Призрачный мой дом - Геннадий Владимирович Тарасов


Геннадий Тарасов

Призрачный мой дом


Глава 1.

Проникновение.


Штаб тяжелого бомбардировочного авиационного корпуса возвышался над толпившимся у его подножия сосняком, будто гора Килиманджаро над саванной. Памятник прежней эпохи, когда архитектура вдохновлялась идеологией и соответствовала великим замыслам. Цитадель мирного, а теперь и военного времени.


Располагался штаб несколько на отшибе от собственно гарнизона, носившего предсказуемое название Сосновый Бор, ближе к летному полю, что понятно, у развилки дорог. Песочного цвета многоэтажное, а точней – многоуровневое здание в стиле конструктивизма под красно-коричневой железной крышей, утыканной похожими на тотемы антеннами. Где-то там, на самом верху, располагался КП – командный пункт Корпуса. Большая часть антенн принадлежала ему, им возбуждалась и использовалась – для связи с внешним миром и выдачи целеуказаний летящим по разным маршрутам бортам. КП наполнял эфир своим дыханием, своими живыми флюидами, не позволяя самолетам затеряться в океане неба, заблудиться, пропасть, не выполнив приказа. Зона ответственности КП была огромна, и сгинуть в ней, представлялось, так легко.


И эта вершина, этот особо охраняемый пик оказался покоренным.


КП был взломан, словно консервная банка, или раковина-жемчужница, когда весь его личный состав, включая дежурную смену, собрался в конференц-зале на ежемесячную читку приказов. Мероприятие проводил сам Командующий корпусом, генерал-лейтенант Горынин, поэтому присутствовать на нем полагалось всем, без исключений. Тем более что сразу после оглашения приказов, а это не больше десяти-пятнадцати минут, все, кто должны, вернулись на свои места и посты. Никто и предположить не мог, что в этом, охраняемом как крепость здании, с особым пропускным режимом – и за такой короткий промежуток времени, может произойти что-то подобное. Однако – произошло.


Едва открыли входную дверь КП, всем в лица ударил сильный поток ветра, что само по себе было странно. В режимном помещении работал кондиционер, и окна не открывались, по определению. То есть, таким было требование документов, определявших степень режимности объектов, и что это означает на практике, в каких конкретных мероприятиях выражается. Для КП было установлено – окна не открывать. И не так, что хочу – не хочу, а исключить технически такую возможность. Вместо решеток на окнах установили бронированные стекла, чтобы ни разбить их, ни проникнуть снаружи на КП было невозможно. Но, как дань уважения технике безопасности при пожаре – и в качестве компромисса, – при чрезвычайных обстоятельствах одно окно все же открывалось. На нем был установлен специальный запор с датчиком, который срабатывал при общем сигнале пожарной тревоги и открывал окно принудительно. В этом случае оно использовалось как аварийный выход, имелась даже специальная веревочная лестница для эвакуации. Однако пожара никакого и в помине не было, а сквозняком тянуло так, что забивало дыхание, и как раз из этого окна, что напротив двери. Створка его оказалась распахнута, и за ним, словно восклицательный знак, вертикальная доминанта, откуда-то с крыши свешивалась толстая альпинистская веревка. Розовая. Веревка мерно раскачивалась, и по ней сверху вниз пробегала волна.


То, что окно раскрыто, тем более веревка за ним – нонсенс для КП Корпуса. И если на окнах нет решеток, еще не значит… Или значит?


– Что за черт! – удивился Главный штурман КП Корпуса полковник Раужев, которого за возраст и опыт все запросто звали Лукьянычем. Он быстро подошел к окну и, глянув вниз, убедился, что лестница на месте и не задействована, а веревка не достает даже до предыдущего этажа. Это означало только то, что использовали ее для проникновения с крыши именно сюда, на КП. Лукьяныч, запрокинувшись, посмотрел вверх. Прикрывавший его лысину боковой начес седых волос при этом съехал и отвалился в сторону острым бликом, серпом на сияющем фоне неба, точно крыло верткой крачки. Веревка свисала с карниза крыши, он ухватился за нее и несколько раз с силой дернул. И, отзываясь на его действия, кто-то невидимый потащил веревку на себя, попытавшись втянуть ее наверх.


