Моя правда!
Серия «Русская доля»
Алив Чепанов
© Алив Чепанов, 2023
ISBN 978-5-0053-5041-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Кажется, что на сельских жителей, в отличие от городских, политика влияет в меньшей степени, но так только кажется. Рано или поздно, лучше конечно рано – лучше для него самого, любому человеку, независимо от места проживания, стоит определиться и ответить самому себе на вопрос: с кем ты, на чьей ты стороне? Если ты в своей жизни ограничиваешься пассивной позицией, типа: «моя хата с краю – я ничего не знаю», то обязательно найдётся кто-то, кто займёт твоё место в истории и за тебя этот кто-то примет такое решение, с которым ты потом не согласишься, но тебя уже никто не спросит и от тебя уже ничего не будет зависеть.
Далекие события прошлого века, порой кажутся похожими на современные и тогда становятся актуальными и в наше время. Оказывается, что существуют вечные проблемы, не зависимые от времени и не стираемые им. Сравнения тех далёких и наших сегодняшних проблем в обществе, показывает и доказывает, что многие вопросы стоявшие перед обществом сто и более лет назад, до сих пор не решены или решены, но не правильно. Есть общественные интересы, а есть индивидуальные, иногда они пересекаются, а иногда расходятся. Есть правда лежащая на поверхности, которая преподносится во всех официальных источниках, а есть скрытая, глубоко зарытая лжецами, которую нужно искать, до которой нужно докапываться, но скорее всего она и есть самая настоящая.
…На границе Тульской и Рязанской губернии по правому крутому берегу небольшой речушки Мокрая Тобола, одного из притоков верховья Дона, вытянулась деревня Писаревка. На левом берегу реки была широкая заливная пойма, переходившая в пологий склон. На восточной и западной границе деревни река делала крутые повороты на юг.
На восточной окраине деревни, в месте крутого поворота реки, склон становился круче и казался более высоким, откуда открывался широкий перспективный вид долины реки. На вершине склона красовался двухэтажный дом-дворец с мезонином, принадлежащий местному помещику. Дом окружал обширный парк с искусственный бассейном в самом его центре. Круглый год в доме жила семья помещика. К дому, помимо большого парка с бассейном, примыкали огороды и пахотная земля. Дальше начиналась восточная окраина деревни. Она была заселена зависимыми от помещика крестьянами и имела довольно бедный внешний вид, по сравнению с примыкающей к ней средней частью деревни, именуемой местными жителями Селезнёвкой. Для всех крестьян Писаревки, жизнь в помещичьем доме-дворце представлялась просто райской, а его обитатели казались им так прямо, какими-то, святыми небожителями.
На другой – западной окраине деревни находился дом другого помещика, он был менее привлекательным, казался немного запущенным, а принадлежащие помещику крестьяне западной части деревни выглядели намного беднее, чем селезнёвские и крестьяне восточной части.
Селезнёвка принадлежала графу, который сам никогда не жил в своём поместье, не имел тут дома и превратил принадлежащие ему земли в хозрасчетное предприятие по европейскому образцу. Земля была засажена яблонями зимних промысловых сортов. Принадлежащие графу крестьяне были освобождены от крепостной зависимости еще раньше крестьянской реформы 1861-го года. Селезневские крестьяне работали главным образом на себя, имели какой-никакой достаток и даже запас. Они и по общественному положению считались в деревне выше крестьян восточной и западной части деревни. Такое положение сохранялось и позже, вплоть до революции 1917-го года. Таким образом, деревня Писаревка была разделена административно на три почти равные по территории части.
