– Я скажу тете Нине, чтобы оставила кабинет открытым, брать в кабинете литературы нечего, – он ухмыльнулся, – кроме знаний, конечно.
Что ж, он был прав тогда. Брать из кабинета литературы было действительно нечего. Компьютера там не было, а, следовательно, и ценность пыльного кабинета со стеллажами книг, авторы которых умерли в стране, которой уже нет на карте, терялась.
Я поблагодарила Александра Александровича, и ушла учиться дальше. Но это у меня едва ли получалось. Мысли уносились куда–то в дальний полет, а сосредоточенность все никак не могла овладеть моим мозгом.
Вскоре урок закончился, и медленно дожевывая коржик, купленный в столовой, я уже поднималась на третий этаж, чтобы наконец дойти до нужного мне кабинета.
Думала ли я, что нахождение в кабинете поможет мне придумать что–то стоящее?
Вряд ли.
Имел ли смысл идти туда и сидеть, рассматривать потрепанные портреты классиков и рассуждать о вечном?
В шестнадцать лет – ни в коем случае.
Счастье пострадать нужно оставить исключительно взрослым.
Зайдя в кабинет, пропахший сухой древесиной, я прошла и села за первую парту. Она была мне мала и коленями я касалась крышки старенькой парты. Положив рюкзак рядом, я огляделась. Стеллажи с книгами смотрели на меня несколько угрюмо, хоть безразличия в их взгляде было явно больше. Изо дня в день, сонные школьники с утра сидели в этом обители два часа подряд, уныло разглядывая старые корешки книг, и закатывая глаза каждый раз, когда учитель литературы предлагал написать сочинение.
Писать в нашей школе не любили, но я уверена, такая ситуация случалась не только в нашей школе.
Безусловно, тут случались люди, которые с удовольствием писали эссе по десять страниц, но было их по большей мере один, два.
И я даже не знала, отношусь ли я к этим двум счастливчикам-литераторам, или же я просто ситуативный писатель.
Писатель, который может написать что-нибудь стоящее только если ситуация располагает к этому самому писательству. Я не писала каждый день, и не имела таланта к писательству. Иногда во мне просыпалось что-то похожее на вдохновение, но горы домашних заданий быстренько сжирали мое желание заниматься хоть чем-то. Но я отчаянно старалась не погрязнуть в учебе.
Старалась.
Я подошла к полкам и прошлась кончиками пальцев по старым корешкам, которые казались такими ветхими, что того и гляди оторвутся от легкого прикосновения пальцев, которые привыкли щелкать по черному стеклу новенького смартфона.
Взгляд остановился на старенькой книге, со знакомым шрифтом. Я немного разволновалась и вытащила книгу, все остальные близлежащие пыльные товарищи упали на освободившееся пространство. Это была первое издание моей любимой книги. Книги, из-за которой я окончательно и бесповоротно влюбилась в чтение.
– Вау… – все что сумела сказать я, завороженно рассматривая первое издание старенькой истории про Гарри Поттера. – Это волшебство.
И всё.
Волшебство полилось из меня, оно вырывалось из кончика шариковой ручки и ложилось на лист бумаги вырванный из тетради по биологии.
Вы мечтали о чем-нибудь столь сильно, что в глазах все темнело и наворачивались слезы?
Мечтали так сильно, что скрипели зубами от злости, ведь мечта так высоко, а ты – стоишь на коленях.
До мечты достать – проще простого, только руку протяни к ней.
Просто пожелать стоит исполнения этой самой мечты.
Писав это, я вдруг задумалась, а о чем же мечтала я? О чем я думала, когда мои глаза закрывались в кромешной тьме, а фонарь светил прямо в незанавешенное окно.
Закрывая глаза, что я представляла?
С каким ощущением я просыпалась, и когда забывала поесть и поспать, но делала что-то так жадно и вдохновенно, что порой забывала дышать?
Какую мысль я сделала своим шрамом под сердцем? Какие слова выскоблила под грудью?
О чем думала даже тогда, когда голова взрывалась от переизбытка чувств?
Я с ужасом осознала это и писать на мгновение перестала.
