Горничная облегчённо глубоко вздохнула, а врач спросил:
– Как Вы себя чувствуете, ваше величество?
– Всё хорошо, Грэд, – ответила царица.
– Как же Вы нас напугали, ваше величество! – заохала приближённая служанка, и слёзы пережитого волнения потекли из её глаз. – Я осмелилась зайти к Вам, когда стало уже совсем поздно, а Вы меня не позвали, и увидела Вас лежащую на полу, без чувств, у открытого окна, а постель была вся разбросана по комнате. Как же так, ваше величество? Вам сделалось дурно? Что случилось?
– Да, было слегка душно, я упала в обморок. Ничего страшного, Милси, я же сказала.
Государыня слегка приподнялась, и камеристка тут же услужливо подбила ей под голову подушку. Теперь Аника увидела стоявших чуть в стороне от кровати, встревоженных Свэга и фрейлину – баронессу Лору.
– Спасибо, Милси! – поблагодарила царица, а служанка прильнула к её руке, которую правительница позволила поцеловать.
– И Вас благодарим за заботу, Грэд, – обратилась государыня к доктору. – Я чувствую себя хорошо, Вы можете больше не волноваться. Ступайте к себе!
– Ваше величество, – вежливо возразил Грэд, – я, всё же, осмелюсь предложить Вам более глубокий осмотр. Иногда обморок является признаком серьёзного заболевания, с моей стороны было бы преступно игнорировать данный факт.
Царица понимала, что отказ вызовет слишком много тревоги в её окружении, поэтому неохотно, но согласилась.
После осмотра, на котором врач отметил лишь учащённый пульс и рекомендовал усиленный отдых, государыня соизволила остаться в комнате наедине с Милси.
Она встала с постели, умылась, горничная помогла царице одеться и причесала её.
– Милси, – обратилась Аника к служанке после. – Мне нужно уехать. Соберите некоторые мои вещи: я скажу, какие, и позовите сюда канцлера, но, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы никто не знал о моих приготовлениях.
– Как же так, ваше величество?! – ахнула служанка. – Вы же только что оправились от обморока! Куда же Вы?
Она кинулась перед царицей на колени, умоляя одуматься, но Аника ответила:
– Мне было видение, Милси. Нельзя перечить воле богов. Мне необходимо уехать.
Горничная с сомнением посмотрела на царицу, но тут же изумлённо воскликнула:
– Ваше величество! Ваш сапфировый перстень! Он светится!
Милси всегда была убеждена в особом, связанном с божественными силами, могуществе своей госпожи, но такое проявление чуда видела впервые. Государыня посмотрела на камень – тот словно полыхал синим огнём, но её это не удивило.
– Значит, я попаду туда, куда мне нужно.
Глава 2. Ольва
Как долго продолжался кошмар, Ольва не помнила: она перестала различать времена суток. Лодку бросало из стороны в сторону, волны не утихали ни на минуту; ледяной ветер пронизывал тело; небо монотонно меняло цвета: свинцовый, кровавый, чёрный, а потом – в обратном порядке. Брызги холодной солёной воды жгли кожу. Кости и застывшие мышцы ломило, желудок вывернулся наизнанку, голова раскалывалась. Тошнота поселилась в каждой клеточке тела и везде вокруг. Желание теперь было лишь одно – выключить все органы чувств, забыться. Иногда это получалось: сон приходил неожиданно, проваливая её в вязкую темноту, но тем ужасней каждый раз бывало пробуждение, когда сильная волна бесцеремонно окатывала девушку, возвращая к действительности.
Когда Ольва открывала глаза, она иногда видела свою проводницу. Эта женщина с невыразительным бледным лицом, смешивающимся с фоном неба, сидела позади и с невероятным упорством грызла солёные галеты, вытаскивая их из жестяной банки. Пару раз она предложила их страдалице, но та отказалась. Никаких иных проявлений участия к себе девушка не заметила, поэтому спутница представлялась Ольве скорее деталью тусклого пейзажа, нежели человеком.
В какой-то момент девушка, находящаяся в беспокойном полузабытьи, всё же, ощутила, что судёнышко под ней пошло ровнее, ветер слегка стих, и она, наконец, погрузилась в спокойный сон, показавшийся ей минутным.
