Говоря о сравнительной стоимости импортного производства можно отметить нижеследующее. По некоторым данным, в начале XVII века один пуд (16,38 кг) европейского железа стоил немногим более чем в 2,1 раза дороже, чем железо русское у производителя. Тем не менее корректнее ориентироваться на фактическую стоимость приобретения, отмеченную в документах того времени. Если соотношение цены прута железа и доски-полицы в 1573 году близко/равно, то, делая допущение с разбежкой в пару лет, в конце XVI века цена немецкой доски железа составляет 4,5 МД (1588 год) к 6 МД (1590 год), к 3,3 МД (1592 год), что при средневзвешенной оценке стоимости русского железа не показывает удорожания (при консервативной оценке – показывает удорожание в 1,4 раза). Но если импортный металл торговался, то, безусловно, был и его выкуп.
Редкость меди на Руси говорит о достаточно хорошем стоимостном потенциале. «… наряду со своей медью в обращении была и привозная – от англичан, датчан, шведов и немцев. С 1514 года в Новгороде был открыт ганзейский торг медью. С 80х годов в значительных количествах медь завозят англичане…» [1] Говоря об импортной меди следует привести следующие данные по приобретению колоколов (таблица 2, «данные о цене за единицу веса медных котлов не меняют… картины» [1]).
Прежде всего следует отметить, что: немецкие колокола не имеют значительного веса (что, при отсутствии гарантированного сбыта, снижает долю накладных и транспортных расходов); их вес стандартизирован; какая бы то ни было дельта в цене отсутствует. То есть отдельное и пристальное внимание обращает на себя факт единой цены на импортное и русское медное/бронзовое производство.
Так же следует отметить аспект по стоимости колокольного литья (в сравнении с медью), отмеченный в исследовании цен XVI века [1]: «Данные о покупках Соловецкого монастыря (Поморье) … дают стоимость меди за 1577—1581 годы, равную, 8, 15, 11 и 9 денег (авт. МД) за гривенку, в 1582 году на Белоозере – 15 денег (авт. МД) за гривенку. За эти же годы Антониев-Сийский монастырь приобрел несколько колоколов (из них 2 немецких), заплатив по 10 денег за гривенку. В 1584 году он же приобрел колокол за 100000 из расчета 14 денег за гривенку (авт. большую гривенку).». «Таким образом, получается, что медное литье… во всяком случае не превышало ее (авт. меди) стоимость.» [1]. В пояснении прежде всего следует указать на корректное соотношение цен в середине века (литье как минимум двукратно превышает цену меди, за исключением проседания в 1556—1560 годах). Далее, цены на колокольной металл (бронза как сплав 80% меди (8—15 МД) и 20% олова (10—14 МД) в начале 1580-х годов) сопоставимы с ценой литья, но причины такого соотношения многовариантны и специфичны, ввиду чего оставлены за рамками рассмотрения, при том что в принципе подлежат объяснению с экономической точки зрения и лежат в следующих плоскостях:
– ценовая борьба между русским и европейским производителем (допустимость корректировки структуры цены (в части нормы прибыли) из расчета конкурентных преимуществ каждого по таким факторам как: труд, транспорт и сырье);
– снижение цены металла в себестоимости (вторичное использование металла (металл ранних периодов)); тогда как бесспорным обоснованием может быть появление собственного источника медной руды (применительно к Руси).
При оценке доступности необходимо учитывать такое «историческое понятие» как «медный век». Выплавка меди из породы не представляет особой технической сложности. Считается, что в XIII—XIV веках освоена и промышленная выплавка меди. Остатки старинных медных рудников находят на Урале (скажем, каргалинский центр горного производства – древнейший и крупнейший, расположенный северо-западнее Оренбурга (1000 км до Москвы), суммарная оценка выплавленной из горной породы меди – до 200 тысяч тонн) и в Сибири, в Закавказье, а также на территории Украины. Помимо активно разрабатываемой железной руды в районе Олонецка (600 км до Москвы) там же в конце XV века разведаны незначительные запасы меди. Пушечный двор в Москве основан в XV веке и там отливались бронзовые орудия разных калибров. Медь также использовалась как в изготовлении колоколов (XVI век – расцвет колокольного литья), так и прочего. Однако, вероятно по принадлежности меди к денежным мерам, направления применения «меди» особые: «иные изделия медного литья – горшки, сковороды и некоторые мелочи бытового назначения – чрезвычайно редки. [1]»
Таким образом, «медь», относимая также к денежному эквиваленту («пуло») и имевшая единые в рамках государства весовые меры: «гривенка» и «пуд», сравнительно с прочими драгоценными металлами была несравненно более доступна для денежного производства.
