После Коровиченко обязанности коменданта снова перешли к Кобылинскому, который сохранил их до самого конца. Поэтому о роли Кобылинского я скажу впоследствии.
Из лиц, имевших высшую власть, в Царском бывали: генерал Корнилов, военный министр Гучков и министр юстиции Керенский.
Несмотря на неблагодарную роль, которую принял на себя Корнилов, на некоторую сухость к нему Императрицы, он все же, видимо, ни у кого не оставил во дворце чувства недоброжелательства к себе.
В показании камердинера Волкова значится: «Арестовывать Государыню приезжал генерал Корнилов. Я его сам тогда видел – Держал себя Корнилов наружно с достоинством, как держали себя все приезжавшие в старое время во дворец. Государыня нисколько не была огорчена после отъезда Корнилова и была так же спокойна, как и раньше, до его приезда. Я уверен, что Корнилов лично не сделал Ее Величеству ничего худого и не причинил ей никакой обиды».
В таких же выражениях говорят об этом и все другие свидетели.
Когда позднее Керенский объявил Корнилова изменником России и Государь узнал об этом, он выражал свое глубокое возмущение и негодовал за Корнилова.
Гучков был в Царском, видимо, один раз, и до приезда Государя.
Свидетели показали:
Князь Львов: «Он (Гучков) ездил туда как военный министр. Делал ли он тогда доклад по поводу своей поездки, я не помню; с кем он там имел общение, я не знаю».
Камер-юнгфер Занотти: «После, должно быть, приезда Корнилова приезжали к нам во дворец еще какие-то люди. Насколько я могу помнить, среди них был тогда Гучков. Я хорошо помню, что Государыня тогда очень волновалась по поводу их приезда и выражала свое негодование по этому поводу: ей было неприятно их видеть. Но она видела тогда Гучкова (я теперь хорошо помню: да, это был Гучков). Она после говорила, что приезд его был бесцелен, что ему не для чего было приезжать».
Камердинер Волков: «Зачем он (Гучков) тогда приезжал к Императрице, я не знаю. Его никто не звал. Приезжал он тогда сам и без предупреждения. Когда он шел назад, один из офицеров, приезжавших с ним, как заметно было, основательно пьяный, обратился ко мне, гардеробщику Ивану Мартышкину и лакеям Труппу и Предовскому (мы все стояли вместе) и злобно крикнул нам: „Вы – наши враги. Мы – ваши враги. Вы здесь все продажные“. Он это кричал громко, с неприличными жестами, как пьяный. Я сказал ему: „Вы, милостивый государь, в нашем благородстве ошибаетесь“. Больше я ничего не стал ему говорить. Гучков шел впереди в расстоянии всего нескольких шагов от этого пьяного офицера и даже головы не повернул на эти слова. Он не мог не слышать этих слов».
Относились ли эти слова к хозяевам дворца?
Хотя я допрашивал Гучкова[13] как свидетеля, но по узкоспециальному вопросу. Я надеялся, что он даст впоследствии более пространное, исчерпывающее показание. Но его дальнейшее отношение к делу дало мне основание думать, что он не желает более свидетельствовать. Поэтому, освещая его посещение Царского данными следствия, я, как судья, отнюдь не настаиваю, что они вполне соответствуют истине.
Первое свидание Керенского с Царской семьей произошло 3 апреля 1917 года. Он был принят Их Величествами в присутствии Наследника Цесаревича и Великих Княжен Ольги Николаевны и Татьяны Николаевны. Никто из посторонних при этом не присутствовал и очевидцем происходившего не был. Правда, няня детей Теплева находилась в соседней комнате, но она слышала только первые слова Керенского и ничего существенного в дело не внесла.
Сам Керенский показал: «Я видел тогда Царя, Александру Федоровну и детей, познакомился с ними. Я был принят в одной из комнат детской половины. Свидание в этот раз было коротким. После обычных слов знакомства я спросил их, не имеют ли они сделать мне как представителю власти каких-либо заявлений, передал им приветствие от английской королевской семьи и сказал несколько общих фраз успокоительного характера. В это же свидание я осмотрел помещение дворца, проверил караулы, дал некоторые указания руководящего характера».
Жильяр рассказывает в своей книге [14] со слов Наследника Цесаревича, что Керенский во время этого первого свидания, уединившись с Государем, сказал ему: «Вы знаете, что я добился отмены смертной казни как наказания… Я это сделал, хотя множество моих товарищей пало жертвой своих убеждений».
Я не имел в виду при допросе Керенского этого рассказа, и поэтому его слова про «общие фразы успокоительного характера» могу лишь оставить на его совести.
Керенский бывал в Царском неоднократно. Он говорит на следствии: «… Я был там приблизительно 8-10 раз, выполняя мои обязанности, возложенные на меня Временным Правительством. В эти посещения я видел Николая иногда одного, иногда вместе с Александрой Федоровной».
Как же Керенский относился к Царской семье?
Многие из свидетелей, по их психологии, были несомненно враждебны Керенскому. Тем не менее истина в их словах довольно выпукла.
Чемодуров: «Отношение Керенского к Государю и его семье было вполне благожелательное и корректное».
