Очевидно, что, благодаря этому одностороннему и необдуманному акту конфискации домов, магазинов и земель для возведения «своей» стены, Императо за несколько месяцев вызвал враждебный настрой среди тысяч римских граждан, у которых было отнято имущество, от которого зависела их жизнь, а также среди тех людей, которые были выставлены за стену и отделены от своих родственников и друзей. Строительство стены и контролируемых въездов привело к вырубке 102.320 деревьев и сносу 10.775 магазинов и домов. В ноябре 2035 года, чтобы укрепить часть стены, ведущей к пригородам, в районе Эсквилино были снесены 63 магазина. Владельцы получили уведомление всего лишь за 30 минут до этого. В декабре того же года 70 домов и 115 магазинов были снесены в районе Тестаччо. Эти коммерческие предприятия являлись важным источником дохода для многих людей. По данным информационного агентства Adnkronos, около 15 кварталов, расположенных вдоль стены, были серьезно повреждены, а 67.250 человек были эвакуированы. Стена нанесла не только огромный экономический ущерб, но и неизгладимую рану тысячам граждан. Строительные работы разрушили археологические памятники, представляющие невероятную историческую ценность, городские парки и зеленые зоны с вековыми деревьями.
Возможно, наиболее сильно ущерб чувствовался на социальном уровне: многие семьи оказались формально и физически разделены бетонным барьером, который, после завершения строительства, не позволил бы ни одному члену разъединенной семьи свободно переходить с одной стороны на другую. Речь шла не только о запрете на въезд, за исключением некоторых документально подтвержденных мотивов, таких как работа или учеба, но и о физическом предотвращении контактов между сестрами и братьями, бабушками и внуками, матерями и детьми. Помимо этого стена препятствовала любым настоящим или будущим контактам между людьми, разделенными на две касты: на тех, кто внутри, и тех, кто снаружи. Привилегированная каста с каждым днем все больше и больше убеждалась в том, что на той стороне люди совершенно другие – изгои, без какой-либо надежды, без будущего, оказавшиеся в этой ситуации по собственной воле, а не из-за застойной политической и социальной ситуации. «Стена позора», как ее называли изолированные на периферии, стала символом замкнутости и социальной дезинтеграции. С другой стороны, стена могла отнять свободу, достоинство, основные права, такие как, например, свобода передвижения, но не здравый смысл, не мечты, не воображение. The Roman wall уже через несколько месяцев после ее возведения была покрыта граффити, которые кричали о позоре и бесстыдстве, прятавшимися за нетерпимостью, они говорили об отчуждении, о смерти всякой надежды – о всем том, что человеку было не свойственно.
Рисунки на стене для тех, кто остался за ее пределами, не были самоцелью, а всего лишь печальным протестом. Граффити были криком в общей тишине негационизма: тысячи голосов людей, которые не смирились и заявляли о своих правах хотя бы на интеллектуальную свободу. С помощью граффити периферия ненасильственными методами возвращала Императо часть его безумия. Несмотря на несогласие многих римских граждан, в 2035 году Рим был разделен, сначала на бумаге, а затем и при помощи реальных барьеров, на четыре макро-зоны, каждой из которых был присвоен буквенно-цифровой код – буква алфавита, за которой следовала римская цифра, отличавшие центральные районы от периферии и пригородов. Центр Рима включал 22 исторических района, построенных в средние века на базе 14 районов времен императора Августа, которые к концу 19 века были расширены – все они, за исключением районов Борго и Прати, находились внутри Аврелианских стен. За пределами стен располагались 35 районов, которые окружали исторический центр и включали в себя Остию, разделенную на три прибрежных района: Лидо ди Остия Поненте, Лидо ди Остия Леванте и Лидо ди Кастель Фузано. Член городского совета по планированию Nova spes Луиджи Янноне выделил 6 периферийных районов и 53 пригорода, располагавшихся рядом с кольцевой дорогой и населенных в основном иммигрантами: правящий класс ультраправых обычно называл эту область «La Terza Roma», что означало «Третий Рим», и расценивал ее как внутреннего врага, который способен разрушить политическую и социальную структуру итальянской столицы.
