– Коллега, будьте любезны, растолкуйте, нашей уважаемой гостье, что означает «пять», – попросил Кивсяк Гатроподу.
Улитка расправила свои рожки и заговорила:
– Дело в том, что существует два вида гусениц. Те, у кого пять пар ножек на конце тела, это настоящие гусеницы. Они потом превращаются в бабочек.
– Значит, я будущая бабочка?
– Совершенно верно, – подтвердил Кивсяк.
– А те гусеницы, у которых ножек шесть пар, это гусеницы ложные. Они потом превращаются в пилильщиков.
– В кого превращаются? – не поняла Гусеница. – В дровосеков?
– Дровосеки – это жуки. А пилильщики – это что-то вроде ос, – разъяснил Кивсяк.
– И что же они пилят?
Кивсяк собрался было ответить Гусенице, но тут на поляне появился хищный жук-жужелица.
– Быстро ко мне! – скомандовала Гастропода.
Гусеница поспешила к улитке и спряталась под её раковиной.
А жужелица бросилась на Кивсяка. Тот свернулся спиралью; затем в лапках профессора неожиданно появился газовый баллончик. В жука брызнула струя, пахнущая горькими миндалем. Жужелица недовольно завертела головой, закашлялась и унеслась прочь.
– Все целы? – спросил Кивсяк, разворачивая витки своего тела.
– Все, – дуэтом ответили обе.
– Хорошо вам в домике, – сказала Гусеница, покидая раковину улитки. – Или вам с вашим химическим оружием, – обратилась она к Кивсяку, прячущему газовый баллончик. – А мне что делать?
– Прекрасный вопрос. Сейчас мы его обсудим, – ответил Кивсяк, и в его лапках, как по волшебству, появился ноутбук.
Гастропода шепнула Гусенице:
– Устраивайся поудобней. Это надолго. Профессор, конечно, очень эрудированный лектор, но увлекающийся. Готовься к тому, что его выступление будет длиться не менее часа.
– Итак, начнем, – провозгласил Кивсяк. – И начнем с того, что некоторые существа уже рождаются с собственной крышей над головой, в собственном жилище, так сказать. Например, усоногие раки.
– Усоногие? – удивилась Гусеница.
– Я знаю, кто это, – вмешалась в беседу улитка. – Я у профессора диплом писала о морских желудях, а это как раз и есть усоногие раки. Они всю жизнь в своих раковинах проводят.
– Молодец, – похвалил её профессор. – Однако разнообразными раковинами славятся в первую очередь моллюски. У некоторых из них раковины – словно черепичная крыша. Эти моллюски называются хитоны, – и профессор развернул монитор к слушательницам. – А у других всего две створки. Они так и называются – двустворчатые. А у третьих – как вот у нашей уважаемой улитки – одна цельная раковина.
– Похожая раковина есть у моллюска наутилуса, – отозвалась Гастропода. – Она у него очень красивая. Недаром этого родственника осьминога называют ещё жемчужным корабликом. Профессор, пожалуйста, покажите его нашей гостье.
– С удовольствием, – и Кивсяк защелкал клавишами ноутбука, – вот, взгляните.
– Какое чудо! – восхитилась Гусеница.
– А раз вы употребили слово «гостья», – и профессор кивнул Гастроподе, – то вот морская улитка ксенофора. Она к нашему разговору имеет непосредственное отношение.
– У неё такой же домик как у Гастроподы? – предположила Гусеница.
– Не совсем, – заметил профессор. – Посмотрите внимательно. Ксенофора приклеивает к своему жилищу кусочки раковин других моллюсков. Поэтому у неё такое имя. Ксенофора означает «несущая чужих» или «несущая гостей».
– А если она эти самые раковины не найдёт? – засомневалась Гусеница.
– Найдёт, – успокоил Гусеницу профессор, – на морском дне строительного материала предостаточно. Бывает, ксенофора прилаживает к своему домику и камешки, и веточки кораллов, и даже осколки бутылок. Таким образом этот морской моллюск как бы достраивает своё жилище, данное ему при рождении. Но есть животные, которые поселяются в пустых раковинах моллюсков. Это раки.
– Снова раки?
– Да. Но уже другие. Это раки-отшельники. Вот, полюбуйтесь!
– Ой, как интересно! Словно избушка на курьих ножках! – воскликнула Гусеница.
– Тогда уж избушка не на курьих ножках, а на рачьих.
– Дождь пошёл, – вмешалась в разговор улитка.
