В целом смерть предполагала самоубийство, о котором говорил Кристофер Харт.
Читая вторую страницу отчета о результатах вскрытия, Энн-Мари почувствовала, как волосы у нее на голове встают дыбом. При внешнем осмотре обнаружены синяки на правом запястье. Судмедэксперт обнаружил под ногтями Эмили чешуйки кожи.
Признаки борьбы.
Она поднялась из-за стола, думая о Крисе Харте. Она еще не получила отчета судебной экспертизы по кольту, но это не имело значения. Револьвер был взят из дома Криса, на оружии повсюду будут его отпечатки. Оставалось посмотреть, будут ли там отпечатки Эмили.
Какая-то мысль крутилась у нее в голове, и Энн-Мари вернулась к первой странице отчета. Судмедэксперт только приблизительно описал входное и выходное отверстия пули, и это описание показалось Энн-Мари неубедительным. Изображая пистолет, она поднесла правую руку с вытянутым вперед пальцем к виску. Потом большим пальцем «нажала на спусковой крючок». Пуля должна была выйти около левого уха Эмили, а вместо этого вышла в задней части головы, в нескольких дюймах от правого уха.
Энн-Мари вывернула запястье, чтобы воображаемый пистолет указывал в нужную сторону. При этом пришлось поднять локоть и повернуть его под непривычным углом, и «револьвер» оказался почти параллельным виску – весьма неудобное и неестественное положение для выстрела себе в голову.
В то же время траектория пули была вполне оправданна, если стрелявший стоял напротив вас.
Но зачем?
Она пролистала отчет до последней страницы и прочла об обследовании желчного пузыря, желудочно-кишечного тракта, репродуктивной системы. В какой-то момент у нее перехватило дыхание. Засунув ноги в туфли, Энн-Мари сняла трубку и набрала офис генерального прокурора штата.
– Миссис Голд, у меня есть результаты вскрытия вашей дочери, – сказала детектив по телефону. – Я бы хотела заехать к вам в удобное для вас время и показать их.
Мелани задумалась над этими словами. Что-то в просьбе детектива показалось ей не совсем обычным, и она поворачивала фразы так и сяк, пропуская через различные фильтры в своем сознании. Может быть, дело было в деликатности детектива, которой та не отличалась в прошлые разы, когда бесцеремонно вторгалась в их горе. Может быть, было просто непривычно слышать слова «вскрытие» и «ваша дочь» в одной короткой фразе.
Мелани и Майкл расположились на диване, широко открыв глаза и держась за руки, как беженцы. Детектив Марроне сидела напротив в кресле. На кофейном столике перед ними были разложены официальные отчеты с результатами вскрытия тела Эмили – последняя информация, которую она могла предоставить.
– Позвольте мне сразу перейти к делу, – начала детектив. – У меня есть основание считать, что смерть вашей дочери последовала не от суицида.
Мелани почувствовала, как все ее тело обмякло, словно оставленное на солнце масло. Не на это ли она надеялась? Это освобождение от ответственности сотрудницей правоохранительных органов, которая словно говорила: «В этом не было вашей вины. Вы не замечали признаков того, что ваша дочь замышляет самоубийство, потому что ничего и не было».
– Штат Нью-Гэмпшир полагает, что существует достаточно улик для передачи этого дела на Большое жюри присяжных для вынесения обвинения в убийстве, – говорила детектив. – Независимо от того, примите ли вы, как родители Эмили, участие в этом, дело будет рассматриваться. Но я надеюсь, что вы, в случае необходимости, будете выполнять требования офиса генерального прокурора.
– Я не понимаю, – сказал Майкл. – Вы предполагаете…
– Что ваша дочь была убита, – не моргнув глазом, закончила детектив Марроне. – Скорее всего, Кристофером Хартом.
– Но он сказал, что Эмили застрелилась, – покачал головой Майкл. – Что они планировали покончить с собой.
– Я знаю, что он сказал, – более мягко откликнулась детектив. – Но ваша дочь сообщила нам кое-что другое. – Она взяла первую страницу отчета о результатах вскрытия, испещренную пометками и цифрами. – В двух словах, судмедэксперт подтвердил, что Эмили была убита выстрелом в голову из револьвера. Однако… – Она указала им на нижнюю часть страницы, где были подчеркнуты телесные свидетельства насилия и сопротивления Эмили.
