочешь прокатиться?
Лысый притих. Илюха побежал в подъезд, быстро появился на балконе, поймал брошенную веревку, привязал за перила.
Над тротуаром раскрутился рулон баннера. С фотографии улыбалась молодая красивая женщина с распущенными волосами. Ниже яркие буквы «С днем рожденья, мама!» и вокруг по всему полю белые ромашки.
Все замолчали, разглядывая баннер. Потом взглянули на девушку с парнем.
– Молодцы! – сказал лысый, забирая стремянку. – Я, это, спать еще долго не буду, посторожу, чтоб не оборвали. Если что – выйду, мало не покажется!
– И я тоже, – встряла тетка с третьего этажа, – у меня вообще по ночам бессонница.
– И мы ночью проедем, проверим, – пообещали милиционеры.
– Спасибо вам всем. Большое спасибо, – поблагодарила девушка.
– Да ладно, какие могут быть благодарности, – перебил лысый. – День рождения же. У мамы. О чем речь? – обернулся к соседнему дому: – Илюха! Бегом! Менты… блин… милиция ждет!
– Ты опять? – перебил главный.
– Ой, да ладно. Ради мамы же все. У самого тоже такая же мама есть.
– Да, пора и нам, – улыбнулись милиционеры.
Девушка с парнем уехали на черной машине. Мелькнул синим огоньком на крыше милицейский уазик, разошлись тетка и парни.
Был июнь. Было не темно, потому что ночи в июне светлые.
Над тротуаром висел огромный красочный баннер, где-то спала замечательная, красивая и счастливая мама, вырастившая прекрасных детей.
С днем рождения, мама!
Николай Виноградов
Загрёба
В цеху по производству приемников нас, радиорегулировщиков, было всего шесть человек. Бригада сложилась дружная и, как говорится, спетая и спитая. Мужики разного возраста частенько культурненько обмывали премии после работы в ближайшем лесопарке. И был среди нас самый зрелый и умудренный опытом жизни – маленький, полненький, уже плешивенький мужичок за пятьдесят, Борис Федорович, по псевдониму Загрёба. Еще задолго до моего появления в этом цеху он с гордостью носил это погоняло. Получил его заслуженно, за сидящую в крови привычку уносить с завода домой что-нибудь общегосударственное, считая это собственноличным. С девизом «Не пойманный – не вор!» каждый день, пряча себе в трусы какие-нибудь радиодетали, винтики с гаечками и прочее, он любил приговаривать: «Не можешь – не воруй! Воруй – не попадайся!»
– Молодые вы еще, жизни не нюхивали, а потому и дураки набитые! Придет, например, к тебе сосед, шуруп какой попросить, а у тебя, хозяина хренова, даже гвоздя гнутого нет, – читал он нам свои наставления во время очередных пьянок на природе.
– Что, у меня квартира-то складом крепежа для соседей должна быть, по-твоему? – отвечал кто-нибудь, явно ставя под сомнение авторитет старшего по возрасту.
– У хорошего хозяина в квартире все должно быть: от гвоздя до логарифмической линейки. Бестолочь! Каждую ржавую шайбу, что на дороге валяется, надо подбирать и в дом нести – рано или поздно придет и в ней нужда, – продолжал гнуть свое учитель и наставник. – А с завода домой ничего не принести – вообще грех великий! Все везде колхозное, а значит, все мое! – убеждал он нас, набив полный рот закусью. – У меня жена на мясокомбинате пятнадцать лет в колбасном цеху работает. У них там тоже на проходных шмонают, но она каждый день в лифчике по кило фаршу, да еще и в трусах по паре кило колбасы протаскивает. Свеженькая! Не та синюшная, что вы по два двадцать в очереди в драку-собаку берете, которая за неделю пять раз в магазине замораживалась и шесть раз оттаивала в антисанитарных условиях.
– Ничего себе, свеженькая! Представляю размер трусов и лифчика у твоей жены. Е-мое, уж не этой ли свеженькой мы сейчас закусываем? А? Загреба? Ты что, отравить всех нас хочешь? – возмущался наш коллега, главный спорщик Сергей.
– Дурында ты, а еще интеллигента из себя корчишь! Она ж моется после этого несколько раз, варится в кипятке, а потом еще и на сковородке жарится. Гляди-ка ты на него, морду от докторской воротит! – всерьез обижался Загреба. – Голодным, видать, никогда не бывал. Не хочешь – вон, сбегай, купи себе ливерной, если денег хватит.
– Да я лучше вот этим лопухом сейчас занюхну. Оба вы с женой – две Загребы!
Но в остальном наш коллега как мужик, как работник и как товарищ был вполне нормальным. Во всяком случае, вполне удовлетворял всем требованиям члена бригады. Никогда не возмущался, если была необходимость поработать сверхурочно, не лизал задницу начальству, всегда отзывался на помощь, когда был востребован его опыт регулировщика. Ну несун, да! Есть такой грех. Но ведь помаленьку ворует, а не охапками. Мы даже иногда помогали ему протаскивать через проходную что-то объемное, выпячивающееся из-под его одежды. Завод считался военным, выпускал высокоточные резисторы, какие-то секретные приборы и еще что-то, поэтому охранники на проходных могли тщательно обыскать любого работника. Обычно ощупывали выборочно, через одного или по фейсконтролю, когда чье-то хитромордастое лицо не внушало доверия охраннику. Кто-нибудь из наших шел впереди и отвлекал внимание охранника.