Я пыталась собраться с мыслями. Неужели…
– Ой, смотри, свободный кабинет, – уже мне знакомая с начальной школы Кристина зашла в класс, держа в руках ноутбук и чертовски странную папку с котятами, она добавила, – проходи.
– Тут вообще–то было занято, – я старалась выглядеть недружелюбно, ведь эта девочка мне не нравилась.
– Вот как, – девушка задумалась, подключая провод от ноутбука в розетку, – но ты ведь не против?
Только сейчас я увидела парня рядом с Кристиной. Рыжий, в очках, к которым так и норовил потянуть руку, чтобы натолкнуть металлическую оправу на переносицу. Смотрел воровато, будто боялся чего-то.
– Я очень против, – я поднялась со стула. Не то, чтобы я думала, что придется драться за пустой кабинет, но все же это был П*, так что ждать можно было чего угодно.
– Как жаль, что нам нужно репетировать, – Кристина уселась на учительский стул, – так что мне плевать.
Она улыбнулась и что-то начала искать в компьютере, будто это не она сейчас разговаривала со мной столь нелестным тоном. Парень все еще стоял посреди кабинета, будто не зная, уйти ему, или остаться.
– Ваши репетиции должны были быть вчера в заранее приготовленном вам актовом зале, – до меня вдруг дошло кое-что, – отчего же вы не репетировали вчера? И с какой стати зашли в пустой кабинет.
– Вообще–то кабинет не твоя собственность!
– Ты права, не моя, – я победно улыбнулась, – но это мне сказали закрыть кабинет после того, как я тут все закончу, и не поверишь, я уже закончила! И то, что вы пропустили вчерашнюю репетицию, не моя проблема, так что…
Я достала из кармана юбки ключ и продемонстрировала, чтобы хоть как-то разнообразить эту немую сцену. Кристина ухмыльнулась, но закрыла крышку ноутбуку и с силой выдернула шнур из розетки.
– Ты можешь об этом пожалеть, – сказала она, выходя из кабинета. Рыжий парень пошел за ней, слабо улыбнувшись мне, будто ощущая себя виноватым.
Я почувствовала некое удовлетворение от того, что Кристина все-таки ушла из кабинета.
Держа в руках бумажку со своим сочинением я наконец поняла, что вдохновение безвозвратно улетучилось и растворилось в пыльном воздухе, наверняка полюбившемся бы Достоевскому кабинете.
Я шла домой, наслаждаясь уже летним воздухом, но все же с майским едва ощутимым ветром в распущенных рыжих волосах. Я шла, весело раскачивая в руках рюкзак, но не так сильно, чтобы прохожие подумали, что я сумасшедшая, или, что еще хуже, подумали бы что я счастлива.
– Лиза? – на скамейке рядом с подъездом сидел Александр Александрович и курил сигарету, впрочем, завидев меня, он потушил ее о скол асфальта, валявшийся рядом и выбросил окурок в мусорное ведро.
– Здравствуйте, – я весело улыбнулась, все же ощущая некоторую неловкость.
– Как написание сочинения? – мужчина смотрел внимательно, а я улыбнулась еще шире своими кривыми зубами.
– Лучше некуда, и… Я помню, вы говорили, что мы можем бать книги с полки… И я решила взять одну, – тогда я безразлично пожала плечами, будто ничего меня не тревожило.
– И какую же? – Александр Александрович улыбнулся.
Я чуть не задохнулась от возмущения. Ведь в тот миг мне сразу стало понятно, что книга оказалась там не случайно:
– Вы… Вы специально положили эту книгу на самую видную полку!
Учитель глухо рассмеялся, от него повеяло недавно выкуренной сигаретой.
– Верно, – он поднял руки вверх, как бы говоря, что сдается, – ты ведь на уроках так рьяно защищала Роулинг, что я понял, эта книга должна быть твоей. Думаю, это действительно так.
– Я прочитаю ее и верну, просто такое старое издание. Первое издание, представляете?!
– Да, – он снова улыбнулся, – и именно поэтому ты можешь его забрать себе.
– Разве это не библиотечные?
Александр Александрович молчал и загадочно улыбался.
– Так это все ваши?!