– Погодите, – все так же качая головой, сказал Майкл. – Я в это не верю. Крис Харт не мог убить Эмили. Господи, они вместе выросли!
– Замолчи, Майкл! – сквозь стиснутые зубы произнесла Мелани.
Он повернулся к ней:
– Ты же знаешь, что я прав.
– Замолчи!
Майкл снова взглянул на детектива:
– Послушайте, я смотрю по телевизору передачи о законе. Я знаю, что бывают ошибки. И я знаю, что любая улика, обнаруженная вами в этом отчете, возможно, имеет логическое объяснение, которое не имеет никакого отношения к убийству. – Он медленно выдохнул. – Я знаю Криса, – тихо произнес он. – Если он сказал, что они с Эм собирались покончить с собой – хотя я не понимаю почему и меня это шокирует, – но я верю, что именно это они и собирались сделать. Он не стал бы лгать о чем-то столь мучительном.
– Мог и солгать, – откликнулась Энн-Мари, – если от этого зависела его жизнь.
– Детектив Марроне, не хочу вас задеть, но вы увидели этих детей три дня назад. А я знаю их с самого рождения, – возразил Майкл.
У Майкла возникло четкое ощущение, что Энн-Мари Марроне окидывает его удивленным взглядом. Что это за отец, который ручается за парня, убившего его дочь?
– Вы говорите, что хорошо знаете Криса Харта, – заявила она.
– Так же хорошо, как знал свою дочь.
Детектив кивнула.
– Тогда вас не удивит, – невозмутимо произнесла она, открыв последнюю страницу отчета, – если я скажу вам, что Эмили была беременна.
– Одиннадцать недель, – вяло произнесла Мелани. – Она знала об этом два месяца. Я должна была догадаться. В ее списке покупок давно не было тампонов. – Мелани комкала в руках простыню. – Я не знала даже, что они вместе спали.
Майкл тоже не знал. После ухода детектива Марроне он воображал себе именно это. Не тот крошечный комочек жизни в теле Эмили, но то, благодаря чему он там появился: поглаживания и ласки, снимающие девический покров и обнажающие женщину, существования которой никто не хотел признавать.
– Вероятно, из-за этого они и ссорились, – пробормотала Мелани.
Майкл повернулся на бок и взглянул на жену. Ее расплывчатый профиль почти сливался с краем подушки, и он видел ее неотчетливо.
– Кто?
– Крис с Эм, – ответила Мелани. – Наверняка он хотел, чтобы она избавилась от беременности.
Майкл пристально взглянул на жену:
– А ты не захотела бы? За год до ее поступления в колледж?
– Я хотела бы, чтобы она делала то, что считала нужным! – фыркнула Мелани.
– Ты лжешь! – возразил Майкл. – Просто говоришь это сейчас, потому что это не имеет значения. – Он приподнялся на локте. – Ты не знаешь даже, сказала ли она Крису.
Мелани села в постели.
– Что с тобой такое? – сердито прошептала она. – Твоя дочь умерла. Полиция считает, что ее убил Крис. А ты защищаешь его при каждом удобном случае.
Майкл отвел глаза. Нижняя простыня сморщилась, словно время нанесло урон брачной постели с такой же неотвратимостью, как лицу человека. Он тщетно пытался разгладить простыню.
– В похоронном бюро ты сказала, что все эти прихотливые атрибуты не помогут вернуть Эм. Что ж, если распинать Криса, это тоже не поможет. Как мне кажется, он единственное, что у нас осталось от нее. Не хочу смотреть, как его тоже хоронят.
Мелани посмотрела на него в упор:
– Я тебя не понимаю, – и, взяв свою подушку, выбежала из спальни.
Во вторник утром, когда солнце только-только взошло, Джеймс уже поднялся и оделся. Он стоял на пороге, зажав в руке стопку желтых постеров. Изо рта у него вырывались облачка пара. Сезон охоты на оленей уже закончился, но Джеймс был преисполнен решимости. Наконец он разместит некоторые знаки, купленные много лет назад и забытые на чердаке. Заткнув молоток за ремень, он двинулся вдоль периметра своего участка, прислушиваясь к звону гвоздей в кармане.
