– Дааа?
– Мне кажется, я что-то услышала, – позвала Лулу. – Можешь, пожалуйста, ещё раз проверить заднюю дверь?
– Всё заперто на все замки, солнышко. Здесь только мы с Элоизой, а тебе пора спать.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
– И снаружи никого, кто может сюда войти?
– И снаружи никого, кто может сюда войти!
– Ладно… Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, милая!
Герда устало посмотрела на Элоизу. Она закатила глаза и изобразила, что душит себя. Затем подняла винный бокал и чокнулась с Элоизой.
Элоиза поймала себя на том, что сделала два глотка прежде, чем отняла бокал от губ. Долю секунды она думала, стоит ли ей вообще пить алкоголь, и решила подлить ещё.
– Спокойной ночииии! – снова крикнула Лулу.
– Спокойной ночи, Лулу! Хватит уже, должен же быть какой-то покой! – Герда посмотрела на Элоизу и прошептала: – My god[17], ну что ты будешь делать… Спи уже, ребёнок!
– Неудивительно, что она не может уснуть после всего, что сегодня случилось.
– Она не из-за этого, – покачала головой Герда, – во всяком случае, не только из-за этого. Это длится уже не первую неделю. Не знаю, с чего это. Она внезапно начала всего бояться.
– Они с Лукасом дружат?
– Нет, он же немного постарше, хотя он из их дружественного класса.
– Что это значит?
– Когда дети поступают в подготовительный класс, их ставят в пару с классом на пару лет старше, чтобы самые младшие ученики знакомились с более взрослыми. Таким образом, у них есть к кому обратиться за помощью в стенах школы. Это неплохая придумка, у класса Лулу раз в месяц были общие уроки с третьим классом эти полтора года. Но не думаю, что Лукас Бьерре произвел на неё сильное впечатление. Сейчас она больше увлечена мальчиком из пятого, его зовут Тристан, и он играет в баскетбол.
– Значит, ты не о Лукасе рассказывала мне недавно? О мальчике, который вел себя агрессивно и сорвал урок?
– Нет, это был Токе, он из того же класса. Каждый раз он устраивает цирк, а руководство твердит, что ничего не может сделать. Сейчас в классе поставили перегородку, которая отделяет его от других учеников, чтобы он их не видел. Это же абсурд!
Элоиза приподняла одну бровь:
– Перегородку? Как это?
– Самую, блин, настоящую перегородку! Старомодную такую ширму, за которыми раньше переодевались. Идея, видимо, в том, чтобы во время уроков в классе был порядок, однако, как только наступает перемена, он начинает бить других детей, сталкивает их с лестницы, толкается. – Герда покачала головой. – Добро пожаловать в школу двадцать первого века, где во главе угла – решение конфликтов и инклюзивное образование.
– Но от ширмы же нет толку.
– Да неужели.
– Ни для этого Токе, ни для остальных детей.
– Снова в точку.
– Он серьёзно сталкивает детей с лестницы?
Герда кивнула и потянулась за бутылкой.
– В прошлом году он пытался задушить Лулу.
– Не может быть!
– Да, это маленький мерзавец, но всё дело в его вечно отсутствующих родителях. Они попросту его испортили. Лукас, напротив… – Герда указала на телевизор и вздохнула. – Он всегда такой милый, как ни встретишь его. И вежливый. В этом возрасте редкие дети бывают вежливыми. Как же это ужасно, Йенс и Фия, наверно, умирают от страха.
Элоиза кивнула и задумалась, каково это. Предельная концентрация страха и беспомощности. Хуже не придумаешь.
Герда наблюдала за ней краем глаза:
– Мне показалось, ты сказала своему другу из полиции, что была сегодня у Йенса?
Элоиза подняла глаза:
– Что, прости?
– Ты сегодня была у врача?
Элоиза кивнула.
– По какому поводу?
Элоиза пожала плечами:
– Да ничего особенного. Мне просто не по себе последнее время. Такой дискомфорт в груди, я подумала, может, это стресс и что-то такое.
– Стресс?
– Ну ты знаешь… Работа, смерть папы и прочее… Может быть, я переработала и теперь это выражается в стрессе.
– Но ты могла бы поговорить об этом со мной.