Теглева: «Я была невольной свидетельницей первого прибытия к нам Керенского и его первого приема Государем. Он был принят тогда Их Величествами в классной комнате в присутствии Алексея Николаевича, Ольги Николаевны и Татьяны Николаевны. Я как раз застряла тогда в ванной, и мне нельзя было пройти в первое время. Я видела лицо Керенского, когда он один шел к Их Величествам. Препротивное лицо: бледнозеленое, надменное, голос искусственный, металлический. Государь ему сказал первый: „Вот моя семья. Вот мой сын и две старшие дочери. Остальные больны: в постели. Если Вы хотите, их можно видеть“. Керенский ответил: „Нет, нет. Я не хочу беспокоить“. До меня донеслась сказанная дальше им фраза: „Английская королева справляется о здоровье бывшей Государыни“. Дальнейшего разговора я не слышала, так как я удалилась. Я видела лицо Керенского, когда он уходил: важности нет, сконфуженный, красный; он шел и вытирал пот с лица… Он приезжал потом. Дети высказывали мне их общее впечатление о приездах Керенского. Они говорили, что Керенский изменился в обращении с ними. Он стал относиться к ним гораздо мягче, чем в первый раз, проще. Он справлялся у них, не терпят ли они каких притеснений, оскорблений от солдат, высказывая готовность все это устранить».
Эрсберг: «Относительно Керенского я могу сказать следующее. Я видела его или в первый раз, когда он приезжал во дворец, или в одно из первых его посещений дворца. Лицо у него было надменное, голос громкий, деланный. Одет он был неприлично: в тужурку, без крахмального белья. Вероятно, общение с Августейшей Семьей, в которой он не мог не почувствовать хороших людей, повлияло на него к лучшему, и он, вероятно, потом изменился в отношениях с семьей. Я не помню от кого, но мне пришлось слышать, что перед отъездом семьи в Тобольск он, разговаривая с Государем, говорил ему, что он из добрых побуждений переселяет семью из Царского в Тобольск, как удаленный от железных дорог, тихий и спокойный город, где им будет лучше; что он, Керенский, надеется, что Государь не усмотрит в его действиях „ловушки“. Государь ему ответил, что он ему верит».
Примечания
1
Речь профессора академика В. О. Ключевского в торжественном собрании Московской Духовной Академии 26 сентября 1892 года.
2
Даты везде указываются по новому стилю. Там же, где употреблен старый стиль, это оговаривается.
3
В России было три категории судебных следователей: 1) «участковый», 2) «по важнейшим делам» и 3) «по особо важным делам», делившиеся по степени важности самых дел. Эта «важность» определялась прокурорским надзором, и следствия у следователя по важнейшим делам возникали по предложениям прокурора суда, у следователя по особо важным делам – по предложениям прокурора суда, прокурора палаты или министра юстиции, как генерал-прокурора.
4
Дитерихс М. К. Убийство Царской семьи и членов Дома Романовых на Урале, ч. 1, с. 14.
5
Свидетель Д. Н. Дубенский был допрошен мною в Париже 28–29 декабря 1920 года.
6
Свидетель А. С. Лукомский был допрошен мною в Париже 3 июля 1922 года.
7
Архив Русской Революции, тт. II и III.
8
Свидетель Б. А. Энгельгард допрошен мною 12 апреля 1921 года в Париже.
9
Эти свидетели допрошены на следствии: П. А. Жильяр 12–14 сентября 1918 года в г. Екатеринбурге членом суда Сергеевым и мною: 5–6 марта 1919 года и 27 августа того же года в г. Омске, 14 марта 1920 года в г. Харбине и 27 ноября того же года в Париже; М. Ф. Занотти – мною 11 ноября 1920 года в Париже; М. Г. Тутельберг мною 23–27 июля 1919 года в г. Ишиме; А. А. Теглева мною 5–6 июля 1919 года в г. Екатеринбурге и 17 июля того же года в г. Тюмени; Е. П. Эрсберг мною б июля 1919 года в г. Екатеринбурге, 17 июля того же года в г. Тюмени и 16 марта 1920 года в г. Харбине; А. А. Волков 22 октября 1918 года в г. Екатеринбурге членом суда Сергеевым и мною: 20–23 августа 1919 года в г. Омске и 15 марта 1920 года в г. Харбине.
10
Свидетель Е. С. Кобылинский был допрошен мною 6-10 апреля 1919 года в г. Екатеринбурге.
11
Эти свидетели были допрошены мною в Париже: князь Г. Е. Львов – б-30 июля 1920 года, А. Ф. Керенский – 14–20 августа того же года, П. Н. Милюков – 23 октября того же года и 12 июля 1922 года.
12
Содержание настоящей главы, кроме показаний предыдущих свидетелей, основывается еще на показаниях камердинера Государя Т. И. Чемодурова, лакея Наследника Цесаревича С. И. Иванова, преподавателя английского языка детям С. И. Гиббса, дочери доктора Боткина Т.Е. Мельник и на записях в дневнике Наследника Цесаревича.
Свидетели Т. И. Чемодуров, С. И. Иванов и С. И. Гиббс были допрошены: первый членом суда Сергеевым 15–16 августа 1918 года в г. Екатеринбурге, второй мною 18 июля 1919 года в г. Тюмени, третий мною 1 июля 1919 г. в Екатеринбурге. Письменные показания Т.Е. Мельник составлены ею для дела 25 июня 1920 г. Дневник Наследника Цесаревича был обнаружен при обыске у охранника М. И. Летемина 6 августа 1918 года в Екатеринбурге.
13
Свидетель А. И. Гучков был допрошен мною 15 сентября 1920 года в г. Париже.
14
Трагическая Судьба Императора Николая II.