Проснувшись, Ольва испугалась. Прямо над ней возвышалась огромная скала коричневого камня. Девушка, преодолевая боль, пошевелила затёкшей шеей и попробовала поднять голову, чтобы оглядеться. Нависшая над лодкой скала находилась по левому борту и представлялась бесконечной, справа она омывалась лентой серо-голубого неба и моря. Аника, её проводница, уже не полагалась на волю провидения, а взяла в руки вёсла и гребла вдоль скалы. Видно, её движения и разбудили измученную Ольву.
Та начала приподниматься, но голова закружилась, и боль пронзила тело, она слабо охнула и снова опустилась на дно.
– Плохо? – взглянула на неё Аника и кинула девушке свернутый грубый плащ, который сняла с себя ещё раньше, оставшись в лёгкой блузе, кожаных брюках и высоких сапогах: – На! Положи под голову, будет легче.
Ольва не успела поймать брошенную вещь, и комок ткани упал на неё с тяжестью камня. Она кое-как ослабшими руками подгребла его под себя и вновь закрыла глаза. Кровь потихоньку отхлынула от макушки, стало полегче дышать. «Как эта женщина умудрилась остаться бодрой в таком аду?» – подумалось Ольве, но после всего, что случилось, мысль должного изумления не вызвала. Здесь всё должно быть иначе, и было – иначе, только совсем не так. Совсем не так.
Несмотря на худшие ожидания девушки, скоро нависающая над ними стена закончилась, и взору открылся пологий берег и бухта, с другой стороны так же закрытая голой скалой. В бухте стоял корабль со спущенными парусами. Аника направила лодку к берегу, на котором Ольва различила хижину и несколько человек, уже, по всей видимости, их заметивших, и спешивших навстречу. Двое мужчин молча вошли в воду, насколько было возможно, и руками вытянули судёнышко на берег. Аника бросила вёсла, встряхнула уставшие руки, размяла ноги и самостоятельно выбралась из лодки.
– Помогите ей! – бросила она одному из них, высокому здоровяку с окладистой тёмной бородой и густой шевелюрой. Тот встал на дно одной ногой и протянул руки к полусидящей девушке. Ольва, смутившись, поспешила подняться сама, но сказалась слабость и, ойкнув, она вынуждена была опереться о подставленные ей руки. Бородач деликатно подождал, пока она немного придёт в себя, а потом, осторожно приобняв её за плечи, вывел на землю, усеянную влажной галькой. Неожиданно для себя, Ольва почувствовала, что ей приятно это прикосновение: в мужчине чувствовалась недюжинная сила, сочетавшаяся с осторожностью в движениях, как будто он боялся повредить чем-то хрупкой девушке. Ноги её тряслись, земля плыла перед глазами, Ольва покрепче оперлась о мужскую руку и с благодарностью взглянула на своего помощника. Тот понял её взгляд и ответил, слегка наклонив голову. Ольва улыбнулась.
– Спасибо! – сказала она.
Мужчина опять слегка поклонился.
– Он не может говорить, – сказала ей Аника. – Дирс немой. И Вансет тоже.
Она кивнула в сторону второго мужчины, тоже высокого, но худого, успевшего подать женщине невероятно глубокого цвета синий бархатный плащ, окутавший Анику с головы до ног. Дул ветер, было холодно. Ольве стало не по себе.
– Но они прекрасно слышат. Так что поблагодарить всегда уместно, – прочитала в глазах Ольвы жалость её спутница и обратилась к мужчинам: – Благодарим вас! Мы отплывем через полчаса.
Вансет и Дирс склонились в поклоне до земли.
– Следуйте за мной, Ольва! – Аника развернулась и пошла к хижине. Её яркий плащ резко выделялся на фоне унылого коричневого пейзажа.
Как в море всё казалось серым, на этом берегу всё было коричневым: скалы, галька, земля, деревья с редкими жухлыми листьями, одежда людей, небольшой группкой столпившихся около хижины, сам бревенчатый дом, пропитанный морской сыростью. Даже человеческие лица имели коричневый оттенок. Ольва, еле перебирая ногами, пошатываясь, зашла в дом вслед за Аникой. За ними в лачугу прошла одна лишь женщина, остальные остались на улице. Аника приблизилась к небольшой глиняной печке, поднесла к ней руки и попросила незнакомку принести воды для умывания и молока с хлебом.
