– Вот видишь, Сашка, зачем надо учиться. Я вот старая, а за всю жизнь так на море и не побывала. А Толику только десять, а он уже все увидит своими глазами, – воспитывала бабушка Крестная брата-первоклассника.
Все время до летних каникул летал, как на крыльях. Мне все удавалось. Удалось, казалось, невозможное – порвать с шайкой Ленчика. Меня ловили, жестоко били, но я не сдавался. Моя совесть была чиста: я так и не совершил ни одного преступления. Даже украденные у нянечки ключи оказались бесполезными. Как рассказал Ленчик, группа воров-домушников смогла открыть теми ключами лишь двери неохраняемого черного хода. К новым замкам квартиры они не подошли, а долго топтаться у закрытой входной двери, пытаясь открыть её простыми отмычками или взломать, в охраняемом доме было опасно.
Именно в те дни я решил, что когда вырасту, всеми силами буду бороться с псевдокоммунистами за настоящие, а не извращенные ими ленинские идеалы. И моя совесть успокоилась окончательно.
А сколько книг перечитал той весной о знаменитом на всю страну пионерлагере “Артек” и об артековцах, для которых летний отдых в этом лагере стал самым памятным событием в жизни. Книжки были без картинок, но замечательные рассказы и мое воображение создали фантастический образ некого дворцового комплекса на берегу южного моря, где в сказочной красоте, достойной султанов и падишахов, жили юные пионеры.
Те дворцы, разумеется, были очень похожими на наш красивый харьковский Дворец пионеров, но только увеличенные во много раз – ведь лагерь был Всесоюзным. А дворцовые парки, конечно же, напоминали сад Шевченко с его зоопарком. Правда, вместо огромных дубов в тех парках росли баобабы, а вдоль широких асфальтированных тротуаров рядами тянулись пальмовые рощи. И те экзотические деревья были просто-таки усеяны кокосами и бананами – фруктами, которых в ту пору не только не пробовал, но и не видел даже на картинках.
А огромные морские пляжи представлял в виде нашего колхозного выгона для скота. Только не поросшего высохшей под солнцем бурой травой со свирепыми колючками, а сплошь засыпанного красивым красным песком из нашего карьера.
Видел в своем воображении и гигантскую гору Аю-Даг, или Медведь-Гору. В зоопарке как-то раз долго смотрел на этих животных, пытаясь представить их в виде горы, покрытой каменистыми скалами, по которым пробираются пионеры. Но те медведи целыми днями стояли на задних лапах и просили угощений. А один мишка даже отдавал честь, будто он военный или милиционер. На гору была похожа лишь медведица на картине Шишкина “Утро в сосновом лесу”. Вот такую гору я себе и представил.
А вот вообразить пионерский костер и вовсе не составило труда. Жечь костры было одним из развлечений деревенских ребят. Главное, достать спички. А уж пионерам в лагере “Артек” их наверняка выдают каждому по коробку, ведь там собираются самые сознательные школьники, одни отличники.
Ну, а море – это море. Его я представлял, как на картинах, бурным, в огромных волнах, разбивающихся о скалы Медведь-Горы.
И вот, наконец, окончился учебный год. Нам раздали табеля. У меня снова были одни пятерки. Мы перешли в четвертый класс. Начались летние каникулы.
– Тебя известят, – сказала Ольга Дмитриевна, когда спросил ее об “Артеке”.
Прошел месяц каникул, а меня никто ни о чем не извещал. Сходил в школу. Там по-прежнему никто ничего не знал. А в начале июля меня, несмотря на мои протесты, отвезли к брату в деревню.
– Если что, мы тебя сразу заберем, – пообещал отец и уехал.
Как же медленно тянулись те июль и август, а известий все не было и не было. И вот уже за нами приехала мама, и мы вернулись в Харьков. Больше ждать нечего.
В канун первого сентября мы, как обычно, собрались в школе. Все делились воспоминаниями о летнем отдыхе. Огорченно молчал лишь я. Мне совсем не хотелось, чтобы кто-то спросил что-нибудь о моем несостоявшемся путешествии к морю.
– А я был в “Артеке”, – неожиданно проговорился Женька.
