Мария Ильина
Прошлое в настоящем
Часть I
Прошлое
Глава 1
В новую жизнь
…Таня хлопнула дверью, с размаху бросилась на кровать и истерически расхохоталась. Мама выходит замуж! Это же надо! Еще и венчаться будет! Жесть!
Нет! Не так она мечтала начать самостоятельную жизнь! Чтобы какой-то посторонний тип выгонял из родного дома?! И как только наглости хватило, а еще тихоней прикидывался! Хотя…
«Давно пора! Двадцать два стукнуло, хватит висеть у мамки на шее! Замаялась она совсем, как отец умер. На нём всё держалось! На маме только дом, чтобы всегда чисто, вкусно, красиво! Ну, еще дети…»
Таня даже поморщилась, не желая причислять себя к этой категории. Дочка – отличница, сыночки – помощники. Семья из инстаграма, только и делай, что сладкие фотки выкладывай.
Без отца всё кувырком пошло! Мать целый день на работе. Дом неуютный, заброшенный, хозяина нет. Братишки-придурки озверели совсем, никого не слушают! А тетки кругом ворчат: «Мужская рука нужна!»
Мужская – это только папина! Не этого же слизняка?!
Татьяна аж вздрогнула от отвращения. Вытащила из комода отцовскую фотографию. Глянула, будто совета спрашивая. Одна Таня его вспоминала, как живого, пыталась представить, что бы он подумал о том, что в жизни без него происходит. Как бы оценил? Что бы сказал? Нет, не стал бы судить мать, что с другим связалась! Ей жизнь устраивать нужно, значит, правильно всё!
После «общения с отцом» Тане стало немного легче. Она положила фотографию на место, теперь почти не дуясь на мать, а слегка посмеиваясь. Старая уже, сорок пять, а всё туда же! Тут же память подкинула поговорку: «Сорок пять – баба ягодка опять!» Что за чушь? Какая там ягодка, сушеная, что ли?! Вроде изюма?
Развеселившись от пришедшей на ум шутки, Таня села на кровати и придирчиво оглядела обшарпанную, захламленную комнату. Их совместную с мамой комнату. Вещи, всюду вещи: убирай не убирай! Всё равно валяются… А жить где? Прав мужик! Как его там? Дядя Федор! Не имя, а мрак! Прямо как из древнего мультика! Состарившийся рыжий мальчишка из Простоквашина! А что, похож! Может, и не противный он вовсе, а смешной… какой-то! Смущался даже, когда их совместное с матерью предложение озвучивал:
– Тетка у меня есть… одинокая старуха… Квартира двухкомнатная в Москве, около метро! Не то что Балашиха! Сколько времени на дорогу уходит! А там всё под боком! Поживи у бабки, может, понравится… У нее маразм немного, но ты ведь врач! Почти врач. На четвертом курсе уже. Поживи, попробуй!.. Не понравится – вернешься. Так лучше будет!
Мать покраснела, даже пятнами пошла.
«Жаль ее, хотя за спиной нехорошо сговариваться!» – подумала она.
…За стеной что-то с грохотом рухнуло, послышались крики, переходящие в визг. Закачалась люстра, жалобно зазвенели стеклянные подвески. Мамин свадебный подарок. Жить всем в одной жалкой комнатушке?!
Но… Обидно стало за отца, его-то сейчас выгнали по-настоящему. Что бы он сказал? А вот что: «Будь сильной, не трусь, вперед иди, а то вся жизнь мимо пройдет!» Мимо, это точно! С ненавистью посмотрела на заляпанные, ободранные местами обои, на стертый до дерева, потемневший паркет… И… к чёрту весь этот мрак, валить отсюда – и поскорее!
Татьяна так задумалась, что не услышала, как вошла мать, села рядом на кровать, обняла дочку, погладила по голове, поцеловала. Девушка хотела было отшить ее, и погрубее, ведь что удумали! Но вместо этого уткнулась в материнское плечо и разревелась сладко, как в детстве. Мать смущенно обняла совсем взрослую дочь.
– Прости меня! Но для тебя это шанс выбраться! Ты же у меня умница, красавица – справишься.
– С чем справлюсь? – удивилась девушка и, оживившись от внезапного открытия, воскликнула: – Сам-то почему там не живет?
– Так бабка того… У нее сестра старшая пропала куда-то еще в сорок седьмом. А она ждет ее до сих пор, уже семьдесят с лишним лет ждет, никого близко не подпускает. Всю жизнь одна-одинешенька! Федькин дядька ее опекал, связи у него в ФСБ, кажется. А то давно бы черные риелторы оприходовали!
– Чушь какая-то! Не клеится ничего. Если бабка чужая всем, давно бы в интернат сдали! А тут такое благородство, не верится как-то! – Девушка оживилась, учуяв тайну.
Мать покраснела.
– Федя… он добрый, правда! Верующий, воцерковленный, посты соблюдает, на службы ходит, молится. Душевный человек, духовный… – Восхищенный взгляд ее затуманился.
Танька насторожилась: что-то отталкивающее было в таких святошах. Может, высокомерие посвященных по отношению к остальным «простым, темным» людям? Или оголтелое стремление изобличать чужие грехи? Трудно сказать, что больше напрягало. Хотя Таня верила в мудрого, доброго Бога, который не карает, а учит честно, правильно жить.
Разговор незаметно затух, обе женщины сосредоточенно думали: старшая – о том, что выбросит раздолбанный письменный стол и поклеит новые обои, а младшая – о Боге и смысле жизни.
Дверь пронзительно скрипнула, просунулась рыжая борода.
– Лариса! Танечка! Ну, я пойду! Завтра с утра поедем к Серафиме Васильевне, всё покажу, в курс дела введу!
Борода исчезла.
Мать порывисто кинулась провожать, дочка, надувшись, отвернулась.
Глава 2
Старушка-девочка
Конец мая выдался жарким, как июль. К тому же воскресенье. Невыносимо хотелось бежать из дома куда подальше. Решено! Идти смотреть на бабку и возможное пристанище! Чувствовался какой-то подвох: уж очень унылым и подавленным выглядел Федор, будто не верил в успех.
«Ну и пес с ним! И с квартирой тоже! Главное – приключение!» Чутье подсказывало: день запомнится надолго! Татьяна задумчиво повертелась перед зеркалом, расчесывая длинные, ниже пояса, золотистые волосы. Не стригла потому, что отцу обещала еще в шестом классе. Очень уж он хотел свою принцессу женственной видеть. И не успел сказать: «Хватит!» Волосы всё росли и росли, всё труднее с ними становилось, но она не трогала их в память о папе.
«Вот и теперь – что с ними делать? Оставить распущенными? Нет, жарко!»
И пальцы сами начали плести косу. А надеть что? Девушка она фигуристая, да еще прибавила за зиму, и любимые шорты перестали сходиться! Вот незадача! Иная на ее месте расстроилась бы и бросилась худеть. Но только не жизнерадостная Танька!
«Пусть другие гремят костями! У меня, между прочим, формы и талия! Всем на удивление!» Татьяна выгребла из ящика множество нарядов и бросила на кровать. Жалкое, мятое барахло, большей частью подачки знакомых, приводивших в порядок шкафы. Она никогда не комплексовала из-за донашивания чужих вещей. На них же не написано, что чужие. Значит, свои. Вытащила засунутое в дальний угол старомодное голубое платье с белым воротником и поясом. Надеть его раньше не поднималась рука. Встряхнула и приложила к себе. А что, прикольно! В институт бы не решилась – еще засмеют. А тут сойдет.
Дядя Федор на девушку даже не взглянул. Уныло поднялся со стула и поплелся к выходу. Ну и ну! Она от него ожидала большего.
«Наверное, передумал под конец, жаба задушила. Конечно, чужой, малознакомой девке комнату за так сдавать! Сплошной убыток! Жадина! И что мать в нём нашла?!» Таньку охватил злой задор. Какой бы он интеллигентный и верующий ни был, всё равно слизняк! Дрожит весь, явно боится чего-то! Сейчас выйдем – спрошу!
Но на улице мужичок так припустил, что она едва поспевала следом. В автобусе двух свободных мест рядом не оказалось – и опять не получилось поговорить. Таня глядела в окно на яркую, свежую зелень, синее небо и пыльные домики. Мир был солнечным и прекрасным, казалось, вот-вот произойдет что-то необыкновенное, радостное! Она так старается, чтобы всё было хорошо. Папа был бы доволен, ведь даже с этим поехала, не спорила, не ломалась. Поискала глазами рыжую бороду. Вот он, впился глазами в даль, в разноцветные высотки надвигающейся Москвы. Быстро проскочили мост через МКАД, и вот он – Щелковский автовокзал. Отсюда должно быть пять минут пешком.
Татьяна быстро вскочила с места, опасаясь, что ее спутник может улизнуть куда-нибудь, – и ищи его потом. На остановке пришлось долго стоять, ожидая, пока все пассажиры полудохлыми улитками выползут из автобуса. Федор оказался самым последним; испуганно озираясь, вылез из дверей, поискал глазами будущую падчерицу, а найдя – еще сильнее расстроился, подошел и тихо промямлил:
– Я хотел тебе сказать… Понимаешь…
– Понимаю! В чём же дело?
Он замялся, схватил девушку за руку и потащил к подземному переходу. Они снова бежали в толпе, теперь по направлению к серым, облезлым пятиэтажкам. Таня отчаянно силилась запомнить дорогу на случай, если «этот тип» внезапно сбежит, бросив ее одну.
Так, справа длинный серый пассаж – дурацкая барахолка, как почти у каждой станции метро. Слева старый кирпичный дом с аптекой на первом этаже. Федор вдруг дернул ее влево и потащил между зданиями по довольно широкой асфальтированной дороге, затем резко свернул в ближайшие кусты, прошлепал по единственной луже и в изнеможении рухнул на скамейку.
– Понимаешь… она, она…
Таня насторожилась.
– Не пускает! – с усилием выпалил он и, вздохнув, как нашкодивший школьник, помолчал немного, будто набираясь сил, а потом – его точно прорвало: – Понимаешь, история такая запутанная! У меня зимой дед объявился… двоюродный. Якобы дядька матери моей по отцу. Я очумел просто! Мать в сорок четвертом родилась, от «победителя», бабка одна ее воспитывала. Про папашу молчала, как партизан! Даже фамилии, имени ни разу не назвала! Люди старой закалки, понимаешь, молчать умели, слова лишнего не вытянешь! Вот и мать об отце не вспоминала ни разу. Ну не было его никогда – и точка. И о чём говорить-то, связь случайная, фронтовая, когда наши село от фрицев освобождали.
Федор отдышался немного и снова затараторил:
– Тут вдруг, как гром средь ясного неба, звонок… и история дурацкая. А спросить не у кого, мамы уже два года как нет. – В голосе его почудился всхлип. – Встречу мне назначили в кафе на Никитской, место дорогое, солидное. Подошли двое: один представительный такой, в очках, не то секретарь, не то нотариус, а другой – старик древний, за девяносто, жизнь едва теплится, а сам властный, слова сказать не дает. Сразу видно – хозяин! Не моего уровня люди, что, думаю, им от меня нужно? Мысли всякие полезли, еще «обуют» как-нибудь изощренно. Уйти хотел до разговора, но не пустили… Дескать, воля умирающего – закон, и баста! – Федор совсем погрустнел. – Человек я робкий, спорить не умею, да и что с меня взять – только комната есть в коммуналке в Балашихе, и та по соцнайму. Да и церковь учит: «Не осуждай никого! Людям помогай!» А эти двое вроде ничего от меня не хотят, напротив, квартиру бесплатно предлагают, в обмен на обязательство за старухой ухаживать. Я всё подвох искал: что, мол, кроме меня желающих не нашлось? Говорят: «Наследник ты ее законный!» Я, признаться, не поверил, но отказать не посмел. Значит, на то воля Божья! Дар свыше! – Федор елейно закатил глаза. – И, по правде сказать, при моей зарплате из недвижимости можно только собачью конуру купить, и то в рассрочку. А тут квартира целая! Бумаги сразу же оформили, готово у них всё было, будто согласие мое – пустая формальность. Документы, ключи от квартиры оставили и смылись. Я искать пытался, по телефону звонить – бесполезняк. Конечно, имя, фамилия, место прописки старика указаны были, но, когда через месяц знакомый хакер пробил его по базам, дед уже помереть успел. Вот такой вышел Микки-Маус! – Он неловко усмехнулся над нелепым своим словцом и продолжил: – С документами оказался полный порядок, а вот с бабкой – не очень. Я к ней со всем вниманием, а она на порог не пускает! Чокнутая совсем! Всё сестру свою Лизу ждет, пропавшую семьдесят два года назад в Крыму. Тут дошло, в чём подвох: старик меня ее опекуном сделал, потому что не обижу убогую, заботиться буду по мере сил. Ведь поклялся. А может, и вправду родственник: бабка моя родом из Крыма. Кто уж теперь до правды докопается?!
Девушка глянула на будущего отчима с явным подозрением. «Сказка такая бредовая, что ни слово, то нестыковка! Деда не было никогда, а вдруг родня у него появилась! Чушь собачья! А ты уши развесил, впрягся помогать? Да еще поклялся? Ох, не верится!»
Федор, видно, понял ее красноречивый взгляд, затараторил, явно смущаясь:
– Я тоже сперва подумал – мошенничество! А потом поразмыслил: ведь у меня не берут ничего, напротив, дают. Если им присмотр за бабкой нужен, то они правильно выбрали: честно всё исполню, не обману.
У Тани от этого бреда голова пошла кругом. «Может, человек и вправду хороший? Просто дурачок, блаженненький? Как мать с ним жить будет?» Мысль развивать не стала, не ее дело. А вот загадка зацепила.
– Федор Андреевич! – Она впервые назвала будущего отчима по имени-отчеству. – Что там за история была? Хоть как-то же вам всё объяснили?
– Мало что знаю. Вроде старший брат того старика, о ком говорил, в контрразведке служил не то майором, не то полковником и женат был на пропавшей сестре этой самой бабуси. Она тогда, девчонкой, с ними жила, родители их в войну погибли. – Он встал, вдохнул обреченно. – Ну даже если и была там какая-то тайна, так толку что? За семьдесят с лишним лет всё не то что быльем – плесенью поросло, в прах рассыпалось! Политика какая-нибудь! Мужик тот шпионом оказался, расстрелян в пятидесятом! А что там было – кто разберет! Да не о том речь! Со старухой договориться надо! Я же заботиться о ней обещал! Ну или хотя бы присматривать! Она ж как дите малое!
До Тани наконец дошло:
– Это я, значит, делать должна?!
– А что? Меня она боится, как всех чужих мужиков! Это с детства у нее, с войны! Так одна всю жизнь и прожила, никого не подпускала, даже деда того с трудом! А его-то сто лет знала! – Он посмотрел чистыми, ясными глазами, будто это было для него естественно: вешать свои заботы на другого человека. Таня до того поразилась подобной непосредственности вкупе с наглостью, что даже не смогла возмутиться.
– Как так – ни с кем не общалась? А работала как же?
– С этим тоже мутно. Образования никакого, пять классов, дальше не потянула. Поделки мастерила деревянные, вроде игрушки, как надомница, получала копейки, ну еще уборщицей. Потом инвалидность. На пенсии уже сорок с лишним лет, ну или больше…
– И всё время совсем одна?
Федор вздохнул.
– Ну не совсем… три дворняжки у нее и кошек парочка… Животные вместо людей! Больная она, в психдиспансере на учете. Ну и опеку над ней сделали в девяностые, когда черные риелторы развелись. Чтобы не пропала убогая, прости меня, Господи! – Он вздохнул еще тяжелее; видно, вся эта история придавила его сверх меры. Он о себе-то с трудом мог позаботиться, а тут еще это…
Таня поскребла носком туфельки торчащий из земли кусок арматуры. Представила себя со стороны – в пышном светлом платьице на замызганной скамейке, рядом с лужей. А впереди сумасшедшая старуха с кучей собак и кошек. Весело рассмеялась над собственной глупостью. Как отец учил: «Над собой смеяться – лучшее лекарство! И еще: никогда не отступай перед трудностями!»
А она и не думает отступать, тем более перед такими интересными трудностями.
Девушка резко встала и пошла в обход лужи.
– Который дом?
– Вон тот! Третий подъезд справа! – Федору будто передалось немного бодрости.
…Четыре ступеньки, крыльцо, серая железная дверь с кодовым замком. Она дернула его за рукав, чтобы спросить цифры. Вместо ответа лишь испуганный взмах руки, потом неловкий шаг на газон и стук в приоткрытое окно первого этажа.
– Серафима Васильевна, вы дома?! – Стекло звенело и дребезжало, голос старался казаться смелым. – Это Федор, от Николая Ивановича! Слышите?
– Слышу, слышу, окаянный! Сказала же, не приходи!
Разноголосый заливистый лай смешался со звоном открываемой рамы. Показалась худая старуха с двумя седыми косичками на плечах; линялые бантики, темно-коричневое платье, в руках – алюминиевый ковшик.