Средняя часть – Селезневка, была вытянута вдоль правого крутого склона реки и в свою очередь состояла из двух слобод: верхней и нижней. Верхняя слобода, обращенная фасадами домов к реке, на юг, была основной – центральной и более плотно заселенной из-за своего выгодного географического расположения. Огороды, как и было положено, располагались позади домов, а окна были обращены на деревню и на долину реки. Дома нижней слободы были обращены окнами на север на деревню. В нижней слободе Селезневки и располагался дом семьи Животовых. Вид из окон дома намного бы выиграл, если бы его поставили фасадом на юг, к реке, с видом на обширный помещичий сад. Но этого предки Животовых, ставившие дом, не могли себе позволить. Поставив дом к деревне задом, означало противопоставить себя всей деревенской общине. Это было недопустимо по вечным неписанным законам деревенской общины.
Деревенская община существовала видимо всегда, наверное ещё при первобытно-общинном строе. Не зря же и сейчас говорят: общество, общественный строй, общественное мнение. Со временем отпала приставка: «первобытно-», а общинный так и остался и в названиях и в жизни. Ещё во времена «Русской правды» община в деревне выполняла функции местной власти. Она отвечала за отдельных своих членов и за все преступления, совершенные вблизи месторасположения деревни. Вервь, как община называлась в древности, еще с тех давних времен, являлась органом местного крестьянского самоуправления. Круговая порука – ответственность всех членов общины за действия и выполнение обязанностей каждым из её членов, просуществовала официально до революции, существовала и после, но уже в несколько искажённом виде, в виде колхозов и совхозов. Существует она и в 21-м веке, если не столько в жизни, то точно в умах и традициях сельских жителей, несмотря на планомерное уничтожение деревень, начавшееся с 90-х годов 20-го века. А что такое в наше время СНТ – Садовое некоммерческое товарищество со своим председателем и правлением? Та же община, только на современный лад. Все традиции деревенской общины в наше время, подпитываются воспоминаниями людей старших поколений, обычаями и традициями дошедшими до нас. Все, проживающие на территории деревни, де факто всегда считались членами деревенской общины. Главным неписанным законом – здесь являлась позиция самой авторитетной и активной части общины. Интересы рядового члена общины не могли идти в разрез с общинными, община этого никогда не прощала, не прощает и теперь.
Вернемся, все же, к описанию дома. Большой просторный дом семьи Животовых был сложен добротно, из красного самодельного кирпича с необычайно толстыми стенами, хранящими много тепла в зимние морозы, с большими тремя окнами на север (на улицу) и совсем маленькими двумя окнами во двор для наблюдения за скотом. В плотную к дому был пристроен двор для скота, а к нему уже сарай для соломы и сена. Все было устроено продуманно, экономно и рационально. Ничего не пропадало в хозяйстве Животовых. Зерно никогда полностью не вымолачивалось сознательно для дальнейшей постепенной подкормки скотины и домашней птицы. Недомолоченная солома, с колосьями, в первую очередь шла на корм овцам, а затем в смеси с сеном и отрубями – корове. Перемятая и загаженная скотом солома тоже шла в дело – выносилась в навозную кучу, а оттуда вывозилась на удобрение. Всюду снующие по двору куры, внимательно следили за хозяйством и своевременно извлекали пропущенные зерна, взамен чего несли полноценные яйца.
В доме в чулане за печкой была устроена кровать – самое привлекательное место в доме, конечно после печки. По противоположной стене, начиная от печки до окна, шел деревянный настил, проходящий над скамейкой, предназначенный для сна. Нижняя часть под скамейками, которые шли вдоль всего периметра основного просторного помещения дома – гридни, использовалась для хранения различных предметов, а в зимнее время для отогревания появившихся ягнят. Длинный и широкий обеденный стол из толстых некрашеных досок стоял направо от двери. Около стола стояли такие же широкие лавки, что и у стен, сделанные с расчётом на то, чтобы на них можно было и прилечь. В «красном» углу над столом висели нарядные подвенечные иконы. Слева от входной двери, в чулане за печкой всегда спали молодожены, до того, как обзаводились собственными домами и хозяйствами.