– Ты в “Артеке”? Брось трепаться, Женька! Ты же троечник, – сказал кто-то из ребят.
– А я не треплюсь! – в запале взвился мой друг и вдруг осекся, заметив меня.
Мельком глянув в его испуганные глаза, сразу понял – он действительно не треплется. Знает и чье место занял.
Слезы обиды брызнули из глаз, и я бросился подальше от этой школы, где меня так жестоко обманули. Кто-то ринулся вслед за мной, но тут же потерял из виду. Мне нетрудно было исчезнуть на этом старинном кладбище, где с детства знакомы каждый кустик, каждое деревце, каждая потайная тропка и уж тем более все его грандиозные памятники-склепы, много лет скрывавшие целую банду.
А найти меня здесь могли бы только ребята нашего двора. Но они учились в бывшей женской школе, где, не будь отличником, должен бы учиться и я.
Я лежал вниз лицом на мягкой сухой траве в ложбинке между могильными холмиками и уже не плакал. Слезы для этого горя кончились, говорила в таких случаях бабушка Крестная. Но облегчение не пришло. Чувства не спешили передавать власть разуму. И я лежал, подавленный и оглушенный.
Не покидало ощущение, что вдруг потерял что-то очень важное в жизни, и это важное уже не вернуть никогда. Впервые нечто подобное ощутил три года назад, когда на моих глазах страшный взрыв разнес в клочья мою любимую воспитательницу и деревенских ребят, разложивших смертоносный костер под авиабомбой.
Моя фотографическая память вдруг высветила ту поляну и те деревья с висящими на их ветвях обрывками одежды. И меня, с разгона упавшего в траву, споткнувшись о чью-то окровавленную руку. И тогда лежал точно так же, ничком, и ощущение чего-то непоправимого впервые раздавило неокрепшую детскую душу. Тогда меня обманули, убеждая, что все это только приснилось. Теперь же знаю точно – нет, не приснилось.
Обман и предательство – вот что сломило меня сейчас. Еще полчаса назад я был счастливым человеком. Пусть и огорченным несбывшейся надеждой увидеть море в “Артеке”, но все же обрадованным началом последнего учебного года, который откроет нам с Женькой путь в нахимовское училище. И пусть не попал летом в “Артек”. Значит, нашли более достойного. И это справедливо. Можно огорчаться, но это не беда.
Но почему именно Женька поехал в “Артек” вместо меня? Этого никогда не случилось, если бы меня ни предали все. И первый, кто предал, это Женька. Он сделал то, что делать западло. Ни один вор такого не сделает.
Нет, я не буду поступать с ним в нахимовское училище. Мне больше не хочется быть моряком. Мне вообще больше ничего не хочется. А тогда, зачем учиться, зачем вообще жить?
Я не пошел в школу первого сентября, и дома не настаивали. В класс меня с трудом вернули лишь через неделю.
Я не сел на свое привычное место напротив учительского стола, а молча прошел в конец класса и, вытряхнув ребят, сидевших за последней партой у окна, уселся там один. Это место стало моим навсегда – на все оставшиеся семь лет учебы в этой школе. И с тех пор только я сам выбирал, кому сидеть рядом.
Глава 2. Мечты-мечты
Переходный возраст. Он начался у меня довольно рано, хотя трудно сказать, когда именно. Это как снег в горах – копится-копится, хлопок в ладоши, и нате вам неудержимую лавину, сметающую все на своем пути.
А пока он копился и копился тот снег. Мне кажется, первым снежком, оставившим след в душе, стал обман с поездкой в пионерлагерь “Артек”, когда вместо меня, круглого отличника учебы и обладателя прочих достижений, тайно съездил заурядный троечник – мой друг Женька.
Папа-генерал и мама-председатель родительского комитета, – всего лишь эти его “достижения” легко перевесили все мои.
Обман и предательство – вот что сломило меня тогда. С неделю я не ходил в школу, да и потом долго не покидало ощущение, что потерял что-то очень важное в жизни.
Женьку я простил – не он придумал ту подлость. Но другом его больше не считал – не может друг предать друга, даже в малости, а тут такое. И на оставшиеся полгода наши контакты ограничились заурядным трепом на переменках. Да и в военный городок, где жил Женька, и где до того бывал едва ли ни ежедневно, пришел, чтобы попрощаться, когда его семья навсегда уезжала в Москву. Расставаясь, он обещал сообщить новый адрес, но ни одного письма от него так и не получил.
Ну, а обижаться на море мне и в голову не приходило. Хоть и раздумал стать моряком, таинственное неведомое море любил по-прежнему. Только мечта эта ушла куда-то глубоко-глубоко и стала только моей.
И вот однажды отец вернулся из госпиталя, где в очередной раз лечил свои фронтовые раны, и первым делом сообщил, что ему выделили путевку в санаторий на море. Это стало событием. Целый месяц мы готовили отца к той знаменательной поездке в Крым.
Штатского костюма у отца никогда не было, и он решил ехать в форме.
– Я всю жизнь в форме. Войну прошел в форме, в госпиталях лежал в форме. Какой костюм? – возмущался он.
– Ну, в госпитале, положим, ты на улицу выходил в пижаме, а не в кальсонах, – уточнила мама.
– Пижамы нам выдавали, начиная с майоров. А эту мне сосед по палате всегда одалживал. Наш, фронтовик, – пояснил отец.
– Батя, а в чем ты будешь ходить на пляж? В сапогах? – сходу обескуражил сухопутного отца, никогда не помышлявшего о просторах южных морей.
– Вот об этом я не подумал, сынок. Задачка, – честно признался он.
Увы. Жили мы тогда, как и все, от получки до получки, и сэкономленных денег едва хватило на пижаму и дешевые парусиновые тапочки. К счастью, скромный спортивный костюм удалось одолжить у соседского студента-квартиранта. У него же раздобыли выкройку, по которой мама сшила отцу сатиновые плавки на веревочках.
Я же, в свое время перечитавший гору литературы о морях и океанах, вечера напролет консультировал отца, как вести себя в штормовую погоду. Сколько же ерунды ему наговорил! И как он все это вынес, скрывая невольные усмешки в клубах табачного дыма.
– Батя, привези мне бутылку морской воды, – попросил отца в канун его отъезда.
“Хоть так познакомлюсь, наконец, с живым морем”, – размышлял тогда.
Как же долго тянулся этот месяц. Все нескончаемые дни, где бы я ни был: в школе, дома, или во Дворце пионеров, – мысленно находился рядом с отцом у своего любимого моря.
И вот однажды, вернувшись из школы, вдруг увидел отца, но в каком виде: на белоснежной постели в одних плавках восседал настоящий туземец!
– Батя! Вот это загар! – бросился к радостно улыбающемуся отцу, – Рассказывай! – нетерпеливо попросил его.
– Что рассказывать, сынок? Санаторий, как санаторий – кормили хорошо и процедуры там всякие, а море оно и есть море – одна вода, да и то соленая. Держи, – подал он стоявшую на тумбочке бутылку настоящей морской воды.
– И правда, соленая! – мгновенно отведал ее на вкус.
А еще были необычные ракушки и килограммов пять красивых камешков, собранных отцом на морском берегу. И в дополнение несколько групповых фото на фоне санатория и спокойного черно-белого моря-лужицы.
– Батя, а ты шторм видел? – разумеется, поинтересовался я.
– Какой там шторм, сынок! За весь месяц ни одного дождя. Хоть отдохнул от своего ревматизма, – разочаровал отец.
“Нет, это надо видеть самому. Бате все до лампочки. А в шторм его ревматизм замучает. Не до хорошего”, – долго еще размышлял, мысленно представляя себя на его месте.
Года три подряд каждое лето отец отправлялся к морю, косвенно расширяя мои представления о полуострове Крым.
Судак, Симеиз, Гурзуф, Алушта, Ялта, – непривычные названия этих приморских городков навсегда врезались в память, со странным ощущением, что вместе с отцом там неведомым способом побывал и я.
Альбом фотографий и открыток, скромные путеводители и карты-схемы, конечно же, были исследованы вдоль и поперек. Вот только море по-прежнему оставалось непостижимой загадкой. Камешки, ракушки и морская вода в бутылках из-под нарзана, – все это, разумеется, не могло передать яркий образ морских просторов, мысленно одолев которые оказываешься в сказочном мире южных стран, вот уже много лет манящих впечатлительного юношу.