– Дождь? Откуда дождь? – рассеяно спросил Кивсяк, вглядываясь в безоблачное небо. – Ах, вот оно что! Никакого дождя нет! Просто над нами ещё один домик.
– Где он? – хором спросили Гусеница и Гастропода.
– Прямо над нами. Смотрите внимательней.
– Вижу, – первой отозвалась Гастропода, – комок пены на веточке ивы. Вон там, – обратилась она к Гусенице и махнула вверх своими рожками.
– Да, теперь и я вижу, – ответила Гусеница.
– Эта пена имеет прямое отношение к нашему разговору, – продолжил свою лекцию Кивсяк. – Ведь как я уже отметил, это тоже домик. Он сделан из пены.
– И кто же его построил? – спросила Гусеница.
– Маленькая такая цикада. Причем, не взрослое насекомое, а личинка.
– Но где же она? Я вижу только пену, – удивилась Гусеница.
– Личинка внутри её. И не видим личинку не только мы, но и птицы. И хищные жужелицы её тоже не видят. Личинка там в полной безопасности. Кстати, из-за своего удивительного жилища это насекомое получила свое название – пенница. Есть у неё и ещё одно имя. Правда, менее благозвучное.
– Какое же?
– Слюнявица.
– Да, слух не ласкает…
– Встречаются и не менее странные убежища, – сказал Кивсяк.
– Тоже из пены?
– Не из пены, а из слизи. Сейчас покажу, – и профессор склонился над ноутбуком. – Вот, – произнес он. – Это морской попугай.
– Какая красивая рыбка, – восхитилась Гусеница.
– Пестрая, как попугай, – подхватила улитка.
– Так вот, эта рыба каждую ночь строит себе новое жилище. А точнее – просто делает своеобразный спальный мешок. Рыба выделяет слизь и оказывается внутри прозрачного кокона.
– А зачем это ей?
– В коконе она может спокойно ночевать – недруги не могут пробиться сквозь его упругие прочные стенки. Наутро рыба разрывает свой «спальный мешок» и освобождается. А вечером создает новый.
– Как интересно, – произнесла Гусеница. – Но я не хотела бы жить ни в пенном доме, ни в слизистом. А кто ещё строит себе избушки?
Кивсяк открыл было рот, чтобы ответить, но не успел, потому что на поляну вышло чудовище.
Увидев его, Гусеница пискнула и, не дожидаясь приглашения, скрылась под раковиной улитки. Гастропода тоже испугалась. И было от чего. Шестиногое чудовище казалось бесформенным от того, что всё его тело облеплено толстым слоем грязи и мусора.
Кивсяк поступил так же, как и в случае с жужелицей. Он достал свой газовый баллончик и направил струю, пахнущую горьким миндалем, на пришельца.
Чудовище чихнуло так оглушительно, что с его тела поднялась целая туча пыли. Затем оно развернулось и заковыляло прочь.
– Нам сегодня, несомненно, везёт! – произнес Кивсяк с удовлетворением. – Только что был продемонстрирован ещё один вариант жилища. И продемонстрировал его хищный клоп – редувий ряженый. Второе его название ему более подходит – грязный хищнец.
– Хорошенькое имечко! – усмехнулась Гастропода.
– А какое отношение имеет этот ваш хищнец к нашей беседе о разных домах? – спросила Гусеница, уже покинувшая гостеприимную раковину улитки.
– Самое непосредственное! – откликнулся Кивсяк. – Ведь тот мусор, которым он облеплен – это и есть его дом. Ну не дом, а скафандр, если вам угодно. Он специально разную труху и всякий хлам собирает и на себя приклеивает – маскируется. Так ему легче и к жертве подкрасться, и, наоборот, от врагов спрятаться.
– От газового баллончика не спрячешься, – заметила Гастропода.
– Надо сказать, другие насекомые тоже создают себе защитные костюмы, но гораздо более изящные. Например, личинка пилильщика, которая сидит прямо над нами. Вон там, на кусте смородины.
– И что же она пилит? – спросила Гусеница.
– Листья. Своими челюстями. Пилит и ест, – ответил Кивсяк, – но речь сейчас не об этом. Взгляните, какой у неё красивый домик: белоснежный, ажурный, сделанный из длинных восковых нитей.
– Да, он лучше смотрится, чем мусорный скафандр этого вашего клопа-грязнули.
– Несомненно. Но и у того, и у другого один и тот же недостаток: это всего лишь одежда, камуфляжный или защитный костюм. А настоящий дом надо построить. Как, например, делает вот это животное, – и профессор защелкал клавишами.