В памяти уже взрослого Ивана Андреевича Животова очень часто возникала эта давняя сладостная картинка из детства. Зимним вечером в доме над столом висит керосиновая лампа и еле-еле светит. он, еще ребенок, лежит в чулане, укрывшись одеялом, и слушает интересные разговоры за перегородкой. Кто разговаривает, он не видит, да ему и не нужно их видеть. Маленький Ваня и так представляет их достаточно четко, одновременно со всем тем, о чём они говорят. Его мама то появится и поцелует его, то вновь исчезнет. Все чем-то заняты. Но Ваня уже согрелся, ему очень хорошо, он уже ничего не боится, родные рядом – всё хорошо, он засыпает… Просыпается мальчик уже рано утром. Мама появляется, но она куда-то торопиться и быстро уходит. На полу появляется солома, от которой распространяется холодный, но приятный дух. Бабушка хлопочет у печки, снимает заслонку, чиркает спичками, зажигает жгут соломы и кладет его вначале на шесток, а после того как он разгорится, проталкивает жгут кочергой в печь. Страшная черная печь, в недрах которой всю ночь прятались рогатые черти, наполняется пламенем, как в аду, что наклеен на деревянной перегородке. После чего бабушка начинает быстро и ловко поворачиваться около печи. Она то кладет новые жгутики соломы, то ставит чугунок и рогачом пропихивает его в печь, то кочергой разгребает не прогоревшую солому. А пламя в печке, ярко освещая все закоулки, греет даже на расстоянии, и всё меняется: то вспыхивает, то затухает и чудится Ване, как черти, спрятавшиеся между чугунками, мечутся в аду. А бабушка кочергой разворачивает потемневший жгут соломы, вызывая вновь яркое пламя. Иногда бабушка поворачивается к внуку и увидев, что он не спит, ласково и любовно говорит:
– Чего глазенки то таращишь, Ванюша? Спал бы ещё, и с этими словами бабушка целует его. Ване хорошо. Он хочет сказать или сделать для неё что-нибудь хорошее, полезное, но не знает что, от этого просто лежит и молча таращит на бабушку глаза. Когда она печёт блины, обычно это бывает зимой, то первый блин она разламывает своими морщинистыми засаленными руками пополам, одну половину пробует сама, а другую вместе с потемневшим кусочком сахара, дает Ване:
– На, Ванюша голубчик, попробуй.
Вот так за несколько лет, слушая бабушку и всё, что говорилось за перегородкой за большим семейным столом, дополняя полученную информацию своим воображением, Ваня получил полное представление об истории происхождения своей семьи. Иногда очень чётко, до мельчайших подробностей, человек на всю жизнь запоминает именно что-то далёкое из детства и юности, может быть даже не очень существенное, но такое тёплое, близкое и родное. Он вспоминает эти моменты спустя много, много лет и будучи уже взрослым человеком, думает про себя, что там в далёком детстве наверное и были самые счастливые и беззаботные моменты его жизни.
1. «Ветер странствий»
Вот что услышал маленький Ваня лежа в чулане за печкой. Начнем с того, что прадеда Вани звали тоже Иваном и Ваню назвали в его честь. У прадеда Ивана было три сына, младшего из них звали Михаилом. Когда Михаил стал взрослым его однажды послали старшим в ночное на самое удаленное пастбище, на границе Тульской и Рязанской губерний. На это пастбище по ряду причин ехали неохотно, хотя там и была очень сочная, по сравнению с другими угодьями, трава. Считалось что там иногда бывает жутковато, беспокойно и довольно скучно. Крутые склоны, глубокие, поросшие осокой омуты, отсутствие вблизи какого-либо жилья – такие факторы только подтверждали дурную репутацию этих диких мест. Михаил, когда бывал в этих лихих местах в качестве младшего и сам часто ощущал странные особенности этих мест, воздействующие на его психику. Ни с того ни с сего на маленького Мишу накатывал совершенно необъяснимый страх и ничем не вызванное беспокойство, нападающее на него именно здесь. Несмотря на все прошлые страхи, теперь, будучи уже почти совсем взрослым, Михаил не возражал против направления его туда старшим. Михаил всегда стремился к чему-то необычному и неизведанному, и поэтому, это таинственное пастбище в некоторой степени всё же притягивало его, как человека по натуре любознательного.