У первого дерева рядом с подъездной дорожкой он вынул молоток и приколотил гвоздем первый знак. Потом перешел ко второму дереву, в нескольких футах от первого, и закрепил другой знак. На них значилось «Безопасная зона», и они предупреждали охотников о нахождении в трехстах футах от домовладения. О том, что шальная пуля может нанести ужасный вред.
Джеймс перешел к третьему дереву, потом к четвертому. В последний раз, когда он этим занимался, Крис был еще ребенком, а потому Джеймс развешивал знаки через каждые двадцать футов или около того. На этот раз он развешивал их на каждом дереве. Они шуршали на легком ветру – сотня желтых предупреждений, – яркие и неприлично праздничные на фоне темных стволов.
Джеймс вышел на дорогу, чтобы полюбоваться на свою работу. Он долго смотрел на знаки, размышляя об амулетах, красной нитке, защищающей от дурного глаза, об обычае евреев мазать кровью ягненка дверные косяки, спрашивая себя, от чего он, собственно, пытается защититься.
Тогда
1989 год
Крис устроился рядом с Эмили, их руки переплелись вокруг телефонной трубки.
– Ты трусишка, – сказал он, услышав в трубке длинный гудок.
– Нет, – прошептала Эмили.
Наконец трубку сняли, и Крис почувствовал, как над его запястьем затрепетали пальцы Эмили.
– Алло?
Эм понизила голос:
– Мне нужен мистер Лонгвангер[1].
– Прошу прощения, – сказала женщина. – Его сейчас нет. Передать ему что-нибудь?
Эм откашлялась:
– У него действительно есть это?
– Что есть? – спросила женщина.
– Длинный хрен?
После чего Эм брякнула трубку на рычаг и, перекатившись на бок, зашлась в приступе смеха, уронив на пол телефонную книгу.
Крис не сразу смог остановиться.
– Я не думал, что ты это сделаешь, – сказал он.
– Это потому, что ты деревенщина.
– По крайней мере, моя фамилия не Лонгвангер, – хмыкнул Крис и провел рукой по странице, на которой открылась упавшая телефонная книга. – Что там у нас дальше? – спросил он. – Вот Ричард Реслер. Можем спросить, живет ли у них в доме Дик[2].
Эмили хлопнулась на живот:
– Знаешь, позвони своей маме и скажи ей, что ты мистер Чемберс и что Крис попал в историю.
– Как будто она поверит, что я директор.
Эм медленно улыбнулась.
– Цып-цып-цып, – пропела она.
– Сделай сама, – подначивал Крис. – Она не узнает школьную секретаршу.
– Что ты мне за это дашь? – спросила Эмили.
Крис порылся в карманах:
– Пять долларов.
Эм протянула руку, он пожал ее и вручил Эм телефон.
Она набрала номер.
– Да-а, – зажав нос пальцами, протянула она. – Я говорю с миссис Харт? Это Филлис Рэй из кабинета директора. Ваш сын попал в историю. – Эмили в панике посмотрела на Криса. – Какую историю? Гм… Мы хотели бы, чтобы вы приехали сюда и забрали его.
Она торопливо повесила трубку.
– Зачем ты это сделала? – простонал Крис. – Она поедет туда и выяснит, что я ушел час назад! Меня будут пилить всю оставшуюся жизнь.
Он запустил пальцы в волосы и упал на кровать Эмили.
Она примостилась рядом с ним, положив ему подбородок на плечо.
– Если так, – пробормотала она, – то я останусь с тобой.
Крис сидел с опущенной головой, родители стояли над ним, как часовые. Он пытался понять, в чем вообще смысл брака: один принимается кричать, когда голос другого затихает. Оба родителя напоминали великана с двумя головами.
– Ну, можешь сказать что-нибудь в свое оправдание? – раздраженно спросила мать.
– Извините меня, – автоматически ответил Крис.
– Твое извинение не оправдывает глупость, – вступил отец. – Извинение не вернет ту деловую встречу, которую маме пришлось отменить, когда она поехала за тобой в школу.
Крис открыл рот, чтобы сказать, что если бы она рассуждала логически, то поняла бы, что в это время детей в школе не было, но придержал язык. Он снова пригнул голову, уставившись на рисунок ковра и жалея о том, что, пока они с Эм занимались телефонными розыгрышами, он позабыл, что его мать устраивается на новую работу. Но это произошло так быстро. И что это за работа – торчать в очередях вместо людей, не желающих тратить на это время?