– Вам надо поесть, – обратилась она к Ольве. – Нам ещё две недели плыть по морю. Вряд ли морская болезнь Вас отпустит, но, всё же, в каюте корабля значительно комфортнее, чем на дне лодки.
Ольва присела на деревянную скамью и прислонилась спиной к стене: ей было нехорошо. Слабость мелкой дрожью бродила по телу. Представить ещё полмесяца пытки она не могла.
– А можно остаться здесь, хотя бы ненадолго? – спросила она.
– На Острове Каторжников? Нет, исключено: я не могу оставить Вас здесь одну, а задерживаться тут я не собираюсь. Я спешу, и здесь нет условий для размещения моих людей, и провизии не хватит. Еду сюда доставляют с материка, тут почти ничего не растёт. Отнимать у людей последний кусок, пусть даже и у преступников, было бы жестоко. Вам придется потерпеть.
Ольва внезапно поняла, как злобно, как издевательски над ней пошутили! Ради чего она оставила свою прошлую жизнь?! Ради острова каторжников, морской болезни? Чего-чего, а серости и неблагополучия в её жизни и раньше хватало. Бессильная злость всколыхнула её тело судорогой, она согнулась пополам, застонала, и слёзы непослушно потекли по щекам.
– Я… Я… – она хотела сказать: «Я хочу умереть», но всхлипы помешали говорить, ей не хватало воздуха, она зарыдала – безудержно, против воли, заходясь в плаче до боли в груди.
В хижину зашла женщина, ходившая за водой. Она поставила ведро на стол, стоявший рядом со скамьёй, положила холщовое полотенце и с любопытством посмотрела на Ольву, но, поймав на себе строгий взгляд Аники, тут же вышла вновь, вернулась с кувшином молока и половиной кругляша ржаного хлеба, неловко поклонилась и ретировалась за дверь.
– Рождаться всегда тяжело, – сухо заметила Аника, глядя на заходившуюся в плаче юную подопечную, и принялась умываться.
***
Плач продолжался около часа. Обессилившую Ольву на руках доставил на корабль Дирс. Девушка прижалась к мощному телу мужчины, уткнувшись носом в его кожаную куртку, и, теряя слёзы, решила не думать. Мыслительный процесс сейчас был для неё слишком сложным и мучительным делом. Ольва решила просто существовать: довериться немому Дирсу, и пусть он несёт её, куда хочет. Спрашивать, всё равно, бесполезно. Бороться с судьбой, которая так ей и не покорилась, бессмысленно. Где-то в глубине души всё ещё копошился гнев, вызванный горечью обмана, но сил разжечь его не хватало.
Дирс занёс её в небольшую каюту, уютно отделанную деревом, аккуратно посадил на мягкое кресло, привинченное к полу, снял с кровати покрывало, расправил постель, сиявшую белоснежной чистотой и манящую пуховым одеялом, и вышел. Ольва, не раздумывая, скинула плащ и, оставшись в своём спортивном костюме, упала в кровать, свернулась калачиком, закуталась в одеяло, смяла головой подушку, устраиваясь поудобнее, и провалилась в сон.
Проснулась оттого, что стало жарко и захотелось пить. Сумерки, царившие в каюте, плавно сливали контуры вещей в одну успокаивающую картину, делая на вид все окружающие предметы мягкими и бесплотными. Приподнявшись на постели, с радостным удивлением Ольва обнаружила, что дурнота пропала. Голова ещё сильно кружилась, но захотелось есть. Покачиваясь от слабости и небольшой качки, она подошла к креслу, на котором оставила плащ, оделась и, приоткрыв дверь, выглянула из каюты. Она увидела недлинный коридор, в который с противоположных сторон выходило по две двери, один конец терялся в темноте, а второй, ближний к Ольве, заканчивался лесенкой. От лестницы веяло прохладой. Девушка вышла из каюты, тихо прикрыла за собой дверь и взобралась по ступенькам. Она попала на палубу. В лицо дунул ветер, но уже не холодный и пронизывающий, а свежий и лёгкий. Заметно потеплело. Небо серело сумерками: непонятно – вечерними или утренними. Было тихо, девушка слышала лишь плеск волн, людей на палубе она не увидела. Ольве захотелось подойти поближе к корме, посмотреть на воду. Она сделала шаг, и тут же рябь испуга пробежала по её телу, она вскрикнула – сзади кто-то тронул её за плечо. Она обернулась – большой тенью перед ней стоял Дирс. Страх отступил.