Для строительства The Roman wall, известной всем в Европе – от политиков до туристов – Императо и Янноне использовали средства европейского фонда в размере 500 миллионов евро, к которым были также добавлены значительные суммы со стороны заинтересованных частных лиц и истощенной муниципальной казны. Разделяющая стена была спроектирована и построена из железобетона, укреплена баллистическими стальными плитами и облицована римским кирпичом – сделано это было для того, чтобы воссоздать эстетику старых аврелианских стен. Таким образом центральные районы, здания государственных ведомств и итальянских спецслужб были защищены от Третьего Рима. Во избежание массовых беспорядков и сведения счетов, периферия и пригороды также были изолированы друг от друга полицейскими постами. Вскоре появились нелегальные контрольно-пропускные пункты, созданные лидерами банд, господствовавших на территории Третьего Рима. На этих контрольно-пропускных пунктах взимались пошлины за провоз нелегальных товаров – оружия, наркотиков, ценностей и банкнот, полученных в результате краж и грабежей. Как Министерство внутренних дел, так и городская полиция закрывали на это глаза. Самым проблемным районом Третьего Рима был район ZXIII под названием Тор Белла Монака, на жаргоне Торбелла или ТБМ, где местные банды, организованные по военным законам, монополизировали нелегальную торговлю. Банда, захватившая контроль над пригородом ZXIII, была организована как молодежное политическое движение Nouvelle banlieue, лидером которого был 38-летний Асьер Мартинес, также известный как Джокер, из-за его преступного склада ума и из-за того, что он хотел сделать из Третьего Рима Gotham City Бэтмена. Официально он был темнокожим рэпером, который начал свою деятельность с открытия небольшого магазинчика, но вскоре стал контролировать всю экономику района – как законную деятельность, так и незаконную, то есть, ту, которая приносила наибольшую прибыль.
Родители Асьера Мартинеса были из Сан-Хуана, Пуэрто-Рико. Его отец Гектор Мартинес был неплохим профессиональным боксером у себя на родине и несколько раз дрался в легендарном храме бокса Madison Square Garden в Лас-Вегасе. Гектора не один раз дисквалифицировали на несколько месяцев за то, что он смазывал свои боксерские перчатки клеем, а сверху посыпал дробленым стеклом, нанося таким образом ужасные травмы противнику. Он также не гнушался толкать других боксеров локтями во время промежуточных боев. Переехав в Италию в 90-х годах вместе со своей женой Иммакуладой, он открыл ресторан в районе Тестаччо, который вскоре стал базой для торговли наркотиками, за что его неоднократно арестовывали. Мать Асьера, Иммакулада Руфиан, родилась в Ла Перла – печально известном районе Сан-Хуана. Она была бывшей наркоманкой-проституткой, которая после приезда в Италию посвятила себя онлайн мошенничеству, обманывая пожилых, богатых и одиноких людей. В Торбелле ее называли La zorra (сука) за ее злобу и способность внезапно, с невероятной жестокостью, часто с укусами, нападать на людей.
Еще будучи несовершеннолетним, Асьер уже успел совершить несколько чудовищных преступлений, включая убийство своего сверстника за то, что тот отказался отдать ему свою фирменную куртку – за это Асьер перерезал ему сонную артерию горлышком разбитой бутылки. Асьер был брюнетом и имел особую миндалевидную форму глаз, благодаря чему пользовался успехом среди женщин. Его волосы были острижены под ноль, а на лице было много шрамов. Асьеру нравилась роскошная обувь с металлическими вставками, он любил разбирать и собирать старые механические часы – он мог часами сидеть на земле, разбирая и собирая их снова и снова: каждый раз, когда стрелки снова начинали идти, он чувствовал невероятное волнение и удовлетворение. Он любил кошек и змей, потому что их нельзя было приручить, и ненавидел собак. В баре он всегда пил горький кофе левой рукой, потому что правую руку обычно держал на прикладе пистолета, который был спрятан в кобуре подмышкой – он объяснял это тем, что у него часто бывают боли в области селезенки. Уже много лет он встречался с Нахи, девушкой из Кот-д'Ивуара, которая ничего не знала о незаконной деятельности Асьера и которая, даже если бы у нее возникли какие-либо сомнения, никогда бы не осмелилась о чем-то спросить Джокера, потому что в глубине души очень боялась его.
В Асьере были смешаны склонность к жестоким преступлениям и желание распространять позитивные идеи через музыку. По вечерам он, сжимая в руке свою Беретту 9 калибра, топор или складной нож, выходил из дома, чтобы свести счеты с теми, кто шел против него. Он поднялся по иерархической лестнице местного преступного мира, благодаря своей жестокости и тому страху, который он вселял друзьям детства. К свирепости прилагалась и оборотная сторона медали – другая личность, совершенно чистая и непорочная, которая защищала своих друзей и делала все возможное для спасения своего района. Некоторые подозревали его в тесной связи с секретными службами, которые использовали его преступления для ужесточения репрессий в Риме. Асьер публично заявлял: «Мы против телевизионных клише о Торбелле, наша музыка рассказывает всю правду!». Но Торбелла не сносила все пассивно, и местная молодежь решила сплотиться против социальной деградации: она была предана учебе и работе и не собиралась склонять головы ни перед политическим террором, навязанным Императо, ни перед преступлениями Асьера. Порядочные молодые люди Торбеллы больше не хотели безропотно принимать безнадежную деградацию района ZXIII, который стал главной торговой площадью Рима по сбыту наркотиков с наблюдательными постами, разбросанными по всей округе. Пакеты кокаина, гашиша, марихуаны и амфетамина были спрятаны в трещинах тротуаров и в щелях стен. Торбелла стала главным европейским рынком сбыта шабу, также известного под названием crystal meth – одного из самых мощных кристаллических метамфетаминов, действие которого в десять раз более губительно, чем действие того же кокаина. Шабу в редких случаях мог вызвать судороги и инсульт. По этой причине по утрам на тротуарах Торбеллы можно было совершенно спокойно обнаружить лишившегося из-за шабу жизни человека.
