Началось с того, что Петр Иванович Рожок по весне простудился немного, обычное дело, ан нет, все хуже и хуже Петру Ивановичу. Что делать? Пошел по соседям врача искать. Долго искал, часа два, пока не догадался к Спиннингу заглянуть, бывшему психиатру пришибленному. Тот сразу диагноз поставил, только на морду Петькину глянул, сразу и говорит: «Желтуха!»
Побледнел Рожок, даже желтизна потускнела, спрашивает:
– Точно?
Спиннинг кивает:
– Точно, потому как эпидемия. Вчера на станции троих видел, все желтые. А вы на станции были?
– Был…
– Зря,– Спиннинг резюмирует, и хохочет, икая. Одно слово – псих.
– Что же мне делать? – в панике Рожок спрашивает.
– А уже ничего,– заливается доктор,– ничего уже не поделать!
Рожок в обморок – хлоп! Спиннинг посмеялся еще немного и давай его в чувство приводить. Достал спирт нашатырный, на ватку капнул, понюхал, сказал: «Ухх!» и как даст Рожку ногой в бок. Тот мигом и очнулся, а доктор наклонился к нему и говорит на ухо:
– Я вас лечить права не имею, так как на пенсии по инвалидности умственного здоровья, но как частное лицо, могу предложить одно народное средство. Шикарное!
– Ккакое?..
Доктор скорчил таинственное лицо и говорит:
– Вши!
Рожок сначала испугался, а потом поразмыслил и думает: «Ну и что? Вши и вши, лишь бы от желтухи избавиться!» и говорит вслух:
– Лечите!
Обрадовался Спиннинг и объясняет:
– Надо вошь взять и съесть! И тогда она желтуху в себя потянет,– и добавляет с сочувствием в голосе,– это ж лучше чем мочу лакать!
Рожок ни черта не понял, только спросил:
– А сколько?
Доктор затылок почесал, бородку айболитовскую подергал и отвечает, но как-то неуверенно:
– Да, наверное, сотни две-три придется проглотить, никак не меньше…
Сглотнул Петр Иванович судорожно, но почти твердым голосом заявляет:
– Доктор, я вам заплачу столько, сколько скажите, вы только лекарство мне обеспечьте. А то вошь ведь необычная должна быть, наверное, да?
Спиннинг, конечно, дурак, но головой замотал энергично, сразу в ситуацию врубился, на завтра встречу назначил, типа постарается достать. Рожок и утопал.
Всю ночь Спиннинг вшей по квартире ловил, и по пробиркам сортировал, по только ему известным критериям. Еще и этикетки лепил самодельные. И только под утро спать улегся, а Рожок уже в двери трезвонит, рожа довольная, улыбается, давай, мол, мое лекарство.
– Достали? – интересуется.
– Вы меня, достали,– зевает невыспавшийся доктор,– деньги давайте!
Рожок деньги дал, а Спиннинг дверью – хлоп! И кричит:
– Позже зайдите!
Полдня Петр Иванович от нетерпения с ума сходил, пора за лекарством идти, не пора, простил его доктор за ранний визит, или нет? Часа в два дня решился визит повторить. А Спиннинг сидел телефонный справочник города Новосибирск читал на 350 тысяч фамилий. Хобби у него такое было. Тут Рожок звонит. Повздыхал доктор, повздыхал, но деваться некуда, дал больному лекарства свои самодельные. Объяснил даже, что и как:
– Надо рот пошире при приеме открывать, но не совсем широко, а так чтобы захлопнуть успеть, чтоб вошь наружу не выпрыгнула, понятно?
– Понятно,– Рожок блеет, и пробирки прячет с опаской.
– Ну, вот,– продолжает Спиннинг,– обязательно после еды, чтоб вырвало как следует! А можно и перед сном, когда зевается, сразу хлоп, принял и пошел на унитаз.
И скалится своему юмору медицинскому:
– Вошь, глядите, отборная, резвиться еще, молодая! Ишь…
Рожок поблагодарил кое-как и домой убежал.
Дома бутербродов себе наделал, капусты квашеной достал из холодильника. Сел лопать, чтоб желудок набить, а то ж с утра на нервах, голодный. Нажрался, аж пузо распухло, а руки сами к лекарству тянутся. Настроился и принял, сначала одну пробирку, потом другую, еще чтоб воши не упрыгали, стал в пробирки воду лить из под крана, нахлебался вволю, придурок. Пил пока лезло, а потом чует бурлит что-то внутри…И как побежит на унитаз!