– Какой красивый цветок! – восхитилась улитка, взглянув на монитор.
– Это не цветок. Это сидячий морской червь. Он живёт на дне, в башенке-футляре, который соорудил из песчинок. То, что вы приняли за лепестки цветка, это щупальца, которыми червь ловит разную плавающую в воде мелкую живность.
– У этого жилья есть только один недостаток, – добавил профессор.
– И я знаю какой, – догадалась Гастропода, – такой же, как у моих любимых усоногих раков. Они со своими домиками не могут передвигаться. Поэтому они всю жизнь вынуждены проводить на одном и том же месте.
– Всё правильно! Молодец! – похвалил свою ученицу Кивсяк.
– Смотрите, бабочка! – воскликнула Гусеница, увидев, как на поляну опустилось изящное крылатое насекомое. – Я в такую же превращусь?
– Нет, – ответил Кивсяк, – в такого вы не превратитесь. Потому что это вовсе не бабочка, а ручейник. Кстати, и он имеет прямое отношение к нашей беседе.
– А где же у него домик?
– У него самого нет. В домике поселяется его личинка.
– А на неё можно посмотреть?
– Только на мониторе ноутбука.
– Почему? Она живет где-то очень далеко?
– Нет, личинка обитает в соседнем ручье. Под водой. А нырять никто из нас не умеет. Так что подходите ближе к экрану. Вот она.
– Какая интересная избушка! – восхитилась Гусеница. – Сделана из веточек и травинок. А чем они скреплены?
– Паутиной.
– И у меня паутина есть.
– Так может и вам сделать что-нибудь подобное? Только не под водой, конечно. Попробуйте!
А мы вам поможем. Да, коллега? – обратился Кивсяк к улитке.
– С удовольствием! – откликнулась та.
И работа закипела.
Гастропода подносила сухие травинки, Кивсяк разгрызал их на кусочки, а Гусеница при помощи паутины скрепляла весь этот строительный материал.
Вскоре у них получился домик, точно такой же, как у ручейника. Гусеница забралась внутрь.
– Ну как, удобно? – поинтересовался Кивсяк.
– Не тесен, не велик? – уточнила Гастропода.
– Как раз в пору, – удовлетворённо произнесла Гусеница. – Спасибо вам!
– Ну вот, у вас теперь собственное жильё. Можно сказать, собственная крепость.
– В нём мне никто не страшен – ни жук-жужелица, ни этот ваш клоп-неряха.
– Грязный хищнец, – поправил её Кивсяк.
– Вот-вот. Он самый.
– В своём теремке вы будете в безопасности и когда превратитесь в куколку, и потом – когда станете бабочкой.
– Чудесно! Я буду жить одна в своём собственном домике! Этакой бабочкой-затворницей.
– Как Николь в своём хрустальном замке. И так же как Николь, будете ждать своего принца, – подтвердил Кивсяк. – И непременно дождётесь!
– Николь – это кто?
– Это красавица-креветка. Из другой сказки В. Г. Бабенко. Почитайте. Очень рекомендую.
Барабанная дробь
Ранним весенним утром Кивсяк покинул свою уютную норку и, не торопясь, пополз по лесной дорожке на прогулку. За поворотом ему повстречался паук.
Увидев Кивсяка, он вежливо поздоровался:
– Доброе утро, профессор!
– Здравствуйте, уважаемый! – ответил Кивсяк и озадаченно добавил: – А разве мы знакомы?
– К сожалению, меня вам никто так и не представил. Позвольте сделать это мне самому. Я Паук. Бродячий.
Паука так окрестили зоологи, потому что он не плёл сетей и не сидел рядом с ними в ожидании, когда туда угодит муха, а просто бродил по земле в поисках кого-нибудь съедобного.
– Вас же я хорошо знаю по многочисленным отзывам других обитателей леса, – продолжил Паук. – От ваших лекций в восторге и Малиновый Куст, и Берёза, и Одуванчик, и Гусеница, и улитка Гастропода.
– Очень приятно слышать, – ответил профессор. И, сменив тему, добавил: – Какое сегодня прекрасное утро!
– Утро замечательное, – согласился Паук. – Птицы поют. И дятлы так дупла долбят, что по всему лесу стук разносится! Как они, однако, дружно плотничают!
– Позвольте с этим не согласиться, – произнес Кивсяк, предвкушая, что он сейчас прочтёт ещё одну лекцию. – Дятлы дупла давно уже выдолбили. Они сейчас не плотничают. Это они, так сказать, поют.