– Да, могла, конечно… – Элоиза обезоруживающе улыбнулась. Она не привыкла врать Герде, и слова, которые она произносила, отдавали горечью. – В общем, Йенс Бьерре предложил сдать анализы на обмен веществ. Сказал, что причиной беспокойства может быть плохой метаболизм.
– Хм… – сказала Герда, испытующе глядя на Элоизу. – И что, получилось?
– Что?
– Проверить обмен веществ?
– Нет, позвонили из школы и… – Элоиза показала на экран, – мне пришлось уехать…
Герда вновь посмотрела в телевизор и вздохнула.
– Они же обязательно скоро найдут его?! Больше ужасов я сегодня уже не вынесу. По идее всё подобное заканчивается, когда я выхожу из казарм. Обычно школа – это место, где жизнь имеет смысл, а сейчас…
Она откинула назад голову и закрыла глаза.
– Выдался тяжёлый день на работе?
– Угу.
– Я пару раз пыталась тебе дозвониться.
Герда открыла глаза и поднялась.
– Да, я видела, но была просто жутко занята.
– В казармах?
Герда запустила руку в свои длинные тёмные волосы.
– Нет, большую часть дня я провела в Национальной больнице.
– Да? – Элоиза склонилась вперёд, сидя на подоконнике. – Почему?
– Один из моих пациентов сейчас лежит там. В отвратительном состоянии.
– А что с ним?
– Он долгое время борется с ПТСР, но его снова и снова посылают на задания. Он вернулся со спецоперации вчера вечером и уснул на диване у себя в гостиной поздно вечером.
Герда прислонилась к дверному косяку и засунула руки в карманы потёртых джинсов.
– А потом получилось так, что он проснулся посреди ночи, не понимая в темноте, где он и который сейчас час, и увидел красную лампочку на телевизоре. Инстинкт сработал быстрее мысли – он решил, что это прицел снайперской винтовки и он на мушке.
Элоиза подняла брови:
– Огооо…
– Так часто бывает с военными, – кивнула Герда, – они всегда начеку и готовы к бою. Поэтому наш солдат видит нечто знакомое и делает выводы на уровне рефлексов. Но проблема в том, что если идти на поводу у рефлексов, дважды два не всегда даёт четыре. Не успев даже собраться с мыслями, что к чему, он берёт ноги в руки и бросается в окно.
Элоиза в ужасе закрыла рот рукой.
– Пожалуйста, скажи, что он живёт на первом этаже!
– На четвёртом.
– Боже милостивый!
– Да, – кивнула Герда, – к счастью, он приземлился на траву, но у него перелом обеих бедренных костей и глубокое рассечение на правой подмышке от оконного стекла. И это человек, который принимал участие в военных действиях я не знаю сколько раз. В него стреляли, он стрелял. Он видел, как нескольких его товарищей разорвало на кусочки, но самого его максимум чиркнуло слегка по голове. Да он офигительно крепкий орешек! И вот однажды он так испугался собственного телевизора, что выпрыгнул с четвёртого этажа. Телевизора! Говорю тебе, этот ПТСР – та ещё дрянь!
– Именно поэтому я и собираюсь написать о нём, – кивнула Элоиза. – О военных травмах. Запоздалых реакциях. Как ты считаешь, он захочет поучаствовать в написании статьи?
Губы Герды тронула улыбка.
– И рассказать о своём пируэте из окна? Едва ли.
– А ты? Поучаствуешь?
– Ты же прекрасно знаешь, что я не имею права рассказывать об этих вещах на публику.
– Да, но ты можешь рассказать о ПТСР в целом как эксперт.
Герда пожала плечами в знак согласия.
– Мне кажется, что некоторые другие мои пациенты, возможно, захотят с тобой поговорить. Или их родственники. Это такая зараза, что затрагивает всю семью.
– Ты не против, если я загляну на днях в казармы?
Герда зевнула и взглянула на наручные часы. Потом кивнула:
– Само собой. Заходи. А сейчас мне уже срочно надо лечь спать, устала до смерти. Ты домой или ляжешь здесь на диване?
– Я пойду. – Элоиза поднялась и направила пульт в телевизор, чтобы выключить его.
– Подожди! – остановила её Герда. – Смотри!