Проблевался, аж страшно! Но вроде полегче стало в желудке. Поплелся к зеркалу, цвет определять. Глянул: «Ничего мужик!», только бледный. Ну и ладно. Давай Якорю в двери стучать, хвастаться, а тот через двери спрашивает:
– А ты не заразный?
– Не,– Рожок отвечает гордо,– смело выходи, я уже на излечении, и притом, если что, то и тебя вылечу мигом, у меня лекарство заграничное имеется, очень хорошее.
Якорь на лекарство не соблазнился, перед тнем как дверь открыть полотенце себе на лицо повязал, а потом еще для надежности и майку, лямки на затылке завязал, и типа марлевая повязка получилась, только жиром от уточки закапанная. Выходит, наконец, Рожок его даже не узнал, сначала, а потом, когда Ахинора из комнаты Вову позвала, то узнал.
Ахинора спросила громко:
– Вова, КУДА?
А Якорь и отвечает:
– К соседу на миг… – и дверь за собой прикрывает, а у Рожка спрашивает:
– Ну шо?
Ведет его Рожок на кухню, подводит к окну и спрашивает:
– Ну посмотри на меня?
– Чаво? – Якорь сквозь респиратор свой удивляется.
– Посмотри на меня, говорю, как я тебе?
Якорь хмыкает невнятно и бурчит:
– Ну, ты Петька, конечно, не Маша Распутина, но какому-нибудь Моисееву сгодишься на черный день!
– Дурак! – обижается Петр Иванович,– я не про то! Ты скажи, лицо у меня желтое или нет?
– Желтое! – отвечает Вова уверенно,– и немного в синеву, а что?
– Тьфу,– плюется Рожок, и объясняет,– я лекарство пью от желтухи, ты мне скажи, помогает или нет?
– Ааа,– тянет Якорь,– понятно,– и ужодит быстренько.
Рожок тоже пугается и к зеркалу бежит, и у зеркала еще одну пробирку внутрь принимает, а минут через десять еще один, и еще… к вечеру так вшей наглотался, что с желудком оказия вышла. Всю ночь сердешный просидел в спущенных штанах. А по Триполью уже слух пошел нехороший, мол, желтуха, эпидемия. Народ в респираторы нарядился, раскупил все что в магазине двадцать лет лежало на всякий случай. И ходили друг от друга шарахались. Даже сериал дебильный про «Марию» смотрели, противогазов не снимая, протирая стекла запотевшие от напряжения. К Рожку паломничество началось: « Расскажи, да расскажи, где лекарство берешь!»
А тот молчит. Не отвечает, сидит себе в туалете, и молчит. Хотели его за молчание в унитаз головой макнуть, да двери крепкие оказались. Дед Шенделяпин так и сказал, между прочим, пару раз костылем по дверям стукнув:
– Не достать мерзавца!
Разошелся народ, тогда и Рожок выполз, проспал всю ночь, как младенец, а наутро снова к Спиннингу пополз на всякий случай.
– Дайте мне еще лекарства!
А доктору в облом было опять блох собирать, отвечает:
– Извините, батенька, у вас и без лекарства, следы выздоровления и так на все лицо.,– и зеркальце подносит.
Глядит Петр Иванович и вправду, следы какие-то на лице, пятно всякие, бородавки, родинки, прочая хрень. В принципе все как обычно. Но он обрадовался:
– Спасибо доктор! – деньги какие-то сунул тому в халат и на улицу убежал. И по дороге всем хвастаться стал, как его Спиннинг вшами от желтухи вылечил, а доктор деньги спрятал в шкатулку резную и сел дальше телефоны читать. А народ-то к нему повалил. Доктор испугался, открывать не хотел, а когда узнал за чем к нему народ толпой привалил, так вообще двери комодом подпер, а и правда, где ему вшей на такую ораву ловить?
Вышибли двери, не помог комод. Повалила толпа к доктору в квартиру, все лекарства, какие ни есть вымели под чистую. Даже от кашля, короче, все что нашли, все забрали. А Маргулис, скотина, на всякий пожарный, еще и справочник Новосибирска забрал, еще им доктора по лысине стукнул для профилактики.
Дальше что? Да как обычно, напились лекарств под водочку и сели результатов ждать. И дождались поближе к ночи. Поймали около станции разносчиков инфекции, желтолицых. Они китайцами оказались, бизнесменами. Из Города в Березники товар возили, или наоборот. Не важно. Но желтые были, как я не знаю что.
Вонилин с Одноглазым их отбуцкали на всякий случай, а потом отпустили, а че с ними еще делать?
Вот с тех пор китайцы в Триполье ни ногой, и вьетнамцы с корейцами тоже. Такая история…
САЛО
Когда карлик вернулся домой, его встревожила царящая внутри тишина.