– Все до единой. Я лишь хотел, чтобы подростки читали…
– И вы ничего не имеете против такой «детской» литературы? – я приподняла брови.
– Вовсе нет. Я не говорю, что «Гарри Поттер» мне нравится. Я не говорю, что это гениальное произведение. Я не говорю также, что это плохая книга, потому что это всего лишь не моя книга, понимаешь? Если человеку не нравится читать, скорее всего, он еще не нашел ту самую книгу, которая бы заставила его влиться в книжный мир.
– И даже если…
– И даже если это детская сказка, – он поднялся скамейки, – хотя, разумеется, это не так.
– Но Вы всегда говорили… Говорили, что сказочные истории – это просто сказки… – начала я.
– Слова – пустота по своей сути. Никогда не слушай никого. В том числе и меня. Ну разве что на уроках.
Он подошел к подъезду и обернулся.
– Я могу ожидать гениального выступления на литературном вечере от… От одной из самых талантливых учеников школы номер тридцать восемь?
Я задумалась на секунду, стоит ли называть то, что я написала гениальным?
– Да.
– Всё будет хорошо, – мужчина сильнее сжал руку дочери.
Я, закусив губу, привстала на носочки и увидела, как женщина тепло улыбнулась и села у ног отца.
Какого это, терять человека?
Не терять человека после очередной сцены ревности… Не терять его после ссоры, которая была совсем необязательной…
А терять его так… Держа за большую, хоть уже и не особо сильную ладонь. Зная, что, пожалуй, на этом все.
Какого это, терять человека так.
Понимая, что этот вдох для него последний. Эта звездная ночь, усыпанная осколками разбитых сердец для него последнее, что он увидит в закрытое окно перед тем, как закрыть глаза.
Закрыть их в последний раз.
Я тихо, чтобы меня никто не услышал, спустилась со скамейки, и молча подняла голову к небу. Я никогда не любовалась звездами, и никогда не видела в них ничего романтичного. Но сегодня эти горящие газовые шары вызвали у меня даже подобие улыбки. И все-таки это было красиво. Постояв еще немного, я двинулась дальше. Сегодня ночью вы должны увидеть больше историй.
Глава 3.
Во дворе по-прежнему было тихо. Тихо настолько, что в голове стоял невыносимый писк, а мысли роились одна за одной. Я немного испугалась, когда рыжая кошка грациозно преодолела кусты близ лоджии, и запрыгнула прямо на подоконник первого этажа. Я так же тихо, как кошка, подобралась к балкону, какие есть только в обшарпаных жизнью пятиэтажках, и прислушалась.
В небольшой комнате играла музыка. Я попробовала напрячь слух, но попытки были тщетны. Я так и не поняла, кто поет из колонок магнитофона. Да это было и не важно, из комнаты доносились звуки, перекрывающие навязчивую мелодию.
Кто-то плакал.
Я привстала на носочки и кончиками пальцев зацепилась за край балкона.
Девочка сидела на кровати, опустив голову и закрывая рот рукой. Слезы стекали по детскому лицу и достигнув острого худого подбородка, орошали тетрадь, лежавшую рядом. Вряд ли в этой тетради были тяжелые уравнения, ведь я была уверена, плачет она точно не от этого. Янтарные глаза казались умными. Слишком умными для ее возраста.
Я оглядела девочку с ног до головы и поняла. Она не хочет возвращаться в школу. Там ее не любили. Я поняла это по худым запястьям и жидким волосам, собранным в нелепый хвост.
Я поняла это по взгляду, который был мне не знаком, но все же понятен.
Удивительно, сколь жестоки бывают дети.
Зачастую они готовы разорвать тебя на части, только за то, что ты не соотносишься с их понятием «идеально».
У тебя небогатые родители, которые не могут купить тебе дорогую одежду? Ты – ничтожество.
У тебя гормональные сбои и высыпали прыщи на лбу? Не сомневайся, ты – ничтожество.
У тебя есть лишний вес, поздравляю… Ты понял.
Лишь спустя годы уже повзрослевшие дети понимают, что ничтожность – это судить человека по его одежде, весу, расе и любому другому признаку, который бросается в глаза.
Но дети – чудовища. И я точно знала, что именно эти чудовища довели девочку до слез.