Элоиза прочла ярко-жёлтую бегущую строку, которая мелькала в нижней части экрана:
«СРОЧНЫЕ ИЗВЕСТИЯ:
Новости об исчезновении Лукаса Бьерре. Улица Кронпринсессегаде оцеплена».
11
Крышка была приоткрыта, поэтому контейнер напоминал толстого маленького человечка, который начал было зевать и вдруг передумал.
Шефер наклонился к краю контейнера и посветил фонариком в кучу мусор. Сладковатая вонь от бытовых отходов ударила в лицо, и как будто кто-то дал ему коленкой под дых, а перед глазами всё поплыло, как после длительного перелёта.
– Это здесь лежало? – спросил он коллегу, который заявил о находке в одном из переулков улицы Кронпринсессегаде.
– Да. Собаки обнаружили, когда мы вышли с Остре Анлег часов в семь и спустились к улице Ригенсгаде, – полицейский указал в сторону дороги, параллельной улице Кронпринсессегаде. – Быстро нашли.
– Вы всё прошерстили? Все мусорные баки?
Мужчина кивнул:
– Остался только мусор. Команда из НКЦ сейчас будет открывать пакет.
Шефер перевёл взгляд на сотрудников Национального экспертно-криминалистического центра, стоявших возле полицейского автомобиля, припаркованного на въезде в переулок. Багажник был открыт, а его дно застелено толстым белым брезентом. На брезенте под прицелом прожекторов лежал чёрный мусорный пакет.
Шефер отошёл от контейнеров и направился к синим маячкам. Он миновал промёрзшие клумбы вдоль дома престарелых «Нюбодергорден», фасад которого выходил в переулок. Сквозь окна, завешанные тюлевыми занавесками, он видел освещённые приглушённым светом гостиные, с бархатной мебелью и вручную раскрашенными снимками в рамках, изображавшими мужчин в униформе и детей с приглаженными волосами. В каждой комнате сидели старики, от соседей их отделяли гипсовые, оклеенные обоями стены. Шефер представил себе тишину внутри. Он хорошо помнил последние годы жизни матери в похожих катакомбах цвета никотина и упадка. Тишину, которую нарушало лишь одинокое тиканье настенных часов и спорадические хриплые стоны в разных концах здания.
Звук оттянутой смерти.
Взгляд Шефера упал на маленькую сгорбленную женщину, которая сидела в кресле в одной из комнат. Молочно-белые кудри лежали в беспорядке, а нижняя челюсть как будто покоилась на её огромной груди. Проходя мимо окна, он заметил, что женщина смотрела в пространство невидящим взглядом. Погрузившись в собственные мысли, окаменев, не видя ничего, кроме вонючих мусорных контейнеров.
Шефер снова подумал об острове Сент-Люсия и о своей жизни на пенсии, которую он планировал провести там, и ускорил шаг.
– Что у вас? – спросил он, подойдя к сотрудникам НКЦ.
Все столпились вокруг мешка. Лежавший перед ними пакет был весь в дырах от крысиных зубов и скальпеля, которым его только что надрезали.
– Мы как раз собрались его исследовать, – сказала одна из экспертов-криминалистов и запустила руку в латексной перчатке в мешок. Когда она снова приблизила руку к себе, свет прожекторов осветил что-то, похожее на кровь.
Шефер инстинктивно напряг мускулы живота, чтобы подготовить себя к удару в живот, который он непременно ощутил бы, если бы дальше они извлекли из пакета часть тела мальчика.
Мёртвые дети – это всегда ужасно. Убитые – ещё ужаснее.
Криминалист разрезала пакет чуть больше и аккуратно вытянула из него липкий светло-серый комок.
Шефер крепко зажмурился.
– И что это? – спросил он. Пульс стучал в ушах.
– Какая-то ткань, – сказала эксперт-криминалист. Она расправила комок. Он уже слежался, и сделать это было непросто. – Толстовка. На взрослого. Грязная, это что-то клейкое, возможно, просочилось через дырки в мешке. Но смотрите – здесь красное пятно. Я не могу сказать наверняка, пока её не исследуют, но похоже на кровь.
– Это и есть кровь, – сказал Шефер с уверенностью. Сладковатый металлический запах ни с чем было не спутать. Наверное, он и привлёк собак.
– В нашем распоряжении есть образцы ДНК мальчика? – спросила эксперт-криминалист.