«Странно, странно»,– подумал Вильгельм Карлович Буцефал, пятидесятилетний мужчина метрового роста, в самом расцвете сил, как говаривал небезызвестный Карлссон, и пихнул двери плечом, по уже давно сложившейся традиции. В комнате его ожидала страшная картина. На полу валялся со свернутой на бок головой, его дедушка Сян – кавказский долгожитель, в семейных трусах и валенках на голое тело. Причем по непонятной причине трусы были спущены до уровня валенок, и наверное это больше всего напугало карлика.
Нельзя сказать, что отношения в семье были идеальными, скорее наоборот, с того самого дня, как проживавший в доме Буцефала немолодой армянин почему-то признал в домовладельце собственного давно утраченного внука. После этого в их отношениях почти ничего не изменилось, кроме того, что Сян перестал платить за квартиру, ну и быть может стал больше командовать. Потому, когда увидев его в столь неестественной позе, Буцефал подумал: «Помер!» в слове этом скорби не было вовсе, скорее наоборот.
Карлик подошел поближе и склонился над телом, и тут как в плохих зарубежных фильмах, глаза покойника открылись, дрогнули седые усы, а сиплый задушенный голос произнес:
– Тихо ты. Спугнешь…
– Кого?– ошарашено спросил карлик.
– Не знаю… В подполе шебуршит, я слушал, слушал, ничего не понял… О! Опять… Слышишь?
Сян поднялся с пола и задумчиво застыл, глядя куда-то вдаль:
– Кто бы это мог быть? А? – произнес он наконец и тупо уставился на внука.
Тот все еще отходил от шока:
– Без штанов чего?
– А? – дед был где-то не здесь.
– Спущены штаны почему? – когда карлик волновался, он начинал путать слова и менять их местами. Сян помотал головой и глянул вниз с высоты своего почти двухметрового роста.
Увидев свои голые волосатые ноги, он задумчиво протянул:
– А, штаны… – нагнулся и натянул трусы на пояс,– да так, наверное, забыл одеть. Автоматически…
Буцефал с интересом понаблюдал за ним, и потом сказал:
– Ну, ты старый даешь! Я целый день мотаюсь по деревне, деля делаю, а ты без трусов на полах? Это нормально?
Сян снова нагнулся, похлопал его по плечу, отчего в воздух поднялось легкое облачко пыли, тихонько засмеялся и вытащил из-за уха папиросу, и стал охлопывать себя в поисках спичек. Не найдя их, что было естественно при столь странном выборе одежды, он спрятал ее назад и начал рассказывать:
– Представляешь, Буцефаллыч, сижу сру, тут слышу подо мной шуршит…
– Ты что посреди хаты сидел? – возмутился карлик.
– Я? – Сян удивился вполне искренне,– да, на улице ж холодрыга, я на двор и не пошел. Тут присел, на горшок.
– В мой?! – завопил карлик.
– Не ссы! В цветочный! Нужен мне твой вонючий …– дед брезгливо поморщился.
– Сам ты вонючий! – продолжал разоряться Вильгельм, но Сян снова впал в непонятную задумчивость, и похлопав внука по плечу продолжил рассказ:
– Так вот. Шебуршит слышу. Шуб-шуб… Потом тишина, и опять шуб-шуб… Прикинь?
Карлик задумался, поковырял в носу и сказал:
– Та то ж мыши…
– Не скажи, мыши не так шебуршат. Они по-другому…
– Значит крысы, – настойчиво гнул свою линию Буцефал.
– Сам ты крыса, урод!– оскалился вдруг Сян,– а то я не знаю, как крысы шебуршат!
– Так сходи в подвал и посмотри! – разозлился карлик.
– Вот сам и иди.
– Оно мне надо? Ему шебуршит, а я иди и смотри!
Сян нехорошо засмеялся:
– Ага! Поглядим, поглядим. Как зашебуршит, так и до горшка не добежишь, может там хищник какой завелся, или мутант. А может наоборот, какое животное ценное. Не ходи никуда, я сам его отловлю и шкуру сдам за большие бабки, а тебе – хрен!
Сян нашел за время этой тирады зажигалку, прикурил и вышел на веранду, весь в клубах синего дыма. Карлик закашлялся, но храбро ринулся следом:
– Фиг, ты без меня пойдешь! – он снова нацепил свою знаменитую румынскую кепку и стал похож на пленного немца времен Великой Отечественной.
Некоторое время они боролись на веранде за право первым войти в подвал, потом Сян тяжело отдуваясь, уступил дорогу молодым и сказал:
– Ладно, иди, но как говорит, мой друг Пасенков, помни!