Считается, что во многом поиску и разработке новых месторождений цветных металлов препятствовала территориальная удаленность Урала и Сибири. Однако, в оценке масштаба исследований можно отметить обнаружение во времена Ивана III «рудознатцами» запасов меди в бассейне реки Цильма, притоке Печоры (1350 км от Москвы или 1100 км до современного Ярославля, одного из центров промыслов того времени) и настойчивые многолетние попытки «центра» дополнительно разведать указанное место. В тоже время небогатые породы не представляли интереса для медеплавильной промышленности (на примере закрытой мануфактуры в Карелии в XVII веке, 1670—1674 годы). То есть причина кроется не только и не столько в транспортной удаленности, сколько в покрытии спроса наличием импортных поставок («медь» дороже «железа» всего в 2 раза, и, даже, с относительным выравниванием их стоимости в 1570-х годах), с одной стороны, и низкой заинтересованности региона Урала и Сибири в разведке и разработке меди, с другой.
Как итоговый вывод можно заключить, что конкурентные цены на металл импортного производства, вероятно, во многом связаны с наличием месторождений и мощным развитием горного производства в Западной Европе (а также железнорудных промыслов) вблизи крупных городов. В таких условиях, присущих сырьевой экономике, читается вынужденная необходимость выхода на внешние рынки и учет цен со стороны спроса. С другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов как потенциал полезных ископаемых русской земли, так и частную выплавку.
1.4 О роле денег
В рамках рассмотрения вопроса стоит отдельно констатировать то, что денги все же чеканились, а не сохранился простой обмен серебром по весу, то есть не была сохранена давняя практика использования резанных монет или же, например, широкого использования «сеченых» русских монет (к слову, это во многом следовало из практики поэтапного снижения официального веса монеты чистого серебра). Таким образом, ценность монеты была выше в силу тех же причин, которые приводят к этому в современное время:
– единые правила обмена и доступность обмена (внедрение в «массы»);
– внедрение денежной монополии принудительного характера в полной мере (низкая защищенность в плане диалога с властью и возможностей самоорганизации с определением перспективы в данном ключе), в части известных фактов выразившееся в истории государства «медным бунтом» и жестоким его подавлением (1662 год). В том числе, внедрение в исключительно государственных целях, таких как налогообложение («… Рубль м. … Рублевая пошлина стар. съ торговаго рубля. …» В. И. Даль, 1863). Говоря о Древней Руси, «С конца XIV в. и в первой половине XV в. производится чеканка „своей“ монеты уже и многими младшими князьями» «в мастерских ремесленников – серебряников, работавших не столько по заказу, сколько по разрешению князей» [7], а с 1535 года чеканка денег централизована на территории областей, находившихся под управлением княжества московского;
– потребность психологической защищенности у населения (мнимая беззащитность перед утратой общепризнанной ценности, в меньшей мере свойственная для натурального хозяйства или для домохозяйств, владеющих производством законченного продукта; недостаток экономических механизмов и условий среды, прививающих умение выстроить «игру на опережение»), а также иные факторы.
В тоже время важно отметить, что денги на Руси в их исходном понимании, много вероятно, рассматривались не как инструмент простого обмена (формальная денежная масса), но и имели системную логику отражения производительности в привязке к годовому циклу производства (экономическую оценку), как это будет показано в настоящей книге (см. ниже по тексту). И именно признаки такого устройства «счетной системы» стерты как следствие реформы 1535 года, носящей уравнительный и кратный характер.
Заглядывая в прошлое, отдельным важным аспектом развития страновых денежных систем – аспектом, который должен был быть разрешен со временем – являлось то, что с развитием производства и экономического пространства ограниченный объем металла в некоторый момент не смог бы обеспечить расчеты. Безусловно, перераспределение металла эффективно регулирует экономику (в частности, при обмене, не допускает необеспеченных торгово-денежных сделок, в отличие от необеспеченного заимствования (посредством такого рода эмиссии ассигнаций ранее, а в современности также выпуска облигаций и т.п.) с последующим дефолтом; не допускает и предпосылок к искажениям, вызванным не согласованными с паритетом покупательной способности (ППС) курсами валют, то есть мнимой соразмерностью), но, как уже отмечено, имеет некоторый физический предел. Также недостатком такой (металлической) системы является отдаленная от производительности принадлежность рудников. И вопрос перехода действительно был поставлен позднее (после обоснованного провала 1654—1662 годов) – при Петре 1, поставлен на фоне развития. Решен с вниманием к системности (без четко выраженного сегментирования внешней и внутренней торговли, то есть без полного изъятия серебра, но с разводнением) и к размеренности (по срокам и условиям), но опять же, по сути, в среде тех времен решен нагрузкой на внутренний рынок и на населяющих русское государство людей. Еще позднее, с вводом денег бумажных, государство и вовсе перешло на кредитную систему во внутренней экономике, по факту «допустив» это беспрестанно работающим печатным станком (промежуточно, манифестом от 28 июня 1786 года количество ассигнаций ограничивалось суммой 100 млн. рублей, но объем перешел рубеж в 1787 году). В части встройки в мировую экономику это являлось также системой кредитной. На рынке обеспечение бумажного рубля упало с 1769 года к 1788 году до 92 копеек серебром, а к 1814 – до 20 копеек. Более значительное падение сдерживал, вероятно, свободный обмен «одного» бумажного рубля (к слову, меньшая ассигнация – 5 рублей) на 100 медных монет, то есть 1 к 1. Реформа Д. А. Гурьева от 1818 года по сокращению денежной массы оказалась неудачной из-за полной утраты доверия у населения к денгам бумажным и показала четко сформированное отличие в восприятии денег, как инструмента торговли (бумажных), от денег с эквивалентом ценности (серебряных). Не система тех лет, но данное восприятие формально просуществовало до мирового отказа от реального «золотого стандарта» в 1930х годах.
