Она рассказывала о детском центре с деланой отстраненностью, но Сервас знал, что для нее это способ защиты. Девочка четырнадцати лет забеременела, но родители запретили ей делать аборт, и Леа подозревала, что своим состоянием девочка обязана отцу. Мальчик десяти лет, жертва травли в социальных сетях, уже трижды пытался покончить с собой. Четырехлетний ребенок с синдромом Ушнера, который проявляется во врожденной глухоте и постепенно прогрессирующей слепоте. Если Бог существует, то он тот еще засранец. А вот более обычный случай: мать забыла грудного ребенка в автомобиле на самом солнцепеке, и вид у него был, как у курицы, которую только что достали из духовки. Легко предвидеть, каковы будут неврологические последствия. Или вот: новорожденный, страдающий анальной имперфорацией, проще говоря, у него в попке нет дырочки. И еще куча детишек с проблемами питания и психомоторики…
Серваса угнетал этот поток слов. Дети… Он не решался признаться Леа, что, когда она перечисляет все беды, которые валятся на головы детей на этой планете, он неизбежно думает о Гюставе. А ей было необходимо с ним поделиться. Интересно, что она подумает, если он попросит ее перестать?
Замечательно то, что им обоим удается отстраниться от работы и встречаться, чтобы заняться любовью, освободившись от повседневности и пристав к тем берегам, где они все лучше узнавали друг друга и друг друга открывали. И у Серваса всякий раз внутри все сладко замирало, когда он видел, как наслаждение меняет лицо Леа, и она почти кричит, впившись ногтями ему в плечи, в руки или в простыни, толкая лобок навстречу ему, уйдя взглядом куда-то внутрь себя и позабыв обо всем, и о нем тоже. Он больше всего ценил эти моменты – ведь он долгое время считал, что остаток жизни проведет в одиночестве.
В ту ночь, когда она заснула, он лежал, прислушиваясь к уличному шуму за открытым окном, и вдруг подумал, что появление в жизни Леа и Гюстава сделало его одновременно и сильнее, и уязвимее.
Отныне Мартен волновался не только за себя.
Он удержался и не пошел посмотреть, как там Гюстав, а любовался спиной лежащей на боку женщины, плавным изгибом ее бедер, ее ногами. Вслушивался в ее дыхание и чувствовал, как в нем что-то расправляется, и простое счастье возникает словно ниоткуда, как легкий аромат из флакона. Он взглянул на экран мобильника. Через несколько часов он ее разбудит, и она убежит, как воровка, прежде чем рассветет, а главное – прежде чем проснется Гюстав. Сервас не хотел, чтобы сын видел их вместе. Пока не хотел. Время еще не пришло. Гюстав все реже и реже вспоминал о матери, но изредка она возникала в разговорах, как неотступный призрак.
Марианну Бохановски когда-то похитил серийный убийца Юлиан Гиртман. Это случилось восемь лет назад, в июне 2010 года, когда она была беременна Гюставом. Сервас помнил этот день, как будто все произошло только вчера: пустой дом и гремящая на полную мощность музыка Малера… Медь и скрипки неистовствовали в том месте финала Шестой симфонии, которое Теодор Адорно[9] назвал «Все плохо, что плохо кончается». Она родила сына в неволе, и именно Гиртман сам доверил его Сервасу, когда мальчик тяжело заболел. Прежде чем полиция его арестовала, он сам отвез Мартена в австрийскую клинику. Марианна больше не появлялась. Швейцарец отказался даже сообщить Мартену, жива она или нет.
А потом он получил эту фотографию. На Рождество 2017-го. На фото была Марианна в том же платье-тунике, как и в последний раз. Она читала журнал. Сервас велел провести анализ снимка: следов монтажа не обнаружили. На фото было написано только: «Счастливого Рождества» и подпись «Юлиан».
Потом долго не было никаких вестей. Гиртман сидел в «пятизвездочной» тюрьме в Леобене, в Австрии. Последний раз написал Сервасу в феврале.
Почему именно нынче вечером ему все это вспомнилось? Он сел на краю кровати, убедился, что Леа спит, и, как был, в пижамных штанах отправился на кухню налить себе стакан воды. Ночь стояла тихая и теплая. Легкий ветерок задувал в открытые окна и ласкал голый торс, как невидимая женская рука. Ему уже давно не было так хорошо. Вдруг какой-то настойчивый звук ворвался в сознание, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это.
Телефон… он оставил его на столике у кровати.
Мартен быстро вернулся в спальню. Звонок разбудил Леа, и она повернулась на звук.
А телефон надрывался, как голодный грудной младенец.
Половина второго ночи.
«Звонок посреди ночи редко приносит хорошие вести», – подумал он.
Сердце сильно заколотилось; он подбежал к кровати и посмотрел на экран: номер был незнакомый.
– Ты бы лучше музыку включил, – насмешливо произнесла Леа.
Волосы ее растрепались, лицо чуть опухло со сна.
Она улыбалась, но в глазах угадывалась тревога. Он стоял в нерешительности.
– Ну что, ответишь или нет?
Он нажал зеленую кнопку и приложил телефон к уху.
– Мартен! Мартен, ты?
Этот голос… По телу пробежала дрожь.
Он едва замечал, что Леа наблюдает за ним. Этот голос… Он уже восемь лет не слышал его, но узнал сразу же. Словно слышал в последний раз только вчера. Прошлое воскресло, как комета в ночи, словно и не было всех прошедших лет.
Он опустился на край кровати и закрыл глаза.
Невозможно.
Понедельник
4
Он понял, что не может выговорить ни слова, – такими оглушительными литаврами застучало его сердце.
– Марианна?!
Голос жесткий, как наждак.
– Мартен… Мартен, это ты?
В голосе чувствовалась паника, и в мозгу у Серваса сразу взметнулась тысяча вопросов.
– Ты где? – спросил он.
Ему хотелось продолжить: И где ты была все эти годы? Откуда узнала мой номер? С чьего телефона звонишь? Почему звонишь среди ночи? Почему не давала о себе знать? Не было возможности? Гиртман сидит в тюрьме. Кто же тогда держал тебя взаперти? ГДЕ ТЫ БЫЛА? Ну, по крайней мере на один вопрос ответ имелся: он ни разу не менял телефонного номера за эти восемь лет. Как чокнутый. Эсперандье как-то сказал ему: «Ты, парень, ошибся веком».
– Мартен, прошу тебя, ты должен мне помочь!
– Где ты? – повторил он.
– Не знаю! – почти выла она. – Где-то в лесу!
– В лесу? А где этот лес?
– Мартен, я никогда не была так далеко… совсем не то, что ты… (Тут на линии послышался треск, и контакт ненадолго прервался). Пиренеи… я… я где-то в горах…
Снова помехи. Он очень испугался, что связь вообще прервется.
– МАРТЕН, Я… Я УБЕЖАЛА!
Он сглотнул. Кровь с такой силой стучала в виски, что голоса в трубке он почти не слышал. Сам не заметил, как сполз на пол и теперь сидел, прислонясь спиной к матрасу. Не заметил, что Леа встала и с тревогой стоит за его спиной… Не заметил, как стиснул телефон так, что даже пальцы побелели.
– Прошу тебя! – повторяла Марианна. – Здесь плохая связь… я почти час не могла до тебя дозвониться!.. Слава богу, хоть сейчас…
Снова раздался треск, а дальше – угрожающее молчание.
– Ты в Пиренеях, так? В горах? Но не знаешь, где именно, так?
– Да!
Сервас почувствовал, что его тоже охватывает паника, так изменившая голос Марианны.
– Опиши мне, что ты видишь!
Наступило короткое молчание.
– Я на склоне горы… в лесу… на тропе… над долиной…
Она еще что-то сказала, но слова снова потонули в скрежете помех.
– Что? Ничего не слышу! – крикнул он.
– Слышишь меня?
– Теперь да!
– Примерно час назад я видела… церковь… и старые постройки… что-то вроде… мо…
– Монастыря?
– Да! Мартен, я!..
– А впереди есть река и мост?
– Да, да!
– На каком расстоянии горы?
– Совсем близко.
– Высокие?
– Да!
Он догадался! Аббатство Эгвива… Другого, так точно подходившего под описание, он в Пиренеях не знал.
– Марианна, – быстро сказал он, – я предупрежу жандармерию, они там совсем рядом и сразу придут на помощь!
– НЕТ!!! – Вопль был полон тоски и ужаса. – Нет! Не зови никого!.. Приезжай сам!
– Марианна, да что с тобой такое? – крикнул он так громко, что рисковал не только напугать Леа, но и разбудить Гюстава.
Сервас обернулся и увидел, как сильно расширились глаза у Леа. Она действительно выглядела такой перепуганной, что он быстро понизил голос.
– Марианна, их обязательно надо предупредить!
– Умоляю тебя… не надо… полицию! Только не полицию!.. Обещай мне… Я все объясню…
Он помедлил, не зная, какое решение принять. Почему ее так напугала мысль вызвать жандармов?
– Тогда поворачивай назад к аббатству! – велел он.
– Нет! Не могу… он наверняка меня ищ… Он…
– Что? Кто тебя ищет, Марианна?
Молчание.
– Марианна, кто тебя ищет?
Снова треск и скрежет.
– Марианна… Марианна?!
Что-то оборвало связь. Или… кто-то?
– Марианна!
– Это была она?
Вопрос риторический… Леа просто хотела восстановить контакт с любимым, который в одно мгновение вдруг оказался далеко отсюда… Она прекрасно знала ответ. Сервас кивнул. И вдруг устыдился: ну и видок у него, наверное… Он уже рассказывал ей историю Марианны, ее похищения и исчезновения из мира живых… И не скрыл, что мать Гюстава была большой любовью его юности, а потом обманула его и манипулировала им. И сделала это ради спасения старшего сына, Юго, сводного брата Гюстава, который сейчас в тюрьме.
– Что же все-таки случилось? – спросила Леа.
Он рассказал в нескольких словах. Она выслушала, не перебивая, не двигаясь, только глаза мрачнели все больше, пока он говорил. Он знал, что она думает: Эта женщина сумела высвободиться после восьми лет в неволе и теперь хочет, чтобы ты пришел ей на помощь… Именно это и привело тебя в такое состояние…
– Мне надо позвонить, – сказал он, взял телефон и вышел.
Прежде всего он убедился, что Гюстав спит. Потом вошел в гостиную и набрал номер, по которому ему можно было звонить и днем, и ночью.
– Мартен? Что случилось? – раздался в трубке голос его бывшего заместителя, Венсана Эсперандье.
Сервас не знал, с чего начать. Случившееся только что было так… странно, так невероятно.
– Мне только что позвонили, – сказал он.
– Кто позвонил?
Мартен коротко пересказал разговор: и про панику в голосе Марианны, и про то, как она пыталась описать место, где находилась, и особенно – об ее крике: «Я убежала».
На том конце линии помолчали.
– Ты уверен, что это была она?
Тон у Венсана был откровенно скептический.
– Конечно.
– Вот ведь паскудство… После стольких лет… это… это…
Невероятно, поразительно, немыслимо, потрясающе, фантастически, пугающе? «Да, все вместе, сразу», – сказал себе Сервас. Он вспомнил тот случай, когда какой-то папаша из Сен-Дени-на-Сене всучил маленького ребенка кормилице и исчез… на сорок лет. А Люси Анн Джонсон, мамаша из Канады, без всякого предупреждения оставила дом, где жила ее семья, и дочка обнаружила ее следы только через пятьдесят лет. А три пленницы из Кливленда: одной из них удалось позвать на помощь только после десяти лет неволи.
«И пусть мне не говорят, что в мире все благополучно», – подумал Сервас.
– Мартен, малыш, а что ты думаешь предпринять? – спросил Венсан.
– Не знаю.
– Мартен, – спустя минуту отважился Венсан, – то, что произошло, совершенно невероятно, но надо, чтобы ты с этим справился сам… Я даже знать об этом не должен. Не забывай, что я вообще права не имею с тобой разговаривать.
– Я знаю. Но мне нужна помощь, здесь и немедленно.
Он помнил, как Марианна сказала: «Не надо полиции». В трубке послышался тяжелый вздох.
– Ладно, – сказал Венсан. – И чего же ты от меня хочешь?
– Мне надо, чтобы ты пробил номер и определил, откуда звонили.
Эсперандье долго не отвечал.
– А как я смогу без запроса операторов?
Сервас задумался. Ему не хотелось компрометировать друга, но больше всего хотелось найти Марианну.
– Придумай что-нибудь. Пристрой запрос к другой процедуре.
– Дьявол, ты же знаешь, если шеф меня на этом поймает, мне тоже не уйти от дисциплинарного совета. Ну, ладно, ладно, я посмотрю, что тут можно сделать… Но учти, придется дождаться утра: если я перебужу всех среди ночи, от меня потребуют целый пакет объяснений. О’кей?
– Есть еще одна просьба…
– Давай, выкладывай, я слушаю.
– Можно я привезу к вам Гюстава, прямо сейчас, сразу?
– Сейчас, ночью?
– Нельзя терять времени…
Он услышал в коридоре шаги Леа.
– Конечно, – ответил Венсан. – Без проблем. Ты же знаешь, что Гюстав нам как родной. И Шарлен его обожает. Мартен?
– Да?
– Твоя карьера висит на волоске. Не наделай глупостей…
– Эта женщина… ты все еще ее любишь?
Вопрос был задан явно не к месту, учитывая обстоятельства, но логично и в некотором смысле неизбежно.
– Нет, – ответил Сервас.
Он обернулся и пристально посмотрел в глаза Леа. Она опустила взгляд и увидела, что он разминает в пальцах сигарету.
– Мартен… Ты ведь носишь пластырь от курения… – сказала она, выйдя к нему на балкон.
Он тоже опустил глаза.
– Прости. Это последняя.
Она кивнула, явно не очень-то поверив, и Сервас подумал, что видит у нее такое впервые: реакцию женщины, которая не вполне доверяет партнеру. Вот уже три месяца, день в день, как они знакомы. Не так уж и плохо: все-таки целых три месяца, и только сейчас между ними – первая крошечная трещинка.
Леа подошла и положила прохладную ладонь на его разгоряченную грудь.
Сердце у него бешено колотилось, и он был уверен, что ее пальцы ощутили это биение сквозь кожу и мышцы. Она снова посмотрела на него.
– Мартен, – произнесла она тихо и твердо, – делай все, что нужно. Эта женщина в опасности, и ты должен ехать без промедления…
Он молча кивнул, погасил сигарету о перила балкона, оставив на них маленькое черное пятнышко, и посмотрел на часы. Было около двух ночи.
– Мне надо разбудить Гюстава и отвезти его к Венсану и Шарлен.
Она поняла. Тебе нельзя здесь оставаться, ты должна уйти раньше, чем он увидит тебя.
Леа хотела что-то сказать, но вспомнила, что для того чтобы войти в жизнь отца-одиночки, необходимо соблюдать несколько главных правил. Во-первых, терпеливо принимать его беды. Во-вторых, не торопить события. В-третьих, проявлять гибкость. Она повернулась и направилась в спальню собирать вещи.
Сервас быстро подошел к письменному столу и выдвинул ящик. Там лежал конверт с адресом отправителя: образцовая тюрьма Леобен, Австрия. Письмо пришло в феврале.
Дорогой Мартен,
ты не поверишь, но здесь, в камере, я думаю о тебе. Жизнь моя проходит почти приятно. Австрийцы натворили немало варварских дел, и это их цивилизовало. Рядом с вашими их тюрьмы – просто дома отдыха. И у меня здесь предостаточно времени, чтобы поразмышлять.
Уильям Блейк[10] писал, что Милосердие и Жестокость владеют человеческим сердцем, Жалость и Ревность – человеческим лицом, а Любовь и Страх – это формы проявления божественного начала в человеке… А в какой форме божественное начало проявляется у тебя, Мартен? В виде Страха или в виде Любви? Держу пари, что в виде Страха. И что владеет твоим сердцем? Жестокость или Милосердие? Надеюсь, ты думаешь обо мне так же часто, как я о тебе.
Твой друг
Юлиан.Сервас вложил письмо обратно в конверт. Рядом лежала папка-скоросшиватель с газетными вырезками. Он быстро и внимательно их просмотрел, нашел ту, что искал, и отложил ее вместе с открыткой и фотографией Марианны.
5
Ночь вся переливалась звездами. Их россыпи целиком покрыли небо над прямой лентой шоссе и над темными полями, словно бог-сеятель бросил в небо пригоршню песка. «Вольво» Серваса прорывался сквозь тьму по темной автостраде А64 со скоростью, намного превышавшей разрешенную. На трассе он был один, и никто его не заметил.
Мартен считал минуты, километры, съезды с автострады: Сен-Мартори, Лестель, Сен-Годан. Он подсоединил гарнитуру и снова и снова вызывал номер, с которого звонила Марианна, но ответом была тишина. А километры все тянулись и тянулись, отчаянно медленно.
Успеет ли он? Найдет ли ее, и в каком состоянии? А вдруг его кто-нибудь опередит?
Тревога. Темнота. Километры за километрами. Он несколько раз собирался закурить, но потом вспоминал, как посмотрела на него Леа, и принимался жевать антиникотиновую жвачку.