Обычно эту роль брал на себя нагловатый по характеру, тот самый великий спорщик Серега, по псевдониму Сырожа. Он вылуплял свое гневное выражение лица на охранника и орал: «Ну че? Харя моя не нравится? Обшмонать хочешь? Ну на! На, шмонай!» – Серега усердно выворачивал свои пустые карманы и расстегивал пуговицы на одежде. Охранник махал на него рукой, показывая знак проходить. Пока ошарашенный секьюрити очухивался и приходил в себя от такой наглости, через вертушку успевали проскочить четыре-пять заводских работяг.
Тащил Загреба все подряд, чего у него еще не было в квартире. В те пару дней за месяц, когда не было совершенно ничего нового и более-менее ценного, он чувствовал себя обиженным на судьбу, считая эти дни без толку пролетевшими мимо жизни.
В обед он обычно уходил на разведку по чужим цехам, проводя рекогносцировку, замечая, что и где плохо лежит. Воспитывать в духе строителя коммунизма его было уже поздно, хотя такие попытки с нашей стороны предпринимались довольно часто.
В один из таких горестных дней после хождения на разведку в цех гальваники он сообщил нам о химическом чуде – какой-то концентрированной кислоте.
– Представляете, горе-то какое! Уборщица, девчушка еще совсем, решила унитазы в туалетах от желтизны этой кислотой отчистить. Почерпнула из гальванической ванны полведра, притащила на второй этаж к своим туалетам и только было собралась работать, как дно у ведра бац – и отвалилось, – возбужденно, заговорщицким тоном рассказывал Борис Федорович, пылко оглаживая свою плешку. – Все ляжки себе молодые испортила, в больницу увезли, бедную. Все теперь, аля-улю! Кто ее с такими ляжками замуж-то возьмет?
Загреба не мог успокоиться после этого случая. Все строил планы, как добыть и вынести этой кислоты условно честным способом, рассекречивая нам свои планы на предмет их совместного обсуждения для поиска наименьшего риска.
– Ты что, совсем больной на голову стал? На кой тебе дома эта гадость? Только ее у тебя для полного счастья не хватает! – стали мы выговаривать ему свой протест. – Давай кончай-ка ты с этим делом, по-дружески предупреждаем! А может, ты преступление какое готовишь? – больше всех распалялся Серега, имеющий хорошую практику вылуплять глаза на своих оппонентов. – Может, ты своему вредному соседу, который каждый день шурупы у тебя просит, в морду хочешь этой отравой плеснуть? – выдумывал и приписывал он Загребе для разнообразия жуткие варианты преступлений. – Может, ты притворяешься тут перед нами хорошеньким-то, а сам террорист поганый? Давайте, мужики, сдадим его охране! Пусть в тюрьме посидит годика три. Может, одумается.
– Ты что, Сырожа? Как ты мог обо мне так плохо подумать? Мы ж с тобой больше пяти лет знакомы! – испуганно лепетал в ответ пузатенький мужичок. – Понял я все! Действительно, зачем мне эта гадость?
Сказать-то он сказал, да только никто ему уже не верил. И решили мы проучить Загребу, чтоб на всю оставшуюся жизнь отбить у него эту пагубную страсть. Идея была моя, но как разыграть Загребу, чтобы у него не было ни тени сомнения? Это мог сделать только наш артист Сырожа. Ему все верили, хотя он уже по сто раз обманывал каждого из нас, глядя прямо в глаза с таким выражением лица, что никто не смог бы даже усомниться в его искренности. Умение красиво и правдиво врать – это талант, который он выработал за время жизни, постоянно тренируясь на своих друзьях.
– Слышь, Загреба, у тебя резиновой перчатки нет случайно? – подкатил как-то однажды к несуну Серега.
– Есть вроде, сейчас посмотрю! А тебе зачем? – сразу забегали глазенки у загребущего колобка.
– Да вот, клея надо налить! – как бы нехотя, с задумчивостью на лице, проговорил артист. – Кореш один, слесарь с пластавтоматов, посоветовал кухонную табуретку ихним клеем склеить, а то у меня вся расшаталась.
– Что, такой хороший клей? – хитро улыбаясь, начал выпытывать у него подробности плешивый метр с кепкой.
– Ты че, все клеит! Пятнадцать минут – и готово! Намертво! Даже железяки клеит, – понесло Серегу вживаться в роль. – Рассказывал, что кто-то у них губки тисков этим клеем намазал и закрутил. Все, кабздец, тиски в металлолом выкинули, разжать не смогли, – правдиво врал он сивым мерином. – А еще, говорит, позавчера у них два лома нечаянно крест-накрест намертво склеились.