– Поют? – удивился Паук.
– Дятлы вообще-то не лишены голоса. Они, в частности, могут кричать, некоторые звонко и бодро, другие гнусаво и минорно. Но для того, чтобы обозначить границы своего участка, они вот так стучат клювами по деревьям. Это и есть их, так сказать, песни, ну, как трели у соловья.
– В качестве барабана любое дерево годится?
– Нет. Каждая птица находит подходящий сухой сук поближе к вершине. По силе звука и по ритму ударов можно определить вид музыканта.
– Вот как! – удивился Паук.
– К примеру, самая громкая барабанная дробь в нашем лесу у чёрного дятла, самая тихая и частая – у малого дятла. В Австралии, где нет дятлов, обитает знаменитый пернатый ударник – попугай чёрный какаду. У него есть настоящая барабанная палочка!
– Откуда она у попугая?
– Сам делает. Обрабатывает клювом подходящую ветку и получается отличная барабанная палочка. Какаду берет её в лапу и музицирует – бьет по сухому дереву.
– Поразительно!
– К слову сказать, в нашем лесу, кроме дятлов, живут и другие мастера-барабанщики. Это зайцы.
– Зайцы!?
– Ну да, зайцы-беляки. Они звучно колотят передними лапкам по пенькам.
– Тоже обозначают, что это именно их участок леса?
– Нет, просто предупреждают товарищей об опасности.
– Как всё это интересно! Недаром все говорят, что вы превосходный рассказчик!
– Весьма польщён, – поклонился Кивсяк. – Кстати, лапками выбивают дробь и другие звери.
– Какие же?
– Например, грызуны-песчанки.
– Судя по названию, они живут в пустыне.
– Совершенно верно. Но в отличие от зайцев, они вынуждены использовать иные ударные инструменты.
– Я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду. В пустыне ведь нет пеньков.
– Совершенно верно! Поэтому они колотят по сухой плотной земле. Есть и ещё одно отличие.
– Какое же?
– Они работают не передними, а задними лапками. Причем не последовательно, а одновременно.
– Это похоже на разные школы барабанного искусства.
– В огромных поселениях песчанок вечерами можно слышать целые ансамбли ударных: каждый зверёк, сидя перед норой, ведёт свою партию, топая по земле лапками.
– Невероятно! Настоящее шоу пустынных барабанщиков!
– В Африке при помощи особого топота общаются между собой антилопы. А маленький тамошний зверёк прыгунчик предупреждает своих сородичей об опасности, стуча хвостом по земле.
– А есть барабанщики среди насекомых? Они мне как-то ближе.
– Есть. Чтобы познакомиться с одним из них, давайте подойдем вон к тому сухому дереву.
Когда собеседники приблизились к старому дубу, Кивсяк сказал:
– Предупреждаю, звуки, издаваемые этим существом весьма тихие.
Паук прислушался.
– Я различаю их, – произнес он. – Похоже на щелчки метронома или тиканье часов. Кто же этот невидимый музыкант? И для кого он исполняет, прямо скажем, эту не очень жизнерадостную музыку?
– Это жук-точильщик прогрыз ход в стволе дуба. А звуки он издает, ритмично ударяя головой о стенки своего тоннеля. Жук исполняет серенаду таким вот своеобразным способом для того, чтобы привлечь подругу.
– Мрачноватая какая-то серенада. Больше похожа на траурный марш.
– Я с вами согласен. И не только я. Этот жук нередко поселяется в деревянной мебели и вот так же «поёт» оттуда. Люди, услышав его «тиканье», считают это плохим предзнаменованием. Они уверены, что жук таким образом отсчитывает отведённые им часы. Я думаю, что нам лучше уйти отсюда.
– Неужели, профессор, и вы суеверны?
– Конечно, нет. Просто мы, увлёкшись беседой, слишком близко подошли к муравейнику. А это опасное соседство. Муравьёв очень много, и нам в случае чего не поможет даже моя химическая защита. Так что поспешим, – поторопил Кивсяк и заструился прочь.
Паук последовал за ним.
– Ну вот, – довольно произнес Кивсяк, когда они удалились от муравьиной кучи, – можно продолжить наш разговор. Кстати, муравьи нам дали повод перейти к знакомству с другими насекомыми-ударниками.
– Каким образом?
– Если бы мы были в саванне, то там, скорее всего, оказались бы рядом не с муравейником, а с построенным из глины огромным термитником. А термиты имеют прямое отношение к барабанщикам.