Стояла прекраснейшая пора, вся природа раскрылась во всей своей красе. Кроме того лето удалось на редкость теплым. Вечера были тихими, парными и какими-то нежными. Травы в этот год уродились густыми и душистыми. Кузнечики и сверчки старались переиграть друг друга, из-за чего всё вокруг наполнялось их музыкальным звоном. Полная луна, казалось объявляла всему миру о красоте любви, о неизведанных краях, не рассказанных ещё сказках, о богатырях, красавицах, колдунах, колдуньях, о мучениках и счастливцах, – о всём том, что находилось где-то там далеко, далеко, за границей видимости, она всегда завораживала Михаила.
Кони, утомленные дневной работой, жадно щипали сочную, всю пропитанную росой, молодую траву. По мере наступления темноты ребята собирали сухие конские лепёшки и высушенные прошлогодние травы и бросали их в огонь, чем поддерживали слабый костерок. Соседский парнишка – Сашка Грачёв уже не в первый раз рассказывал мальчишкам одни и те же сказки, постепенно что-нибудь меняя в них, чтобы байки звучали как новые. Всё это для Михаила было привычным и уже порядком надоевшим. Хотелось нового и до сих пор еще неизведанного. Вспомнились песни, в которых воспеваются молодцы, путешествующие по всему миру в поисках плененной красавицей, как они бросались на врага, намного сильнее себя и освобождали свою красавицу из плена. Всегда молодец что-то придумывал, что-то предпринимал, совершал героические подвиги, чтобы найти свою красавицу. Ему было не легко, но богатырь в конце концов сражал всех злодеев, после чего обычно наступало всеобщее умиротворение и великое счастье для всех. Михаил всё сидел и сидел в темноте вместе со всеми ребятами и слушал не в первый раз этого болтуна Сашку, как он его про себя называл.
«Что он, этот Сашка, еще нового выдумает про Кощея Бессмертного или Василису Прекрасную? Ведь всё уже давно выдумано и рассказано. Нет, он-то уже не маленький, он старший, ему должны подчиняться все и поэтому он не намерен сидеть тут всю ночь зря, – думал Михаил. – Ещё никогда не было ни одного происшествия на этом пастбище и нет смысла торчать около лошадей всю ночь. На ту сторону реки лошади не пойдут, а до посевов слишком крутой склон, чтобы измученные лошади вздумали туда подняться. Да и не бывало такого ни разу. И что им туда рваться и тут есть хороший корм. Нет, пастбище совершенно спокойное, только вот скучновато здесь. Ничего, постараемся развеселиться…» – решил про себя Михаил и громко окликнул ребят:
– Николка! Митяй! Вы где?!
Отозвавшись ребята поднялись и подошли к лежавшему в стороне старшему – Михаилу. По неписанному закону деревенской общины, указания старших должны были выполняться беспрекословно. Николай и Митяй были уже взрослые парни, хотя и моложе Михаила, они находились в том критическом возрасте, когда их еще никто не называл парнями, но уже и детьми тоже никто не называл.
– А что, слышь, – обратился Михаил к Николаю, – как-кузнечики-то играют. Говорят, что они так в темноте зазывают к себе подружек. Ты же уже не маленький чтобы детские сказки слушать. Пойдем лучше в Черемушки, к девкам.
– Нет, это далеко, речку надо переходить, к тому же мы там никого не знаем. Может там и девчат-то нету, – попытался было возразить Николай.
– А может там и девчат-то нету? – передразнил Михаил Николая, подделывая его голос. Парни рассмеялись и с улыбкой произнесли уже хором: