– Док Линден – один из лучших врачей в городе. Будет очень жаль, если он уйдет на пенсию.
Кафе заполнила тишина. Только орнитологи продолжали как ни в чем не бывало уплетать сладкий картофель с яичницей.
Пебблз побледнела и уронила вилку.
– Я… м-м-м… я имела в виду… – Она беспомощно огляделась по сторонам в поисках того, кто помог бы ей сгладить неловкость.
По уверениям мамы, я выросла точной копией своего отца, Эндрю-Джеймса Линдена: такие же вьющиеся каштановые волосы, большие глаза с опущенными уголками и ямочки на щеках. Неудивительно, что наше сходство отмечают все, особенно те жители Уиклоу, которые помнят папу. Не исключено, что моя внешность – одна из причин, по которой мне было запрещено сюда приезжать.
– Я пока не определилась, на чем буду специализироваться. У меня еще есть время подумать, – ответила я, тщательно обходя скользкую тему.
Хотя все догадываются, кто мой отец, я пока не готова подтверждать эти предположения. Сначала надо выработать стратегию, как вести себя с Линденами. Я ломала над этим голову всю неделю, пока безрезультатно.
Покидая Уиклоу, мама взяла с собой ровно столько багажа, сколько уместилось в машине, включая жгучую ненависть ко всем Линденам. С тех пор мы так и возили ее с собой из города в город, аккуратно и бережно. А после маминой смерти настал мой черед сохранять семейную вражду, холить ее и лелеять.
Конечно, я хотела побольше узнать о своих родственниках по отцовской линии, но не могла простить им того, как они обошлись с мамой. Не переставали называть ее убийцей даже после официального признания аварии несчастным случаем. Наговаривали на маму бог весть что и всячески ее очерняли. Не допустили на папины похороны, не дали попрощаться с человеком, которого она любила всей душой.
Линдены причинили маме много зла, и, уезжая из Уиклоу, она поклялась, что не позволит им обидеть меня. А это означало, что я не должна с ними встречаться. Никогда.
Но сейчас я здесь, в Уиклоу. В таком крошечном городке рано или поздно придется столкнуться с Линденами. Я постоянно воображала, что скажу при встрече, и эти мысли едва не свели меня с ума. Совсем измучившись, я решила все пустить на самотек и действовать по обстоятельствам. Все равно заранее предусмотреть все варианты невозможно.
– А что будет с «Черным дроздом»? – Мистер Лейзенби похлопал рукой по столу. – Ты же наследница Зи. Получается, кафе теперь принадлежит тебе, правильно я понимаю?
Все присутствующие, включая орнитологов, выжидающе уставились на меня. Что же ответить? Вообще-то оно мне не принадлежит… пока.
Мистер Лейзенби продолжил:
– Что будет с кафе, если ты уедешь?
Бедняга Лейзенби несколько дней кряду поднимал меня спозаранку, когда кафе было еще закрыто, и с надеждой спрашивал, будем ли мы продавать пирог «Черный дрозд». Я внимательно взглянула на старика. В его воспаленных голубых глазах застыла тревога: он боялся утратить связь с любимой женой, умершей больше десяти лет назад.
Мистер Лейзенби протер лысину носовым платком.
– Я смогу по-прежнему покупать пирог «Черный дрозд»?
Сердце заныло. Не хватало духу признаться, что в скором времени я намереваюсь продать кафе, чтобы заплатить за обучение в медицинском. По условиям завещания я получу наследство, если отработаю здесь два месяца.
– Смогу или нет? – тормошил меня мистер Лейзенби.
– Не знаю. – Так далеко я не загадывала.
Старик подозрительно сощурился.
– А ты точно внучка Зи? Я начинаю в этом сомневаться. Ты даже пироги не печешь! – обвиняюще бросил он.
Джина с кофейником в руках ринулась ко мне.
– Отис, что за манеры! Помолчи. Оставь девочку в покое. Под таким градом вопросов у кого угодно голова пойдет кругом. Анна-Кейт, может, передохнешь? Посидишь, подышишь свежим воздухом… – Она обернулась к посетителям. – Кому еще кофе?
– Хм-м. – Мистер Лейзенби скрестил руки на груди.
– Спасибо, Джина. – Мне и правда нужно было выйти на воздух, собраться с мыслями и уговорить саму себя немного потерпеть.
Я направилась в кухню. Лук отворил передо мной дверь из проволочной сетки.
– Хочешь перекусить? Я быстренько что-нибудь сварганю.
– Нет, спасибо, Лук. Я скоро вернусь. Мне надо минутку побыть одной.
– Не торопись, отдыхай спокойно. Мы с Джиной тут прекрасно управимся.
Выйдя на террасу, я захлопнула дверь и, привалившись к косяку, прикрыла веки. К витавшему в воздухе запаху мяты примешивалось что-то еще… Кажется, жимолость. Странно, не замечала ее в саду.
Я в недоумении распахнула глаза и подпрыгнула от неожиданности: на ступеньках террасы сидела девушка лет пятнадцати. Вздрогнув, она грациозно вскочила на ноги.
– Простите, мэм. Не хотела вас пугать.
О господи, опять это чертово «мэм»…
– Ты тоже из любителей птиц? – на всякий случай поинтересовалась я.
Вряд ли, конечно. Девушка не была похожа на орнитолога: высокая и стройная, как ива, в черной майке и ультракоротких шортах. Босые ступни в пыли, загорелое лицо усеяно веснушками. Темные длинные волосы частично заплетены в косу вокруг головы, а оставшиеся пряди волнами спадают на плечи и спину. В руках – корзинка, заботливо накрытая расшитым кухонным полотенцем.
Незнакомка уставилась на меня, хлопая ресницами. Ее удивительные, огромные синие глаза выражали растерянность.
– Каких любителей птиц?
Я указала на собравшуюся у забора толпу.
– Вот этих. Они приехали полюбоваться на черных дроздов.
Девушка оглянулась, и меня овеял тот самый цветочный запах. Вероятно, незнакомка пользуется шампунем или лосьоном с ароматом жимолости.
– А-а. Нет, мэм, я не с ними. – Она отвернулась к шелковицам и сморгнула слезы. – Так жаль, что мисс Зи умерла… Мы близко дружили…
– Спасибо тебе… э-э…
– Ах да, я Саммер. Саммер Павежо.
– Анна-Кейт Кэллоу, – представилась я, хотя подозревала, что Саммер и так уже догадалась. Я кивнула на стоящие на террасе кресла-качалки. – Давай присядем. У меня ужасно болят ноги.
Бесшумно ступая по подгнивающему дощатому полу, Саммер последовала за мной и, не выпуская из рук корзину, осторожно уселась в одно из кресел.
– У вас красивые балетки, но, думаю, это не самая подходящая обувь для официантки. Зи носила кроксы и была ими очень довольна.
Я поморщилась.
– Ни за что не надену такие шлепанцы.
Саммер улыбнулась.
– Вы хотя бы кеды с собой привезли?
Не только кеды, но и вообще все свои пожитки.
– Да, где-то валяются. Я поищу.
– Отличная идея!
Настал мой черед улыбаться: как-никак, идея принадлежала самой Саммер.
Я заметила, что ее пальцы перепачканы фиолетовыми пятнами – вероятно, от ежевики. Однажды летом – в ту пору мы жили в Огайо – бабушка втихомолку отвела меня собирать ежевику. Когда мы вернулись, мама увидела наши окрашенные в фиолетовый цвет ладони и сразу все поняла, но, к моему удивлению, не стала ругаться, а лишь посмеялась и попросила Зи испечь из собранных ягод пирог «Коблер». Наверное, потому, что обожала ежевику. Это был самый вкусный «Коблер», который я когда-либо пробовала.
– Ты давно знакома с Зи?
– Всю жизнь. Получается, уже восемнадцать лет. Я родилась и выросла в Уиклоу.
Восемнадцать? Никогда бы не подумала, что Саммер такая взрослая. Но я ничем не выдала своего удивления: подростки обычно предпочитают выглядеть постарше.
– В теплое время года я дважды в неделю помогала мисс Зи ухаживать за садом. Она очень по вам скучала и хотела, чтобы вы поселились в Уиклоу.
Я приподняла брови.
– Бабушка говорила обо мне?
– Постоянно. И показывала ваши фотографии. Но вы не волнуйтесь, я никому не проболталась. Это была наша тайна. Кстати, у вас бабушкина улыбка. Мисс Зи этим очень гордилась и утверждала, это ее лучшая черта. – Саммер потупилась. – Хотя я всегда считала, что лучшая черта мисс Зи – ее отзывчивая, добрая душа. Только меня никто не спрашивал…
Ее подбородок задрожал: Саммер боролась со слезами. Да, раз уж бабушка так ей доверяла, они, похоже, действительно были близкими подругами.
– Знаешь, я полностью с тобой согласна.
Саммер коротко кивнула.
– А что в корзинке? – поинтересовалась я, всей душой надеясь, что не кабачковый хлеб.
Девушка осторожно откинула край полотенца, и я увидела десяток коричневых яиц.
– Мисс Зи была моим постоянным покупателем. Вам, случайно, не нужны?
– Нужны, конечно, – заявила я, хотя на кухне у меня лежали целых два лотка яиц. – Они всегда пригодятся. Почем?
– Два доллара и кусок пирога «Черный дрозд» за десяток.
Саммер застала меня врасплох: я не ожидала, что ей тоже понадобится пирог. Только теперь, присмотревшись внимательнее, я наконец различила в ее глазах выражение затаенной печали и скорби.
– Договорились.
Я вытащила из кармана фартука чаевые и протянула Саммер две однодолларовые купюры. С радостью отдала бы ей все эти деньги, но понимала, что она их не примет.
Девушка несмело взяла банкноты.
– Спасибо, мэм.
Меня передернуло.
– Умоляю, не обращайся ко мне «мэм». Зови просто Анной-Кейт.
– А завтра вам нужны будут еще яйца… Анна-Кейт?
Ей явно было трудно называть меня по имени. Я решила не заострять на этом внимания.
– Если будут – приноси, с удовольствием куплю. – Неожиданно мне захотелось испечь «Коблер». – Кстати, я вижу, ты собирала ежевику. У тебя, случайно, не осталось лишних ягод? Мне бы пригодились.
Саммер оживилась.
– Сколько вам нужно? Пинту? Кварту? Галлон?[6]
– Думаю, кварта будет в самый раз. Я тебе заплачу подороже. Все-таки на ежевике полно колючек, а в кустах попадаются змеи.
– Ну и пусть. Если честно, временами они нравятся мне больше людей, – улыбнулась Саммер, и стало ясно: она очень мудрая, рассудительная девушка, хоть и кажется совсем еще ребенком.
– Сейчас принесу пирог. Подожди минутку.
Я поднялась с кресла, повернулась к двери и обнаружила, что Лук уже стоит на пороге с завернутым куском пирога в руках. Видимо, он привык передавать Саммер «гонорар» за яйца.
– Анна-Кейт, не хотел отвлекать, но к тебе пришли, – протянув мне пирог, сообщил он.
Его настороженный, предостерегающий взгляд заставил меня напрячься.
– Кто пришел?
Лук пригладил аккуратную бородку.
– Док Линден. Ты готова с ним встретиться?
Готова ли я? Да нет, конечно! Ну почему же я заранее не продумала неизбежную встречу, зачем пустила все на самотек?!
– Eсли ты пока не расположена с ним разговаривать, я попрошу его подождать…
Вряд ли я хоть когда-нибудь буду расположена. Пожалуй, лучше покончить с этим раз и навсегда. Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
– Нет, не надо. Позови его сюда, пожалуйста. Не хочу говорить с ним при всех.
– Конечно, секундочку.
Пытаясь унять нарастающую панику, я обернулась, намереваясь попрощаться с Саммер и отдать пирог, но той уже и след простыл.
4
Анна-Кейт
Я присела. Снова поднялась. Отложила коробку с пирогом на парапет. На секунду задумалась, почему Саммер убежала. Сорвав лист мяты, я скомкала его и начала расхаживать туда-сюда по теплому, потрескавшемуся дощатому полу. Меня подташнивало от волнения, нервы были на пределе.
Могла бы догадаться, что встреча с Линденами не за горами. Разумеется, до них уже дошли слухи о том, что я в Уиклоу. В маленьких городках новости распространяются молниеносно.
Я постаралась отделаться от воспоминаний о застывшей в маминых глазах боли, которая с годами усиливалась, словно непреходящая ненависть смертельно ранила ее истерзанное сердце и исстрадавшуюся душу.
Скрипнули дверные петли. Выкинув мятный комочек, я торопливо вытерла взмокшие руки о джинсы. От резкого стука захлопнувшейся двери я вздрогнула. Пытаясь успокоиться, расправила плечи, сжала кулаки и, стиснув зубы, медленно повернулась лицом к давнему врагу, с которым не была даже знакома.
К своему деду, доктору Джеймсу Досону Линдену.
Не могу сказать, кого я ожидала увидеть. Возможно, черта с рогами. Или как минимум типичного южанина с зализанной прической и в полосатом костюме, насквозь пропитавшемся запахом табака. Потомственного аристократа и джентльмена, преисполненного снобизма и чувства собственного превосходства.
Но я ошиблась: доктор Линден выглядел скромно и даже смиренно. Ни высокомерной осанки, ни надменно задранного подбородка. Одет просто: в сиреневато-голубую рубашку, брюки цвета хаки и потертые коричневые лоферы. Оттопыренные уши прикрыты градуально подстриженными седеющими волосами.
Человек как человек. С печальным, полным тоски взглядом.
Спрятав руки в карманы, док рассматривал меня, словно стараясь запомнить каждую мою черточку, каждую кудряшку. Неизвестно, сколько мы так простояли, изучая друг друга, отыскивая на чужом, незнакомом лице что-то родное. Я отметила, что у него такие же, как у меня, ямочки на щеках, тот же разрез глаз, а надо лбом так же торчит непослушный вихор.
Я попыталась представить дока Линдена в молодости, и у меня перехватило дыхание: если не считать цвета волос, мой папа был его точной копией.
Мне стало так неловко, что я отвела глаза. Доносившийся до нас гомон приезжих заглушал птичье пение. Небольшая коричневато-серая птичка подскочила к моим ногам и клюнула скомканный мятный лист. Поскольку орнитология была в колледже моим любимым предметом, я сразу распознала в ней чибиса.
Доктор Линден вдруг побледнел и покачнулся. На лбу у него выступила испарина.
– Можно я присяду?
Я подвела его по скрипучим доскам к креслу.
– Вам плохо?
– Да нет, спасибо. – Он махнул рукой, жестом показывая, что тревожиться не о чем. – Сегодня такая жара…
Было очевидно, что дело не в жаре. И, пожалуй, не в том, что он переволновался из-за встречи со мной. Его смуглое лицо приобрело болезненный оттенок, белки глаз пожелтели. Док явно болен. Скорее всего, что-то с печенью.
Я оглянулась на бабушкин сад, где белели цветы тысячелистника. Многолетние уроки Зи о живительных таинствах природы не прошли даром. Знания, которые она мне дала, бесценны. Благодаря бабушке я умею готовить лекарственные настои и обожаю самостоятельно составлять целебные сборы из трав.
Тысячелистник очень полезен для печени. Может, отвар из него и не вылечит доктора полностью, но облегчит его состояние.
Мысленно я одернула саму себя: док не просил ему помогать. И вообще, он не достоин моей помощи.
Тем не менее я предложила:
– Принести вам воды?
Я же не изверг, в конце-то концов!
– Нет-нет, не нужно. – Вытащив из заднего кармана платок, он вытер лоб. – Я ненадолго. Сядь, пожалуйста.
Я неохотно подчинилась. Не хочет воды – ну и не надо.
– Мне очень жаль, что Зи умерла, – участливо произнес док. – Она была замечательным человеком.
Как ни старалась, я не уловила в его словах лицемерия или фальши и почувствовала себя еще более неловко. Я росла в полной уверенности, что Кэллоу и Линдены терпеть друг друга не могут, но в глазах дока, несомненно, отражалось сострадание. Я вдруг подумала, что бабушка никогда не говорила о Линденах ничего плохого. Из нашей семьи только мама их открыто презирала.
Внезапное озарение повергло меня в шок, перевернуло весь мой мир. Вслед за мамой я относилась к родственникам по отцовской линии враждебно. Что, если в действительности они этого не заслуживают?
Онемев от мгновенно вспыхнувшего прозрения, я не сумела даже выдавить положенные слова благодарности.
– Ты жалеешь о каких-нибудь своих поступках, Анна-Кейт? – Док закатал до локтя рукава рубашки. На солнце блеснули старые часы с поцарапанным циферблатом.
– Все о чем-нибудь жалеют.
– Я имею в виду сожаления, которые мучают и разъедают душу.
Летний ветерок усилился. Птичка уставилась на меня, словно тоже ждала ответа.
– Есть одно, – призналась я, отмахиваясь от неприятных воспоминаний.