– Я не ожидала такого от вас с Эмили, – сказала мать.
В этом не было ничего удивительного. Все всегда ожидали от него с Эмили большего, словно им всем был известен какой-то грандиозный план, а Крису с Эмили – нет. Иногда Крису хотелось заглянуть в конец книги, так сказать, и узнать, чем все это кончится, чтобы не пришлось делать что-то автоматически.
– После школы будешь три дня сидеть в своей комнате, – сказал отец. – Посмотрим, хватит ли у тебя времени подумать о том, скольким людям ты причинил неудобство своими милыми шуточками.
После этого мать с отцом, как один гигантский монстр, вышли из комнаты.
Крис кинулся на кровать и закрыл глаза руками. Господи, какие же они с Эм были дураки! Что, если его мать захочет поговорить с мистером Чембером, который, разумеется, ничего не знает о том, что Крис «попал в историю»? Никто не вспомнит, что было месяц тому назад.
Он раздвинул шторы на одном из окон, которые выходили на восток и смотрели прямо на спальню Эмили. Они не могли разглядеть друг друга, но им виден был хотя бы маленький прямоугольник света в окне. Крис знал, что Эмили тоже устраивают разнос, но не знал, где это происходит – в ее комнате, на кухне или где-нибудь еще. Он уселся у лампы, стоящей у кровати, и выключил ее. Комната погрузилась во мрак. Затем снова включил. Выключил и включил. Четыре длинных промежутка темноты и три коротких – света.
Крис поднялся и стал ждать у окна. В комнате Эмили маленький желтый прямоугольник, обрамленный ветвями деревьев, потух. Потом снова зажегся.
Они научились азбуке Морзе прошлым летом в лагере. Окно комнаты Эмили продолжало мигать. П…Р…И…В…Е…Т.
Крис снова принялся включать и выключать лампу. К…А…К…П…Л…О…Х…О.
Окно Эмили погасло дважды.
Крис просигналил три раза.
Улыбнувшись, он снова лег на кровать, глядя, как слова Эмили освещают ночь.
В коридоре Гас и Джеймс привалились к стене, стараясь не смеяться.
– Представляешь, – задыхалась Гас, – они позвонили человеку по фамилии Лонгвангер?
– Не знаю, смог бы я сам сдержаться, – ухмыльнулся Джеймс.
– Я чувствую себя как старперша, которая кричит на него. Мне тридцать восемь, и я могла бы быть Джесси Хелмс.
– Придется его наказать, Гас. А иначе он будет обзванивать всю округу, спрашивая принца Альберта в жестянке.
– Что такое принц Альберт в жестянке?
Джеймс со стоном потащил жену по коридору:
– Ты никогда не станешь старпершей, поскольку этот титул будет принадлежать мне.
Гас вошла в их спальню.
– Хорошо. Ты можешь быть старым ворчуном. А я буду сумасшедшей старухой, которая вламывается в кабинет директора, твердя, что ее сын что-то натворил.
– Они тебя достали, верно? – рассмеялся Джеймс.
Она бросила в него подушку.
Джеймс схватил ее за лодыжку, и Гас с визгом упала на кровать и откатилась от него.
– Не надо было этого делать, – сказал он. – Может быть, я и старый, но пока живой.
Он подмял ее под себя, чувствуя, как обмякает ее тело, ощущая очертания ее грудей и биение жилки на шее. Потом прижался губами к ее рту.
Гас невольно вспомнила, как здесь было более десяти лет назад, когда дом еще пах распиленной древесиной и свежей краской, а свободное время воспринималось как подарок от администрации больницы. Она вспомнила, как они с Джеймсом занимались любовью после завтрака на кухонном столе, в кладовке, как будто статус жителя этой страны выбил из его головы всю уязвимость потомков первых переселенцев.
– Ты слишком много думаешь, – прошептал ей на ухо Джеймс.
Гас улыбнулась ему в шею. Ее редко в этом обвиняли.
– Может быть, тогда мне надо просто чувствовать, – сказала она, просовывая руки под рубашку Джеймса и чувствуя, как волнообразно напрягаются мышцы у него на спине.
Она подтолкнула его на бок, расстегнула молнию на его брюках и взяла в руки пенис.
Потом взглянула на Джеймса сверкающими глазами: