Итак, я оставила Брайди хозяйничать в палате, а сама выскочила в туалет.
После туалета мне отчаянно захотелось хоть одним глазком поглядеть на большой мир, я подошла к окну и уставилась на редких прохожих. Хотя дождь перестал, в воздухе веяло сыростью. Какая-то дама в длинной меховой шубе – странный был наряд, ведь еще даже ноябрь не настал – вышла из кеба, неся большой саквояж в одной руке и объемистый деревянный чемодан в другой, и торопливо зашагала к воротам больницы. На ходу она сбросила большой капюшон, под которым оказались старомодно завитые пряди. Ну, подумала я, привратник сейчас ей скажет, что посещения у нас запрещены.
Когда я вернулась в палату, Брайди Суини допивала свой чай, и в уголках ее рта виднелись крошки от печенья.
– Какая вкуснятина!
Не думаю, что она съехидничала. Я поднесла ко рту свою чашку и, отпив, почувствовала суховатый привкус сажи, собранной с какого-то пола.
– Все поломано-переломано, – пробормотала Айта Нунен.
Брайди Суини подошла и прошептала мне на ухо:
– Она случаем не выпивает?
– Нет, нет. Доктор Прендергаст назначил ей виски от гриппа.
Она кивнула и постучала пальцем себя по лбу.
– Может, она того?
Но я ее успокоила:
– У нее временное помутнение рассудка.
– То есть… ей станет лучше?
Тут я заметила, что мои пальцы скрестились сами собой – очень крепко. Глупое суеверие, знаю. Я прошептала в ответ:
– Эти мамочки на самом деле куда здоровее, чем выглядят. Когда у нее спадет жар, готова поспорить, что быстро переболеет и в январе разрешится своим двенадцатым…
– Двенадцатым?
Брайди Суини произнесла это слово с неподдельным ужасом, поэтому я не стала уточнять, что из ее детей выжило только семеро. Вместо этого я спросила:
– Вам известна поговорка «Если не родишь двенадцать детей, значит, мужа не любишь»?
Она скорчила гримасу:
– Какая мерзость!
Поморщившись, я отозвалась:
– И я так считаю. Но нам с вами за это памятник не поставят.
Брайди Суини коротко рассмеялась.
За окном сгустились тучи, снова пошел дождь, уныло забарабанив по приоткрытой фрамуге. Дождевые ручейки побежали по стеклу.
– Давайте закроем окно, пока нас не залило? – предложила Делия Гарретт.
– Простите миссис Гарретт, но свежий воздух необходим, особенно при респираторных заболеваниях.
Она спрятала лицо под подушку.
Я отрядила Брайди Суини собирать тряпкой дождевую воду с пола, пока лужа не добралась до кроватей. Потом отправила ее в складскую принести льда из электрического рефрижератора. Это такая большая машина, кубики льда образуются в отдельном морозильном отделении сверху.
– Если льда не окажется, поднимись этажом выше и спроси там.
Сама я измеряла больным температуру, пульс и частоту дыхания. Потом сменила им носовые платки и положила в другие позы: Айту Нунен привалила к подушкам в полусидячем положении, отчего, как мне показалось, ей стало чуть легче дышать.
Тем временем вернулась Брайди Суини с тазиком, полным льда, и я смогла оставить ее за главную, покуда сама водила женщин по отдельности в туалет.
Мне она казалась покладистой и надежной, чтобы доверить уход за пациентками, и я попросила ее показать, как она моет руки – Брайди Суини не пропустила ни единого этапа, – после чего позволила ей протереть Айте Нунен лицо и шею губкой, смоченной в ледяной воде.
– И дайте мне знать, когда она допьет свою микстуру с виски, хорошо?
Делия Гарретт картинно покашляла.
– А можно и мне виски вместо этого ужасного чая?
Алкоголь, конечно, оказывал благотворное расслабляющее действие при беременности, но…
– Извините, только по назначению врача.
Правда, в настоящий момент ни одного врача у нас не было. Интересно, когда эта Линн соизволит сегодня появиться?
– Хотите горячего лимонаду, миссис Гарретт? Или ячменной воды?
– Фу!
В другом углу палаты Айта Нунен схватила руки Брайди Суини и сильно прижала их к своему животу.
Меня охватил ужас.
– Что такое, миссис Нунен?
Моей юной помощнице пришлось прижаться коленями к кровати, чтобы не упасть. Она смотрела на покрытый одеялом холм под своими ладонями. А Айта Нунен вцепилась в ее запястья и стонала, но скорее от ажитации, чем от боли.
На лице рыжей Брайди было написано изумление.
– Ребенок двигается! Он толкается внутри!
Делия Гарретт произнесла с неприкрытой иронией:
– Да уж пора бы ему!
А я сообщила Брайди Суини:
– Любой младенец в животе матери плавает и кувыркается.
– Он хочет оттуда вырваться? Как будто он живой!
Я нахмурилась. Уж не насмехается ли она надо мной?
– Разумеется, он живой, мисс Суини! – И тут же поправилась: – Живой внутри своей матери, он же ее часть!
– А я считала, он оживает только после появления на свет!
Я опешила. Но какое, должно быть, это было чудо – когда Господь создал Адама из праха земного и вдунул в него душу, и это произошло разом. Но мне не стоило удивляться, потому что некоторые наши пациентки поступали к нам готовыми разродиться, но мало что смыслящими в природе вещей.
Я сняла с полки фолиант «Акушерства» Джеллетта[9], пролистала его тонкие хрустящие страницы и продемонстрировала Брайди Суини рисунок с подписью «Матка с доношенным плодом».
Ее глаза расширились.
– Боже милостивый!
Я не сразу поняла, что она приняла схематичный рисунок за изображение разрезанной пополам настоящей матки.
– Нет-нет, это рисунок-схема того, как выглядит матка, если бы мы могли заглянуть внутрь. Видите, как скрючился младенец?
– И он вверх ногами!
Я улыбнулась.
– Ему так намного удобнее. Вы очень многое узнали только за первый день на работе, правда, мисс Суини?
– Он просто маленький акробат, – пробормотала она.
– И почти все время спит.
Тут в беседу встряла Делия Гарретт:
– Моя вторая была совсем не такая. Кларисса постоянно брыкалась, как мул, и ночью, и утром, и днем. Но эта девчушка – тихоня. – И она с безрадостной нежностью погладила свой выпуклый живот.
– Или мальчуган?
Услышав предположение Брайди Суини, она помотала головой.
– Не люблю мальчиков. К тому же моя свекровь сразу определяет пол ребенка по тому, как я ношу. А покажите-ка мне эту картинку!
Когда я передала ей «Акушерство» Джеллетта, она, взглянув на рисунок, поморщилась, хотя и с нескрываемой гордостью.
– Да вы только посмотрите, как у нее все внутри скособочено! Неудивительно, что у меня желудок взбунтовался.
Я поставила книгу обратно на полку. Было уже почти одиннадцать – пришла пора менять компресс, который сестра Люк положила Айте Нунен. Сперва я нагрела на спиртовке льняную настойку до такой густоты, чтобы в ней стояла ложка. Потом развязала боковые тесемки рубашки, сняла с груди пациентки марлевый тампон и отлепила старую затвердевшую корочку. Потом начисто обмыла ее покрасневшие ключичные кости ватными тампонами, смоченными в мыльной воде, покуда Брайди Суини стояла рядом и по моей просьбе передавала нужные принадлежности.
Айта Нунен бурчала, тяжко вздыхая:
– Идите ко мне, когда я скажу!
Я нагнулась к ней, ощущая смрад ее дыхания, и стала измерять пульс. Но больше она ничего не сказала. Пульс был довольно учащенный, но пульсовое давление снизилось. Лицо было осунувшимся и желтоватым.
Я налила льняную настойку на тампон, положила его на марлю и простерилизованную льняную салфетку. Положив припарку между ее тощих грудей, накрыла фланелевой повязкой. Концы повязки требовалось перекинуть ей за спину и завязать на слабых плечах. Между нами говоря, мы с Брайди Суини немного схалтурили. Я бы не пожалела времени на выполнение довольно-таки кропотливой работы, если бы искренне верила в реальную пользу припарок.
Айта Нунен тяжело, с присвистом дышала. Я дала ей ложку сиропа ипекакуаны, чтобы хоть немного снять заложенность дыхательных путей. Через минуту она выхаркнула темную мокроту. Я собрала ее в платок и отправила Брайди выбросить его в мусоросжигательную печь.
Она долго отсутствовала, и когда вернулась, я спросила:
– Вы не заблудились? Я уж подумала, что вы упали в мусоропровод…
– Я задержалась в туалете, – призналась Брайди Суини. – Там такая щеколда, на которую можно закрыть дверь кабинки, и кран с горячей водой, и миленькие квадратики бумаги. Мне нравится у вас в больнице!
Я не выдержала и расхохоталась.
– Особенно запахи.
Интересно, какие: эвкалиптовая мазь, льняная настойка или карболка? Или виски? Для меня все эти ароматы не могли заглушить ни фекальную вонь, ни кровавый смрад рождения и смерти.
– Обычно у нас образцовый порядок. Но вы попали в момент, когда тут царит полная неразбериха. И пациентов вдвое больше обычного, и персонала вчетверо меньше.
Ее лицо просияло: наверное, потому что я и ее сочла частью нашего персонала.
Тут меня осенило: а ведь она по-своему красивая, с этим белым личиком и костистым телом, этакая жемчужинка, сверкающая в мусорной куче. Интересно, где сестра Люк ее нашла?
– Вы живете где-то поблизости, мисс Суини?
– Прямо за углом.
Мне показалось или она в самом деле попыталась уклониться от ответа? Живет с родителями, сделала я вывод, уж больно юной она выглядела.
– Можно узнать, сколько вам лет?
Она пожала плечами.
– Почти двадцать два.
Как же кокетливо она это выговорила: «почти».
– Я не просто из любопытства…
И следующий ее вопрос меня удивил:
– Может, будете называть меня Брайди?
– Конечно, если вы так хотите… хочешь.
Я не знала, что еще сказать, поэтому взглянула на свои часы.
– Скоро полдень, так что можешь сейчас пойти пообедать.
– У меня с собой нет, но я и не хочу.
– Нет-нет, нас тут кормят в столовой возле кухни.
Она все еще медлила.
– А вы?
– О, я еще не проголодалась.
Ей бы хорошо сменить городское платье и обувь, но на что?
– Можешь раскатать рукава обратно и привести в порядок волосы, прежде чем спуститься вниз.
Вспыхнув от смущения, Брайди нащупала выбившиеся кудряшки и убрала их от лица.
Я уже пожалела, что сделала ей замечание про волосы, как-никак, это же был всего лишь первый день ее работы в больнице, и какая разница, насколько опрятно она выглядела?
А она безуспешно пыталась приладить резинку для волос.
– Тебе есть чем расчесаться? – спросила я.
Она помотала головой.
Порывшись в своей сумке, я нашла каучуковый гребень.
Брайди аккуратно расчесалась и вернула мне гребень.
– Спасибо, что одолжили мне.
– Оставь у себя!
– Ну что вы!
Вообще-то я предпочитала пользоваться другим гребнем: этот с виду походил на черепаховый, хотя на самом деле был сделан из целлулоида.
– О, не говори так много, Джулия! – пропел баритон из коридора. Гройн! – Ты в порядке, Майкл, ты здоров?
Что-то очень ты суров…
Делия Гарретт недовольно проговорила:
– Это тот неотесанный чурбан, который вчера меня сюда привел!
Санитар, толкнув дверь спиной, вошел в палату. Он напоминал мне зловещего слугу из «Франкенштейна»[10].
Вместо приветствия я заметила:
– Всегда с песней на устах, Гройн!
Он театрально поклонился мне, затем развернулся лицом и вкатил в палату кресло-каталку с новой пациенткой.
Молодая женщина, я бы даже сказала девушка (если бы не ее заметный живот), с черными, как уголь, волосами и искаженным от страха и кашля личиком.
Еще один симпатичный член нашего избранного сестринства.
– В родильном сказали привезти ее сюда.
Я взглянула в медицинскую карту, которую мне передал Гройн. Сверху была лишь одна строка: «Мэри О’Рахилли, 17 лет, первая беременность».
О всех женщинах, рожавших у нас, мы знали все-все, даже если не могли сказать заранее, что произойдет во время родов. Первородящие же вроде Мэри О’Рахилли – совсем другое дело. Акушер приемного покоя даже не указал ожидаемую дату родов: наверное, у него было дел по горло.
– Миссис О’Рахилли, давайте я помогу вам встать с кресла.
Она встала сама без видимых усилий, но вся дрожала. Озноб, решила я, или нервы, или то и другое. Малорослая, худая, она казалась еще меньше из-за большого живота. Я жестом пригласила ее присесть на стул в изножье пустой кровати и сказала:
– Посидите тут, пока мы вас не переоденем.
Санитар схватил кресло и покатил к двери.
– Гройн, не слышали, когда мы сможем увидеть нового врача?
– А, даму-мятежницу?
Этого санитара хлебом не корми, только дай посплетничать. У меня не было привычки интересоваться слухами, но на сей раз я не сдержалась и выжидательно подняла брови.
– Разве вы ничего про нее не слыхали? – спросил он.
– Намекаете на то, что она член «Шинн-Фейн»?[11]
На гэльском языке «Шинн-Фейн» означало «мы сами». Они утверждали, что гомруля недостаточно, и выступали за предоставление республике полной независимости.
– Ни на что я не намекаю, – заявил Гройн. – Она – заблудшая дочь викария из Мейо, социалистка, суфражистка, смутьянка-анархистка.
Данная им аттестация была весьма шокирующей, но я по собственному опыту знала, что этот санитар был готов облить помоями любую женщину, поставленную над ним. Впрочем, перечисленные им подробности показались мне весьма своеобразными…
– Неужто дочь викария?
– Может, большинство сторонников независимой Ирландии такие же добропорядочные католики, как и мы с вами, но среди них попадаются и чудаки-протестанты (он не заметил, как гневно сверкнул взгляд Делии Гарретт). Она же наверняка была среди закоперщиков восстания. И уж точно зашивала раны этим щенкам-террористам, сидя на крыше муниципалитета.
Потом ткнул пальцем вверх, имея в виду канцелярию главного врача на третьем этаже, и продолжал:
– Похоже, пока другие болеют, руководство не нашло никого лучше, кроме нее.
– Так, – проговорила я с неудовольствием. – Полагаю, сейчас не время злословить.
Новая пациентка вытаращила глаза и произнесла:
– Вы говорите, больница наняла преступницу?
Санитар кивнул.
– Мисс Линн депортировали вместе с прочими смутьянами и посадили в тюрягу в Британии, а потом, не прошло и года, их всех выпустили и вернули сюда, хотя у них руки по локоть в крови!
Мне пришлось пресечь его монолог, пока пациентками не овладела паника.
– Если отвлечься от политики, я уверена, что к доктору Линн не обратились бы сегодня за помощью, если бы она не была квалифицированным врачом.
Услышав, с каким нажимом я произнесла слово «доктор», Гройн криво усмехнулся:
– Ну, тогда умолкаю.
Санитар неизменно произносил эту фразу, когда ему было еще что сказать. Он устало положил локти на перекладину кресла-каталки, как на барную стойку. В наше время парень просто не мог не отпустить ехидное замечание по поводу, так сказать, слабого пола! Дама, доставляющая почту, или труженица оружейного завода, или даже пожарный в юбке! Когда это кончится?
– Не смеем больше вас задерживать, Гройн, – сказала я.
Он понял намек.
– Желаю здравствовать, дамы!
И вытолкал пустую каталку из палаты, пританцовывая и напевая:
– Что за балагур этот парень! – заметила Брайди.
Я поджала губы.
– Он вам не нравится, медсестра Пауэр?
– На мой вкус, у Гройна слишком мрачное чувство юмора.
– Ну, все равно он забавный, – возразила она.
Мы сняли с Мэри О’Рахилли платок, платье и панталоны, но оставили чулки, чтобы ноги были в тепле. Ее сотрясала то мелкая, то крупная дрожь. Стараясь внимательно рассмотреть черные гладкие волосы, я натянула ей через голову ночную рубашку.
«В этом вам будет удобнее», – обычно говорила я пациенткам во время процедуры переодевания, хотя на самом деле мы их переодевали из гигиенических соображений; к нам нередко поступали сильно завшивленные женщины.
Если бы отделение было оборудовано должным образом, я бы просто на всякий случай отпарила одежду Мэри О’Рахилли, но в нынешних условиях я только и могла попросить Брайди завернуть платье и остальное в бумагу и убрать на самую верхнюю полку в шкафу. Я показала ей, как завязывать боковые тесемки ночной рубашки, надела на девушку больничный жакет и повязала на шею больничный платок.