– Что вы хотите? – и тут же, спохватившись, что на такой вопрос ответа быть не может, она спросила: – Вам что-то нужно?
Уголки губ у Дирса шевельнулись. Ольва уловила подобие улыбки. Он покачал головой из стороны в сторону, как бы говоря «нет», а потом просто спокойно стоял и смотрел на неё. Молчание тяготило.
– Я не понимаю… – сказала она с маленькой толикой раздражения в голосе. – Вы что-то хотите от меня?
Дирс качнул головой, показывая «да». А потом указал рукой в сторону лестницы, по которой Ольва только что вышла на палубу.
– Что там? – Ольва напряжённо пыталась сообразить, что ему надо. – Мне нужно туда пойти?
Мужчина слегка поклонился. Ольва поняла этот знак, как согласие.
– Ну, хорошо, – сказала Ольва, поколебавшись. Ничего не зная об этом мире, она благоразумно решила не противоречить. Дирс пошёл за ней. Как только она оказалась в коридоре, тот обогнал её и распахнул дверь каюты, в которой она спала. В помещении никого не было. Ольва вошла внутрь, но мужчина, на сей раз, не последовал за ней. Он остался в коридоре и закрыл дверь с наружной стороны.
«Так, я ещё и пленница», – подумала Ольва. Она уже так устала огорчаться, что мысль её даже позабавила. Она немного посмеялась над собой, а потом ей вдруг стало страшно. До этого Ольва никогда не испытывала такого горького страха, смешанного с чувствами отчаяния и одиночества. Девушка съёжилась, села на кровать и сидела так, пока в каюте не стало совсем светло.
***
– Доброе утро! Как вы себя чувствуете? – осведомилась Аника. – Впрочем, мне доложили, что уже достаточно хорошо, чтобы совершать променады.
Когда та вошла, Ольва узнала её не сразу. На вошедшей было тёмно-синее бархатное платье длиной до пола, с узкими длинными рукавами и высоким воротом. Светлые волосы причудливыми локонами были забраны наверх, глаза слегка подведены. Выглядела она роскошно и приобрела те черты, которых Ольва до сих пор не замечала. Аника была не так, чтобы красива, но мила лицом, стройна и грациозна в движениях. Однако её холодность и высокомерие, по-прежнему, отталкивали.
Ольва не стала затруднять себя ответом, ей не хотелось говорить. Впрочем, Аника, похоже, и не ожидала что-либо услышать, она продолжила:
– Вам надо привести себя в порядок: сейчас Вам принесут умыться и поесть, но вставать с постели я бы не рекомендовала, прежде надо окрепнуть, тем более, что погода может измениться.
– Я что, в плену?! – резко и громко, неожиданно для себя самой, спросила Ольва. В её голосе прозвучало столько горечи и обиды, что Аника, уже собиравшаяся уйти, остановилась, повернулась к девушке и пристально посмотрела на неё. Взгляд был столь внимательный, что Ольве стало немного не по себе: она поёжилась.
– Все мы в какой-то мере в плену, – вдруг сказала женщина.
Для девушки эти слова прозвучали неожиданным откровением. Она с ошеломляющей отчётливостью поняла, в какой ловушке оказалась. Если бы Ольва была в состоянии, то рассмеялась бы своей прежней слепоте, своей детской наивности, откровенной глупости, до того все было просто и ясно, лежало на самой поверхности, стоило только пошире окинуть взглядом.
В устремлённых на неё широко раскрытых заплаканных глазах, Аника увидела взгляд ребенка, который проиграл в интересную игру, ещё толком не успев начать играть.
– Я велела Дирсу присматривать за Вами, а он воспринял это слишком буквально. Но его можно понять: с самого начала Вы ведёте себя неадекватно, мало ли что можете натворить? А он отвечает за Вас передо мной. Да и прогулки по палубе в спортивном костюме, где Вас может увидеть вся команда, породит слишком много сплетен, а может быть, даже и страхов: Вы очень необычно выглядите для этого мира, – смягчилась Аника.