До состояния полного отчаяния.
– Катя! – девочка маленького роста вздрогнула, услышав свое имя.
– Да? – голос был тонким и едва слышим.
Я пробиралась сквозь ряды стульев в актовом зале, чтобы не сидеть со всеми вместе.
– Ты готова? – Кристина выглядел раздраженной и буквально нависла над девочкой.
– Сбавь обороты, – я обратила на себя внимание и те немногие, кто был занят последним прочтением сценария на заключительной репетиции, повернулись.
– Прости, что?! – чуть ли не взвизгнула Кристина.
– Я сказала, – немного приподнялась, чтобы меня было лучше слышно, – сбавь обороты.
Сцена была напряженная, но маленькая девочка, которую звали Катя, немного улыбнулась, и я даже умудрилась ей подмигнуть.
Молчание нарушила Вера Викторовна, которая буквально влетела в актовый зал, задев стоящую плетеную вазу подолом длинной юбки.
– Так, все зайчики в сборе? – тут же залепетала она, голосом напоминавшая мне эльфа. К тому же огромные глаза сквозь линзы толстых очков делали ее вылитым жителем волшебной страны.
Кристина зло взглянула на меня, но все же промолчала и помчалась на сцену, где её уже ждал ее верный спутник.
– Так, первая у нас Екатерина, – Вера Викторовна села на первый ряд и натолкнула очки на переносицу, – прошу.
Катя уверенной походкой прошлась почти через весь зал, поднялась на сцену, и я заметила разительное изменение, между Катей, на которою накричала Кристина и между Екатериной, которая гордо выпрямилась и прошла на сцену.
И изменение это, называется уверенность, которая напрямую зависит от отношения.
Отношение к человеку.
Одно дело, когда ты повышаешь голос, считаешь себя выше других и считаешь, что вправе считать себя лучше всех, и совсем другое, когда ты знаешь, что ты выше, старше, мудрее, но ты не делаешь на этом акцента. Может и не все педагоги умели общаться с подростками так, как Вера Викторовна, но она делала это в разы лучше, чем самовлюбленная и думающая, что ей море по колено, старшеклассница.
Я уже выходила из гардероба с ветровкой в руках, как вдруг услышала какие-то крики на углу школы. Нужно было быть полным кретином, чтобы не понять, что там происходила ссора. Быстро подойдя к углу здания, я немного выглянула из-за кирпичной стены. У черного входа в школу стояло четверо. Трое девочек стояло как будто вокруг еще одной. За спутанными волосами я узнала Катю. Ничем неприметную, но так явно выделяющуюся среди других.
– Эй, что здесь происходит? – я вышла из-за угла, ловя на себе четыре пары недоуменных глаз. Катя стояла, окруженная тремя девочками, и смотрела так испуганно, что и без того огромные глаза, могли выпасть из глубоко посаженных глазниц.
– Не твое дело, – огрызнулась девочка с отросшими корнями на макушке и собранными волосами в тонкий хвост на затылке.
– Очень даже мое, – спокойно ответила я. Чего-чего, а с маленькими быдлятами я должна была справиться.
– Пошла н**уй, – крикнула вторая девочка, скрывавшая всю красоту своего пышного тела за черной толстовкой.
Не справилась.
Я опешила на секунду, а может на минуту, я не знала. Я просто испытывала шок, ни с чем не сравнимый. Я не шучу. В тот момент я просто приоткрыла рот, но все никак не могла ничего сказать. Не то что я не знала, что пятиклассники матерятся, конечно, я точно знала это. Но я даже и представить не могла, что кто-то может послать меня так далеко и надолго.
– Уходи, – достаточно громко сказала Катя, и я могла бы спокойно уйти, оставив ее в одиночестве, но я знала, что ей нужна была помощь. Я видела в этом взгляде мольбу. За маской самостоятельности, разумеется. Я видела в ее глазах испуг, граничащий с беспомощностью. И могла ли я оставить ее сейчас здесь? На растерзание одноклассниц?
Не могла, конечно.
– Звоню маме, – я достала из кармана узких джинсов телефон и начала делать вид, что уже звоню нашей общей маме, которой разумеется не существовало.