Масла в огонь подлила случайно попавшаяся на глаза журнальная статья об одиночных плаваниях вокруг света. Вот это да! Оказывается, совсем не обязательно становиться моряком, чтобы путешествовать по морям и океанам. Да и плыть можно, куда захочешь, а не куда прикажут капитаны. А сколько удивительных стран можно посетить за один такой поход!
Вот только, где достать яхту, или хотя бы небольшую лодку с парусом? Разумеется, только у моря – где же еще. Не плыть же, в самом деле, прямо из Харькова. Впрочем, а почему бы и нет. И я надолго зациклился на разработке маршрута.
Увы, расчеты не обрадовали – пройти около тысячи километров по мелководным извилистым речушкам, чтобы только добраться до Азовского моря! И ровно столько же потом против течения! Да только на это уйдут все каникулы, ведь тот путь придется почти полностью одолеть на веслах. Нет, в морское путешествие надо отправляться от морских берегов. Но, откуда?
– О чем задумался? – прервал раздумья Толик Беленький, заглядывая в разложенную на столе карту, – О-о-о! Мое родное Азовское море! Ты что, тёзка, на каникулы собрался?
– Да никуда не собрался, – досадливо ответил ему, – Соберешься тут.
– А в чем проблема? – совершенно неожиданно вторгся в тайные замыслы наш квартирант – студент-заочник, который вместе с Толиком Черненьким несколько лет подряд на время институтских сессий снимал нашу маленькую комнату.
– Да нет проблем. Было бы, куда. С детства мечтаю о море, а видел только в кино. Обидно. В младших классах за отличную учебу даже путевку в “Артек” выделили, а по ней съездил троечник Женька.
– Как же так?!
– Не знаю. Мне кажется, взрослые тогда сговорились, а меня просто обманули. Я бы и не узнал ничего, если б Женька сам не проговорился.
– Ну, Толик! Да за такое морду бьют!
– Кому? Он и не понял ничего – каждый год на море. Ну, отправили в “Артек” и отправили. Плохо что ли.
– Да-а-а, Толик. Ладно, не унывай. Побываешь еще. Какие твои годы.
– Конечно, побываю, – принялся убирать карты, освобождая ему стол.
– Сынок, ты знаешь, что тут Толик Беленький предложил? – через неделю после того разговора спросила мама.
– Откуда? Я его сегодня даже не видел.
– Оказывается, у него родители живут на Азовском море, в Жданове. А отец там работает в каком-то санатории. Вот бы, говорит, туда вашего Толика отправить. Отец поможет устроиться в санаторий, а до Жданова сам доедет – он у вас самостоятельный. Ну, ты как, сынок?
– Да я с радостью! Вот только, где денег взять? – обрадовался и расстроился одновременно, ведь денег у нас хронически не хватало.
“В долгах, как в шелках”, – почти всегда говорила мама к концу месяца. Работал один отец, а нас, нахлебников, у него аж четверо: мама, да мы, с братьями. Какой там санаторий!
– Тут оба Толика обещают заплатить за квартиру. Вот тебе и деньги. Только боюсь, как ты один поедешь в общем вагоне.
– Да также, как в деревню!
– Сравнил. Тут всего двести километров, а туда аж пятьсот.
– А по времени, одно и то же – восемь часов. К тому же, в деревню поезд всегда приходит ночью, и добираться три километра, из них половину лесом.
– Значит, поедешь? – неуверенно спросила мама.
– Конечно, поеду! Если можно, – вздохнул я.
– Ладно, сынок. Готовься. Толик сказал, ехать надо в начале августа.
От радости, не знал, что ответить. Неужели ровно через месяц увижу настоящее море?! Правда, месяц – срок большой, и все может случиться. Но, впервые за много лет мечта, наконец, обрела реальные очертания.
– Тебе мама уже сказала? – спросил вечером Толик Беленький.
– Сказала, готовься. Неужели, правда?
– А ты сомневаешься? Отец сказал, встретит, устроит, проконтролирует, если надо. Так что, готовься, тезка, – обрадовал он.