Сто лет одиночества
1967-й: год, когда случилось землетрясение
ГРЕГОРИ РАБАССА. Это случилось так же, как случаются землетрясения. Мы не умеем предсказывать землетрясений, однако знаем, что они обязательно произойдут.
ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Поразительный случай в истории испаноязычной литературы. Тут явно вмешалась генетика. Какие-то особые гены делают человека великим писателем, к тому же он много и упорно трудился. Он отдавался литературе не безвозмездно, конечно, но работал очень и очень тяжело. И очень, очень организованно. Он создал все условия для того, чтобы писать, ушел со всех работ, назанимал денег, распродал вещи и на восемь месяцев заточил себя в стенах своего дома. Вся его семья, его жена, его сыновья, его друзья – мы все расступились, видя, с какой одержимостью он посвятил себя одному-единственному занятию. Они жили очень скромно, в тесной квартирке, не позволяли себе никаких излишеств и тратились только на необходимое.
Все понимали, что ему требуются покой, время и усердная забота. Благодаря этому – и главным образом его семье и друзьям – он и смог написать роман. Так получилось, что я первым читал этот текст, еще в процессе создания – с момента, как он начал его писать, и вплоть до завершения. А поскольку я каждую неделю прочитывал главу за главой и высказывал свои соображения, то ко времени окончания следующей главы мне уже нечего было править или переставлять местами, потому что все мои пожелания уже были учтены в романе.
МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Он давал мне читать отдельные куски. Так у нас повелось: что Габо накануне вечером писал, то он на следующий день нам частями зачитывал… И с самого первого момента было понятно, что это чудо. Он и сам это знал.
ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Да ничего такого он не знал. На самом деле он сильно сомневался, что роман ему удастся. Когда же его опубликовали, он прислал мне экземпляр. Я прочитал. Мне ужасно понравилось. Он прислал мне еще один экземпляр. Своего-то у меня уже не было – его пришлось отдать Херману Варгасу, чтобы Херман Варгас передал его Плинио. И кстати, должен тебе кое-что сказать, причем, уверен, что никто не говорил тебе об этом и говорить не собирается: так вот, Плинио напустился на него, потому что роман получился антикоммунистическим. «Как же так? У страны бед и забот полон рот, а ты пишешь всякие небылицы?»
МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Меня так запросто не проведешь, и я могу быть очень категорична в оценках, если речь заходит о литературе. Каким бы ни был писатель, пусть даже самым знаменитым, но если его книга мне не нравится, значит, не нравится. Так вот, читая роман, я осознавала, что сеньор Гарсиа Маркес действительно велик. В этом я ни секунды не сомневалась…
Я считала, что книга в самом деле очень хороша. Но откровенно скажу: не до такой степени, чтобы ах, совсем нет.
САНТЬЯГО МУТИС. Ситуация вырвалась из-под их контроля – и за границей, и в Колумбии тоже. Потому что Габо стал событием, феноменом. Объектом всеобщего преклонения. Не знаю, сам Габо рассказывал эту байку или Томас Элой Мартинес, но дело было так: спустя неделю после публикации «Ста лет одиночества» Габо отправился в Буэнос-Айрес, причем не в связи с романом, а как член жюри художественно-литературного конкурса. Вечером пошли они в театр, и, когда Габо входил в зал, кто-то узнал его, и публика в зале – все как один – вскочила с мест и устроила ему овацию. С того все и началось. Да так и не прекращается! Конца-краю не видно. Вообще. И его уже никогда не оставляли в одиночестве.
РОДРИГО МОЙЯ. 29 ноября 1966 года Габриэль Гарсиа Маркес и его жена Мерседес явились ко мне домой в Кондеса-билдинг фотографироваться, чтобы потом один из фотопортретов поместить в первом издании. Я снимал у себя дома – там было прекрасное естественное освещение. Он пришел в клетчатом пиджаке. Он вообще очень любил шотландку. Держался спокойно, невозмутимо, хотя определенно придавал фотосъемке значение. Он уже тогда осознавал, что сотворил шедевр. К тому моменту он много чего написал, добился немалого успеха, и в его текстах чувствовалось дыхание уверенности, присущей только гениям. У меня сложилось именно такое впечатление. Конечно, размах еще не ощущался. Габо было-то всего тридцать девять лет. Но его большое будущее уже тогда предугадывалось.
До его эры: «Сто лет одиночества» еще не написаны
Глава 1. Сын Луисы Сантьяга и Габриэля Элихио
Рассказ о том, как сын телеграфиста из Аракатаки еще с колыбели начинает собирать истории
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Габо родился не в 1928 году, а в 1927-м. Он специально называет двадцать восьмой, чтобы дата его рождения совпала с годом, когда произошла бойня на банановых плантациях[11]. Коли уж на то пошло, так в 1928 году появился его брат.
ЛУИС ЭНРИКЕ ГАРСИА МАРКЕС. Вплоть до 1955 года я и сам искренне верил в то, что пришел в этот мир 8 сентября 1928 года после девятимесячной беременности моей матери. Но так случилось, что как раз в 1955 году Габито написал «Рассказ не утонувшего в открытом море» для газеты «Эль Эспектадор», и у него возникли неприятности с правительством генерала Рохаса Пинильи. Ему даже пришлось покинуть страну, для чего потребовался удостоверяющий документ, а в этом документе, уж не знаю почему, указывалось, что Габито рожден 6 марта 1928 года – то есть в один год со мной; из-за этого я попал в дурацкое положение: получалось, что либо я появился на свет недоношенным, шестимесячным младенцем, хотя по записям мой вес при рождении составлял десять фунтов и две унции[12], либо мы вроде как близнецы. Он так никогда и не исправил дату своего рождения, однако это именно я родился в Аракатаке, в департаменте Магдалена, в 1928 году. А Габито – 6 марта 1927 года.
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Матушка Габо, Луиса, происходила из достойной семьи. Они были из тех, кого можно причислить к уважаемым людям. А кого по тем временам считали уважаемыми? Тех, кто пользовался почетом у провинциального высшего класса – мы говорим о высшем обществе Санта-Марты. В Боготе же о нем так отзываются: «Это вы по меркам вашей тьерра кальенте[13] приличные люди». Луиса посещала школу Введения во храм Пресвятой Девы Марии в Санта-Марте – а это была средняя школа для высшего класса. Но они были просто уважаемыми людьми. Проще говоря, их на одни званые вечера приглашали, а на другие – нет. Все зависело от того, по какому случаю устраивался прием. А вот сеньора Гарсиа, его отца, думается мне, к уважаемым людям и не причисляли.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Отец Гарсиа Маркеса – Габриэль Элихио Гарсиа. Моя мать приходится ему двоюродной сестрой. И она немножко рассказывала мне о семейных делах. Сам я большой поклонник Гарсиа Маркеса. Все его книги прочитал. Конечно, я родился в Синсе – родном городе отца этого господина. Нужно говорить «Синсе», предпоследняя буква пишется как «с», и ударение падает на «е». Вообще-то город называется Сан-Луис-де-Синсе. Но в обиходе – просто Синсе.
КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Луиса Сантьяга, мать Габито, была белой леди, маленького росточка, с бородавкой вот здесь. Белая. Одного возраста с моей матерью. Моя мама в 1904 году родилась, и Луиса тогда же. Ей, почитай, уже девяносто шесть лет. Все позабыла, ничего не помнит.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Карлос Пареха тоже был из Синсе и приходился отцу Габито родней. Надо сказать, у Карлоса имелись большие связи. Он помог отцу Габо пристроиться изучать медицину, да только у того вскоре кончились деньги, положение его стало хуже некуда, и ему (то есть отцу Габо) так и сказали: «Хватит тебе балбесничать, давай уже, возьмись за ум. Работу себе найди». Вот он и нашел место телеграфиста в Аракатаке. Переехал туда и тут же влюбился в Луису Сантьяга Маркес, дочку полковника Маркеса. Безмятежная она была такая, спокойная, эта Луиса Сантьяга Маркес, матушка его. И с моей матерью очень крепко дружила.
ХАЙМЕ ГАРСИА МАРКЕС. Как рассказывают, Габриэль Элихио Гарсиа, мой отец, приехал в Аракатаку служить на телеграфе, увидел однажды Луису, мою маму, и она ему сразу приглянулась. В один из дней он подошел к ней и сказал: «Хорошенько изучив всех женщин, встреченных в Аракатаке, я заключаю, что ты – именно та, которая подходит мне больше всего, – да, он так и выразился: „подходит мне“. – Хочу на тебе жениться, обдумай мое предложение; а если решишь отказаться, просто скажи, и дело с концом, потому что я не так чтобы до смерти в тебя влюбился». Думаю, на самом деле он помирал от страха, боялся, что она его отвергнет, вот и старался этой глупой бравадой защитить свое достоинство. Мне это понятно, ведь мы все из одного теста: очень влюбчивы и нежны с нашими женщинами.
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Полковник, отец Луисы (да и не только он), не желал видеть рядом с ней Габриэля Элихио. По положению в обществе тот стоял ниже ее, а подобные вещи – вроде положения в обществе – сильно заботили тогда людей в маленьких городишках, где все всех знали и тесно общались.
ЛУИС ЭНРИКЕ ГАРСИА МАРКЕС. Жизнь их с самого начала была кочевой. Поженились они в Санта-Марте, на медовый месяц отправились в Риоачу, где обосновались на какое-то время; вернулись в Аракатаку перед рождением Габито, а потом, когда мне было месяца четыре от роду, всем семейством перебрались в Барранкилью; эти переезды туда-сюда произошли всего-то за два с половиной года, с июня 1926-го, с момента женитьбы, до января 1929-го, в котором мы поселились в Барранкилье. Габито же, как вы знаете, оставался в Аракатаке с нашими бабушкой и дедом.
КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Его вырастили бабушка с дедом по материнской линии. Они звали его не Габриэлито, а Габито, и вслед за ними все стали называть его так же. И я звал его Габито. Не Габо.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Помимо прочего, полковник Маркес был либералом и участвовал в Тысячедневной войне[14]. А этот ухарь из Синсе [Габриэль Элихио] – гот[15]. «Хватит мне голову морочить, не желаю иметь ничего общего с этим сукиным сыном готом. Отправим нашу девочку в другой город». И тогда Габриэль Элихио – зря, что ли, он телеграфистом подвизался? – стал посылать ей весточки по телеграфным проводам, а потом уже они поженились, не могли больше прятаться.
ПАТРИСИЯ КАСТАНЬО. В 1926-м, когда наш сеньор Гарсиа прибыл в Аракатаку, чтобы работать оператором на телеграфе, они [семейство Луисы Сантьяга] не приняли его и решили отправить ее в это путешествие в надежде, что сей господин забудет ее; они же планировали представить ее остальному семейству, которое оставалось в Барранкасе, где она могла бы завести новые знакомства. Выехав из Аракатаки, они направились к Вальедупару, чтобы обогнуть Сьерру[16]. Проехали через Вальедупар, потом через Патильяль и так двигались дальше, пока не попали в Барранкас. Транкилина [бабушка Габо] тогда впервые возвращалась в те места. Очень далекое путешествие. Кажется, что от Аракатаки до Барранкаса рукой подать, а на поверку – ехать и ехать, недаром они два или даже три месяца добирались. Дорог-то тогда не было, мы же говорим о 1926-м или 1927 годе. Они приехали на мулах по кавалерийским тропам, окаймлявшим Сьерру, и остались в Барранкасе. А те двое связь между собой поддерживали через телеграфистов, это Габриэль Элихио устроил. Я, например, слышала, что она прятала его телеграммы в кухонной плите под топкой. Кому пришло бы в голову искать письма в таком месте? В те времена в плитах под топкой помещалось нечто вроде металлического поддона – вот туда она письма и складывала. Его весточки передавались от одной телеграфной станции к другой. В те времена телеграф назывался Маркони. И она знала, что в телеграфной конторе ее ждало послание от него на желтой телеграфной ленте.
Мы ездили в Барранкас с Джеральдом Мартином, английским биографом, и несколькими братьями Гарсиа Маркеса. Они водили нас по местам, где река образует заводи и куда они выбирались на пикники; и, кстати, в письмах Луисы тоже имеются упоминания о прогулке на реку. Наше путешествие было восхитительным. А самое поразительное – эти плиты с топками до сих пор существуют. Сохранились еще в некоторых домах, задвинутые в дальние углы. И находятся те, кто готовит на таких плитах или просто держит их в доме.
АИДА ГАРСИА МАРКЕС. Появление Габито объединило семью. Он родился как раз тогда, когда отец вернулся из Риоачи в Аракатаку, и благодаря этому Габриэлю Элихио оказали теплый прием; все уладилось, тем более что мои бабушка с дедом стали крестными на крестинах, и они подружились. Дедушка Николас начал называть отца «мой дружище Габриэль Элихио». А потом так получилось, что внук остался жить у них. Позже родился Луис Энрике, и родители перебрались в Барранкилью, где появилась Марго, которая вечно хворала, потому что ела землю (как Ребека в романе «Сто лет одиночества»). Бабуля съездила в Барранкилью навестить их и решила, что Марго недокормленная; она сказала моей маме, чтобы та позволила ей забрать Марго к ним, мол, она будет давать ей железо и выхаживать ее, так что Марго тоже поселилась у бабушки с дедушкой. Папа в Барранкилье держал аптеку, и дела у него шли в гору, а мама моталась между Аракатакой и Барранкильей, чтобы навещать своих родителей и видеться с Габито и Марго.
КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Габриэль Гарсиа Маркес был смуглый, как индеец, но не как чернокожий. Обладал богатейшим воображением. Оно Габито по наследству передалось, этим он отцу своему обязан. Тот был очень интересным человеком. Гораздым на выдумку.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Его отец – наполовину врач. В нашей семье всегда были не только фармацевты, но и знахари, лечившие травами, да и ведьмы-знахарки встречались. В роду со стороны Патернина был один человек, который, как говорили, изготовлял особенные помады, а потом… «Ах, что за чудодейственная помада, от любого яда помогает», – он размазывал эту свою помаду по руке и давал змее укусить себя. У змеи, само собой, никакого яда не было, но он показывал эту свою пантомиму на площадях при большом скоплении публики. Где-то в окрестностях Синсе он жил. Габито использует этого малого в своих историях[17].
КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Кстати, его отец, как и я, был консерватором.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Немногие знают, что его отец фактически и не был настоящим Гарсиа – он, в общем-то, Мартинес. Им следовало именоваться Мартинесами, а не Гарсиа. И он должен бы зваться Габриэль Мартинес Маркес, а не Габриэль Гарсиа Маркес. Вам же известно, как прежде обстояли дела в маленьких городишках – там много детишек рождались вне брака; отец Габо тоже был незаконнорожденным, потому и взял себе имя матери – Гарсиа. Его мать Архемира Гарсиа приходилась дочерью сеньору Гарсиа, прибывшему в Синсе с Лосаной Патернина. А эта Лосана Патернина – сестра моего деда, отца моей матери. Оттуда-то я и знаю Габито. Когда ему присудили Нобелевскую премию, все это выплыло наружу. Но они пресекли сплетни на корню, потому что… Нечего дурака валять, это же величайший писатель! Кто теперь скажет, что он незаконнорожденный отпрыск?
ХАЙМЕ ГАРСИА МАРКЕС. Работа оператором на телеграфе – лишь эпизод в жизни отца, и временами мне даже казалось, что на самом деле ничего такого не было и все это лишь выдумки Габито. Отец был личностью разносторонней, декламировал стихи, умел играть на скрипке.
МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Когда я познакомилась с его отцом, тот имел обыкновение сидеть в компании других мужчин – теперь здесь, в Картахене, это уже не принято, знаете, туризм и все такое – на площади Боливара, это та, что снаружи перед Дворцом инквизиции и муниципалитетом. Теперь на ней по полудням устраивают представления – исполняют народные танцы. Местные собирались там и болтали, особенно ближе к вечеру, в сумерках. Мой отец с ними никогда особо не рассиживался, ему было некогда, он вел беседы в другое время – он работал врачом, и его кабинет располагался неподалеку. А вот дядя – вечный бездельник и расточитель, – тот постоянно там околачивался.