Арест торговца наркотиками происходил редко, и когда это случалось, в основном, с единственной целью «to show the flag», то есть напомнить о своем существовании, полиция и карабиньеры организовывали настоящую военную операцию с использованием бронетехники и ударных вертолетов. Во время таких акций было принято стрелять по толпе, бросавшейся защищать торговца, который гарантировал им содержание в обмен на молчание и укрытие. Асьер на публике и в социальных сетях играл роль жертвы, преследуемого, защитника слабых, но на деле он был всего лишь отъявленным преступником. Однажды он заявил: «Ситуация в ТБМ серьезна, и я, конечно, не собираюсь приносить извинения за торговцев наркотиками. Наркотики здесь разрушают семьи и жизни многих людей. Но восхвалять репрессии – слишком поверхностно. У нас нет кинотеатра и даже паба, где мы могли бы встретиться вечером, наоборот, ночью здесь гаснут уличные фонари, и мы все остаемся в темноте – на земле, никому не принадлежащей». В 2036 году в Тор Белла Монака количество необразованных людей и людей с судимостями было выше, чем в районе Скампия в Неаполе, который на протяжении десятилетий считался европейской столицей по сбыту наркотиков. Однако в районе, который из-за состояния дорожного покрытия и ям, напоминал поверхность Луны, было много тех, кто не хотел чувствовать себя жертвой. Инакомыслие и неприятие преступности, навязанное Асьером, привело к созданию Титиенсов – секретной организации, о которой было известно мало или совсем ничего, но которая часто появлялась в сводках, благодаря своим действиям по противостоянию организованной преступности на общем фоне бессилия и равнодушия полиции. Титиенсы являлись детьми и внуками группы людей, состоявшей примерно из 50 человек, которые в свое время служили в спецназе и переехали в Тор Белла Монака в 80-х годах – это были наемники, десантники армии и флота, а также солдаты Французского Иностранного легиона. Эти люди вместе сражались в Бейруте во время гражданской войны и прославились тем, что совершили много героических подвигов, мужественно спасая мирных жителей, несмотря на опасность и не думая о собственных жизнях. 23 октября 1983 года в Бейруте мученик Хесболлах совершил двойной теракт, взорвав бомбы на базах Многонациональных сил, в результате чего погиб 241 морской пехотинец США и 58 французских солдат.
Среди погибших было много друзей будущего клана, поселившегося в Тор Белла Монака. Это массовое убийство заставило группу солдат, объединенных духом товарищества и большой дружбой, сложить оружие и уйти в отставку, чтобы жить своим кланом в месте, изолированном от больших европейских городов. Харизматичным лидером этой группы был Дидье Лакамбре, настоящее имя Антонио Нери – римлянин из Тор Белла Монака, на которого в юности по ошибке повесили ужасное преступление: в 1953 году он был обвинен в убийстве полицейского во время студенческой демонстрации, хотя на самом деле это был не он. Чтобы избежать ареста, он бежал во Францию, где добрался до Обани и записался во Французский Иностранный легион, изменив имя на Дидье Лакамбре. Он создал новую жизнь и новую личность, отличился в Индокитае, Алжире, Сомали, Руанде и других театрах военных действий. Дожив до пятидесяти лет и будучи свидетелем теракта в Бейруте, он решил, что его время подошло и пора покинуть Легион. Он предложил своим товарищам переехать группой туда, где он родился, чтобы основать своего рода сообщество, которое гарантировало бы безопасность и соблюдение законов в одном из самых проблемных пригородов Рима – Тор Белла Монака.
Все с энтузиазмом наблюдали за Лакамбре, который был унтер-офицером своего полка – обладая невероятной харизмой, он был уважаем всеми солдатами, работавшими с ним, любого ранга и звания, включая также нескольких солдат итальянской армии и наемников. Преисподняя Торбеллы вначале смотрела с некоторой неуверенностью на эту группу солдат, имевших forma mentis тех, кто носил униформу в течение многих лет. Никто ничего не знал ни об их происхождении, ни об их намерениях, а они сами никогда не рассказывали. Но каждый из них вскоре нашел работу и внедрился в общественную жизнь Торбеллы, расположив к себе ее жителей. Но страсть и дух служения этих доблестных воинов никуда не исчезли – они были переданы их детям и внукам, которые записались на службу в итальянский спецназ и во французский Иностранный легион. По окончании обязательного срока или максимум двух пятилетних контрактов большинство молодых людей предпочло вернуться в Торбеллу, чтобы принять участие в более важной битве: они должны были гарантировать соблюдение законов в своем районе и защищать простых людей от организованной преступности, которая разрасталась всё больше и больше.