Таким образом, до настоящего времени государство имеет требование к выделению большей ценности, нежели простой эквивалент объема металла, и не уходит, но избирательно не приемлет знаковый характер денег (в частности, коронуя на монетах орла в 2016 и отказываясь от чеканки копеек в 2018 году, сохранивших историческое изображение как напоминание о русской истории денег в обиходном настоящем, но имея бессмысленной в таком ключе чекан коллекционной золотой монеты с изображением всадника с копьем). Тем не менее, именно об исторических символах (чеканке копеек) вспоминают при распространении официального влияния на «старые новые» территории (Крым). Говоря о требовании к выделению большей ценности, это в современных условиях обусловлено необходимостью обеспечения минимального объема денежной массы с отсутствием затруднений к проявлению рыночных механизмов саморегулирования рынка (MV=PQ). Однако, корректно это достигается не дополнительной эмиссией (краткосрочным/среднесрочным преизбытком денежной массы (M0)), которая была более склонна к равномерному распределению ранее («в прежние времена, века»), но не теперь, в век близкий к монопольному владению экономикой с соответствующим сосредоточением денег в данных «точках», а созданием более гибких условий и механизмов обращения единиц денежной массы (в том числе с минимизацией связанных и косвенных потерь), притом с минимумом стимулов к переводу капитала в нецелевые сбережения (кроме краткосрочных). С другой стороны, свое влияние на рост преизбытка общей денежной массы в долгосрочном периоде оказывает излишне длительный временной лаг нахождения средств населения (домохозяйств) в накопительной части, несмотря на сопутствующие потери покупательной способности последней во времени. К косвенным причинам, провоцирующим данный процесс, может быть отнесена поддержка инфляционных механизмов на уровне макроэкономической политики (официальная прогнозная индексация денежных потоков, способствующая также и разгону инфляции год от года) и, соответственно, высокие ставки по вкладам, как выводящие средства из оборота и/или завышающие требуемую норму доходности на кредитный капитал предприятий. Также к объективным причинам здесь можно отнести, скажем, отсутствие товаров в сегменте между жилой/коммерческой недвижимостью и движимым имуществом верхнего ценового диапазона (к слову, в этом видится одна из причин постепенного увеличения цен производителями автотранспорта с переходом в данный «свободный» сегмент) или же низкую вовлеченность (как неумение/нежелание) домохозяйств в инвестиционный процесс (допустим, исключая спекулятивный характер, через участие в первичном размещении (IPO) на фондовом рынке).
Стоит отметить, что, хотя общеизвестны вполне корректные экономические теории, показывающие связь денежной массы в том числе с валовым внутренним продуктом (доходом) и ее оценку (в простейшем случае – теория денег и сдвиг по кривой совокупного предложения (AS), закономерно имеющей предел производства даже в долгосрочном периоде (LRAS) c сопутствующим повышением цен), но рассмотрение системы во времени (за ряд лет), трансграничные потоки товаров и денежных средств, уровень отклонений данных статистики (как отчетной, не учитывающей как минимум теневой сектор, так, в большей степени, и статистического прогнозирования) от точных оценок, только лишь вероятностные данные относительно поведенческого фактора (например, ввода населением/домохозяйствами в денежный оборот (в так называемый агрегат денежной массы М0) некоторой доли сбережений, которая вполне может оказаться избыточной для текущего состояния экономики) – все это есть признаки указывающие лишь на некоторую степень точности оценки. Отталкиваясь от таких исходных данных, выверка и управление необеспеченной денежной массой являются слабым местом текущей мировой денежной системы и предпосылкой к возврату к обеспеченным денгам (допустим, к «электронным (криптографическим) или маркированным денгам» строго с обеспечением их в месте появления (с лимитированным вводом по уровню произведенной добавленной стоимости)). Пока человек остается носителем энергии (энергии положительной, создания, прибытка из интеллектуального потенциала) – он способен управлять денежной массой, принимая либо нет условия хождения последней.