– Эй, эй! – закричал Лукьяныч и, моментально обернув канат вокруг ладони, не позволил ему ускользнуть. – На крышу, быстро! – скомандовал он.


Когда усилия с противоположной стороны прекратились, к слову – практически тотчас, он привязал веревку к трубе отопления под окном и, поправив прическу, приказал:


– Ну, а теперь внимательно смотрим, у кого что пропало.


Достав из кармана большой красный платок в крупную клетку, он вытер моментально покрывшийся испариной высокий лоб, тонкие губы его при этом презрительно кривились, хотя в прозрачных зеленых глазах сквозила тревога. Старый вояка понимал, что шуток в ближайшие дни не предвидится.


По КП, несмотря на сквозняк и прямой ток воздуха из сосновой рощи, разливался отчетливый кислый запах дерьма. Пока – в переносном смысле. Лукьяныч отчетливо видел, что в дерьме они все, и даже не по уши, а по самые макушки.


На крышу быстро не получилось, при том, что дверь на нее находилась совсем рядом, возле курилки, всего лишь этажом выше по боковой лестнице. Пока нашли ключ, пока совладали со ржавым замком, никого на крыше уже не застали. Только веревка, привязанная к основанию антенны, свидетельствовала, что прискорбное событие имело-таки место.


– Скорей всего, ушел по той лестнице, – указал зажатым в руке пистолетом в сторону спуска на нижний уровень крыши дежурный по части. – Знал, видимо, гад, как и куда.


Сунув пистолет в кобуру, он лично спустился по внешней металлической лестнице с узкими ржавыми перильцами уровнем ниже.


– Точно! – закричал оттуда. – Здесь дверь открыта.


Дверь, которую имел в виду дежурный, выводила в вечно пустой коридор в боковом крыле. Конечно, там никого уже не было, и никто ничего не видел. Не забываем, что мероприятие в конференц-зале еще не завершилось.


Как и предполагал Лукьяныч, на КП вскоре обнаружились пропажи.


– Маргаритка! Маргаритка пропала! – заметил пустое место на стойке с аппаратурой Серж, он же – капитан Таганцев, один из штурманов дежурной смены.


Маргариткой назывался БШД, блок шифрования данных. Блок был новейшим, предсерийным и по сути опытным образцом, потому и статус имел совершенно секретный. Еще и месяца не прошло, как поступил шифратор с завода, но за это время он уже прекрасно себя зарекомендовал в работе. Благодаря ему надежность канала связи с самолетами и защищенность его от подслушивания и помех многократно повысилась. Во всяком случае, тех трудностей при общении с бортами, которые наблюдались в первые дни войны, они больше не испытывали. Если БШД попал в чужие руки, использование его отныне бесполезно. Придется все менять, схему, алгоритмы, программное обеспечение, а это не за один день делается, и кучу денег стоит. Короче, серьезное дело, можно сказать – катастрофа. На тормозах такое никто не спустит.


Подлил масла в огонь, а если начистоту – подбросил гранату в пороховой погреб, Юра Хостич, по прозвищу Отто, удостоенный им благодаря большому шраму на правом виске. Шрам он заработал однажды в обстановке, приближенной к боевой, когда в ходе короткого, но жаркого словесного боестолкновения с женой, возникшего при обсуждении полезных свойств отдельных спирто-водяных смесей (СВС), почувствовал, что с него хватит, и вышел вон из кухни – прямо сквозь закрытую стеклянную дверь.


– Компьютер взломали, – сообщил он, и шрам на его отчаянно бледном лице запунцовел.


– Ты его что, не выключил? – спросил зачем-то Лукьянович, хотя и сам знал ответ.


– Мы его никогда не выключаем, – пожал плечами Отто, – тем более на пятнадцать минут. Но все защищено паролем, так просто не войдешь…


– Почему ты решил, что кто-то вошел?


– Потому что вошел. Кто-то. Экран разблокирован…


– Херасе, – выразил общее мнение майор Марлинский.


– Это еще слабо сказано, – отозвался маленький и верткий, как пуля, начальник дежурной смены подполковник Дукшта-Дукшица.


Вскоре выяснилось, что тот, кто вломился в защищенный паролем компьютер, кем бы он ни был, отлично знал, что ему нужно и где искомое взять. История посещений свидетельствовала, что скорей всего была скопирована, видимо, на флэшку, секретная база данных – частоты связи, пароли, позывные, цели… Компьютер подключался только к замкнутой локальной сети и выхода в большой интернет не имел, поэтому взломать его извне не представлялось возможным. Кто-то неизвестный нашел способ пробраться к нему непосредственно. Сюда, на КП, лично.


Произошедшее было очень и очень серьезно, тем более, учитывая, что авиация Корпуса вела реальные боевые действия в Литорали. Никто даже не думал, что невидимый враг сможет дотянуться своими щупальцами оттуда, из расположенной за тысячу километров зоны прорыва. Однако смог.


В общем, присутствующие сразу почувствовали, как распахнул им свои объятия трибунал. Кого, правда, он удушит в них, было пока еще не ясно, но выбор был достаточно ограничен, и в том, что подходящий человечек вскоре найдется, не сомневался никто.


Для начала же, как водится, подозревались все.


Организованные по горячим следам поиски, чрезвычайный режим пропуска, досмотр и проверки не принесли желаемого результата. Никого постороннего, или чужого, в штабе не выявили. Что было совсем уж плохо, ибо означало, что кражу совершил кто-то из своих. Тот, кто знал все входы и выходы, режим охраны и внутренний распорядок штаба, тот, на кого никто не мог подумать, кто вне подозрений.


После завершения собрания в конференц-зале о происшествии было доложено начальству. И начальство незамедлительно прибыло на место инцидента, Командующий Корпусом, собственной персоной, в сопровождении начальника штаба и группы офицеров-порученцев.


Генерал-лейтенант Горынин был немногословен, справедливо полагая, что все, что мог, он уже сказал раньше, за штурвалом боевого самолета, и что этого достаточно.


Среднего роста, с ладной, крепко сбитой фигурой, с орлиным взглядом и сединой в жестких волосах, в генеральской форме из особого материала для высшего комсостава, с дубовыми листьями в петлицах, Иван Владимирович был похож на епископа, такой же ухоженный и недоступный. Окруженный аурой небожителя и ароматом особого генеральского одеколона, Командующий прошел прямо на середину штурманского отдела, сразу заполнив как бы само собой освободившееся перед ним пространство. Утвердившись в центре, он заложил руки за спину и медленно обвел всех присутствующих взглядом. Потом кивнул в сторону окна:


– А это что за кишка там болтается?


– Веревка, товарищ генерал-лейтенант, – дал пояснения Лукьяныч. – По ней сюда, на КП и проникли, так сказать…


– Ясно… Развели бардак!


С этим спорить было сложно, поэтому никто и не ответил.


– Ну, и кто, по-вашему, это сделал? – продолжал допытываться генерал.


– Пока не знаем, – понимая, что отдуваться, прежде всего, придется ему, снова ответил Лукьяныч.


– Не знаете? А я вам скажу: это вы все сделали.


Командующий объединил всех присутствующих круговым жестом.


– Вы все.


Повисло гнетущее молчание. Возразить было нечего, никто и не пытался.


– Разбирайтесь! – кивнул Горынин начальнику штаба и направился к выходу.


– Есть! Так точно, товарищ Командующий, – подобравшись, закивал красной физиономией полковник Дахно. – Разберемся, будьте уверены.


На пороге генерал остановился и, повернувшись, бросил свинцовое:


– Вы все, все здесь преступники! – чем добил присутствующих окончательно.


– А ты зайди ко мне, – неожиданно сказал генерал майору Марлинскому, чем заставил того вытянуться в струнку. – Когда тут разгребетесь немного …


– Есть, товарищ Командующий!


После того, как генерал Горынин удалился, Дахно обвел выстроившихся вокруг него членов дежурного расчета КП тяжелым взглядом, и, кивнув старшему по званию, полковнику Раужеву, хрипло бросил:


– Докладывайте!


Полковник Дахно, Михаил Кириллович, в отличие от генерала Горынина, не обладал высоким летным мастерством. И простым мастерством не обладал, и даже талантом, что стало очевидно в ходе недавнего летного происшествия, участником, главным действующим лицом и виновником которого он стал. Во время тренировочных полетов, при взлете, ему что-то показалось, или же он что-то перепутал, но неожиданно для всех, в том числе и для себя самого, он вдруг выключил двигатели, когда самолет уже набрал скорость и начал отрываться от земли. Самолет не взлетел, но и не остановился, потому что не мог так сразу это сделать, а выкатился далеко за пределы полосы. Так далеко, как никто до него не выкатывался, так что в определенном смысле Михаил Кириллович был чемпионом. Плоскостью самолет задел Ближний привод, в котором на топчане нес службу ничего не подозревавший дежурный прапорщик, которого и придавила на его ложе завалившаяся стена. Трое солдат дежурной смены, к слову, почуяв опасность, разбежались за мгновение до того, чем спасли себе жизнь. Прапорщик тоже выжил, но со службы его комиссовали. Самолет пострадал не сильно, восстановлению и ремонту подлежал, и это стало большим облегчением для полковника Дахно. Дело в том, что начальник штаба – должность летная, гипотетически даже генеральская, и тот, кто ее замещает, должен летать, не в качестве пассажира, а как пилот, и иметь за год определенный налет. И если бы Михаила Кирилловича списали с летной работы, что было уже практически решено, ему пришлось бы и вовсе увольняться из армии. А так еще хотелось послужить! На помощь пришел сам Командующий. Дахно в качестве начштаба его вполне устраивал, поэтому он, отстранив полковника от полетов на боевых, взял его, тем не менее, вторым пилотом к себе на УШС – учебно-штурманский самолет, так называемый самолет Командующего, которым управлял он сам. На добро Михаил Кириллович отвечал личной преданностью и рвением по службе, с которой почти перестал уходить домой. Часто он оставался ночевать в кабинете, на диване, конечно, не высыпался, отчего глаза его были воспалены, а лицо приобрело апоплексический красный цвет.


– Так вот, что тут докладывать? – пожал плечами Раужев. – В соответствии с вашим распоряжением, все убыли в конференц-зал на читку приказов. Вернулись через четверть часа, а здесь вот это, – он кивнул на открытое окно. – Что интересно, когда мы вошли, там, на веревке, еще кто-то барахтался, и потом попытался втянуть ее наверх. Этого мы ему не позволили…


– Ну, хоть этого вы не позволили, – саркастически прохрипел Дахно.


По случаю чудесного избавления от служебного тупика – после назначения на должность начальника штаба, – полковник Дахно, как водится, накрыл поляну, то есть, выставил угощение. Выпить-закусить, если кто не понял. Мероприятие проходило в сауне, устроенной в подвале штаба по личному распоряжению Командующего, большого любителя банных процедур. Приглашен был лишь узкий круг лиц, чином не ниже полковника – не считая упомянутого уже майора Марлинского, Петра Петровича, отвечавшего за сервировку стола и наполненность посуды. У Петра Петровича имелся прирожденный талант к организации и проведению застолий, поэтому очень часто начальство, да и не только оно, использовало его в этом качестве. Особенно же в неофициальной, банной обстановке и при полном неглиже. Тут кстати нужно заметить, что отец Петра Петровича, Петр Петрович старший, вышел в отставку в звании генерал-майора. Он являлся давним другом и сослуживцем нынешнего Командующего, генерала Горынина, не удивительно, что Марлинский-младший был знаком с ним с самого детства. Вот смотрю я на тебя, не раз говаривал ему Иван Владимирович, дядя Ваня, ну вылитый Петька! Вылитый!

Дальше