– Есть его зубная щётка и расчёска, – кивнул Шефер. – Внутри пакета находится ещё что-нибудь?
Женщина изучила пакет и покачала головой.
– Что ж, тогда увозите его. Вы же знаете дальнейшие процедуры. – Шефер исподлобья посмотрел на неё.
– Не первый день работаю! – улыбнулась она.
Но Шефер всё равно продолжал:
– Нужно проверить отпечатки пальцев и выяснить, что это за пакет: рулонный ли это пакет? Что там на толстовке, кроме крови? Волокна, волосы и всё такое. Необходимо провести тест ДНК, и побыстрее. Скажите в Центре судебной экспертизы, что нужно отложить все остальные дела и сконцентрироваться на этом, хорошо?
Она кивнула.
– Вот, – сказал Шефер, – давайте туда!
Он вернулся к своему автомобилю и сел за руль. Поворачивая ключ зажигания, он бросил последний взгляд на дом престарелых и увидел, что старушка поднялась с кресла. Она стояла у окна, маленькая и тщедушная, как керамическая статуэтка, и растерянно смотрела на него.
Шефер помахал ей рукой. Затем вырулил из переулка и взял курс на полицейский участок.
* * *
Шефер бросил кубик сахара в растворимый кофе и огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы его размешать. Ложек не было видно, поэтому он вытащил ручку из внутреннего кармана, поболтал ей в кофе пару раз и кинул на стол перед собой.
Он посмотрел на коллег, которые сидели за большим овальным переговорным столом. На тех, кто провёл на работе весь день. На тех, кто приехал только к ночи.
– Ну что ж, ребята, – он подался вперёд и облокотился о стол, – время восемь минут второго, и мы с вами на планёрке по поводу исчезновения Лукаса Бьерре. Что нам известно на данный момент? Августин?
Лиза Августин поднялась и подошла к большой доске, где висели фотоснимки, карты города, рисунок временной оси и выдержки опросов свидетелей. Она указала на район около Фредриксстаден и Остербро.
– Мы знаем, что разыскиваемого сегодня утром отвёл в школу отец. Они покинули квартиру на улице Хайбергсгаде примерно в семь двадцать пять утра и хотели поехать в школу на велосипедах, – она указала на точку, отмеченную на карте. – На заднем дворе дома, где обычно стоят их велосипеды, был найден обрывок цепи… Велосипеда не было.
– Связь? – спросил следователь Нильс Петер Бертельсен. Он сидел и сосредоточенно слушал, скрестив загорелые руки на груди. В отличие от Шефера, кожа Бертельсена приобретала бронзовый оттенок не от двухнедельного пребывания под жарким карибским солнцем. За исключением глубоких морщинок, расходившихся от глаз, подобно лучикам солнца на детском рисунке, загар после солярия покрывал Бертельсена с головы до ног круглый год, и Шефер не упускал возможности поддеть его по этому поводу.
– По словам членов семьи, это уже третий украденный велосипед, так что между исчезновением мальчика и этой кражей мы пока не усматриваем связи, – сказала Августин. – Из-за пропажи разыскиваемый с отцом отправились в школу пешком. Йенс Бьерре не на сто процентов уверен в точном времени выхода из дома, но сказал, что сотрудники школы всё ещё регулировали движение автомобилей около пешеходного перехода перед школой, когда они проходили мимо. Поэтому мы знаем, что они подошли к воротам школы не позже семи пятидесяти. – Лиза Августин нарисовала маркером красный крест на карте. – У нас есть свидетель, который видел мальчика во дворе, но в школе его уже не видели.
– Что это за свидетель? – спросил Бертельсен.
– Военный психолог Герда Бендикс. Она – до тех пор, пока мы, как я надеюсь, не услышим что-нибудь новое от поисковой команды, – последняя, кто видел Лукаса Бьерре живым.
– Во сколько это было?
– Она видела, как мальчик заходил на школьный двор, когда выходила оттуда, отведя в школу дочь. Было начало девятого. А дальше ничего. Ни сотрудники отеля, находящегося позади школы, ни киоскеры, ни продавцы магазинов на станции Остерпорт не припоминают, чтобы видели мальчика в течение дня.
– А родители? Они вне подозрения?
– Они весь день были на работе. У обоих алиби.