Карлик радостно скатился по ступенькам с криком:
– Как говорит, мой друг Вильгельм Карлович, ты – урод!»
Сян, похохатывая, пошел следом. Когда карликовское сопение достигло подвала, дед не спеша взял висящий на гвоздике, новый хорошо (а главное предварительно!) смазанный замок, и аккуратно закрыл ворота за внуком. Сопение превратилось в испуганный шепот с той стороны:
– Эй, дед, ты чего задумал?
– Хе… – неопределенно ответил Сян,– я подумаю, может на шапку пойдешь, или на органы… Поглядим.
И ушел. Вернулся с какой-то коробкой. Обманутый карлик разразился серией невнятных, душераздирающих ругательств. Но ничего, кроме неприятного смеха, в ответ он не услыхал. Странный дедушка, между тем внес коробку в дом, установил посреди стола. Потом налил стакан самогона из заветной бутыли, что стояла в укромном месте за гладильной доской, к которой уже лет сто как никто не прикасался, отпил половину и принялся не спеша раскрывать коробку при помощи длинного, не стриженного ногтя. После вытащил на свет божий громадный кусок прикопченного сала, несколько луковиц, краюху черного хлеба, и стал, пританцовывая резать сало на длинные бело-красные аппетитные полоски, потом чистить лук. Хлеб нарезать не стал, просто выломал четвертинку и сразу же отправил ее в рот. Следом туда же отправились оставшиеся полстакана жидкости и несколько красно-белых полосок в компании небольшой луковицы.
Насытившись таким нехитрым образом, Сян наколол на нож пару оставшихся полосок и спустился к дверям подвала, сыто отрыгиваясь.
– Карлик? – позвал он узника,– а я сало ем, прикинь?
– Удавись! – выкрикнул Буцефал.
– Ага, разбежался,– ответил дед и придвинул нож с нанизанными на него аппетитными кусочками к дверной щели,– пахнет?
– Говном! – снова заорал Вильгельм и в щели сверкнул его горящий жадностью глаз.
Сян засмеялся весьма довольный собой:
– А знаешь на чем я сижу?
– На говне!
– Не угадал, не угадал! Я на твоем горшке сижу!
– Сука! – карлик многое мог стерпеть, но только не эту обиду,– какая же ты сука! Не навижу!
– Сам ты это слово,– солидно ответил дед, слизывая сало с ножа,– счастливо оставаться!
И он ушел спать.
Карлику между тем было невмоготу. Когда терпеть стало совсем невозможно, он присел в уголок и невмогота прошла. Тогда он решительно заправил рубаху в штаны и стал обшаривать подвал в поисках выхода. Выхода не было, тогда Вильгельм снова набросился на дверь. Он толкал ее разными частями своего короткого, но увесистого тела, бил, топтал, врезался с разбега, но безрезультатно.
«Сука! Какая же он сука! Поплатится мне за все, ох поплатится!» Буцефал сел под дверью и вдруг услышал какую-то неясную возню у себя под боком. Он прислушался, судя по всему, кто-то явно рыл землю прямо под ним.
« Ни хрена себе, кроты оборзели!» – подумал Вильгельм и стал помогать, вонзая в земляной пол железный совок со стороны стены. Примерно через полчаса, раздался металлический звук, словно совок наткнулся на лезвие чьей-то лопаты.
« Не кроты!» – решил карлик и просунув руку крепко схватил черенок инструмента своего неведомого спасителя. Еще десять минут борьбы и он втянул в дыру под стеной измазанного в земле и очень напуганного Костю Семенко собственной персоной.
– Ой! – пропищал тот отряхиваясь,– это кто тут живет?
– Это я Сема, ты что не узнал? А ты чего тут делаешь?
Костя прищурился, опознал карлика и радостно сообщил:
– Я от Байзеля убежал, в Америку…
– А чего ж такой невеселый?
Семенко огорченно всплеснул руками:
– Так копать же далеко!
Карлик согласно покачал головой:
– А, ну-ну. Рой! – и полез в дыру.
Оказавшись на свободе он первым делом осторожно оббежал дом вокруг, и не обнаружив Сяна, взял садовую табуретку и стал заглядывать в окна. Когда он увидел спящего на кровати деда, глаза его загорелись, а в руках появился приятный зуд неотвратимой мести. Но он не спешил, зная, что Сяна теперь нескоро рвазбудишь, и потому первым делом помчался к подвалу, где на ступеньках подобрал свой ночной горшок. Из подвала доносилось трудолюбивое Костино сопение и тяжелые вздохи.