Четверо. Когда их заметили – пытались скрыться. На окрики и предупредительные выстрелы не реагировали. Наверное, не верили, что так бывает. Наверное, когда они проползали под забором, резали проволоку и крались по-пластунски, то представляли себя диверсантами или разведчиками из фильма.
Им по двадцать с небольшим.
Они лежат без движения и безвозвратно истрачивают тепло своих тел.
Место просматривалось с нескольких постов и стреляли сразу с четырёх точек. Перекрёстный огонь – штука эффективная.
Сейчас один лежит раненый в бедро. Двое мертвы, а с четвёртым возятся медики. Но ясно, что он умрёт с минуты на минуту.
Начкар доволен – девочки всё сделали по инструкции. Караул отработал без сбоя.
Всё правильно, всё справедливо. Только вспоминается невольно, что у воров тоже есть мамы.
Ну, что они хотели украсть? Торпеду? Ракету? Автомат с гранатами?!
Хочешь воровать – иди кладовщиком или, там, я не знаю, чиновником…
Но никогда, слышишь? Никогда не нужно лезть в арсенал флота.
Там – штольни в скалах, на многометровой глубине. Там столько взрывчатки и оружия, что хватит на захват небольшой страны.
А наверху стоят вышки. А на вышках скучают девчонки, смотрят по сторонам и поглаживают отполированные ложа своих карабинов.
5. Звуки города
Поначалу ничего не происходит и он просто молчит.
Солнца не видно, но тут воздух начинает светлеть сам по себе. Он обволакивает город, проявляя очертания холмов, бухт и мысов.
Из-за вершин зелёных, стриженных под машинку гор, где на склоне поставлена торчком белая палочка маяка, выскальзывает первый солнечный луч и падает на крест Святого Владимира на Городском холме. И этот гелиограф дробит его на сотни частей и посылает сигналы во все стороны мира.
На шпиле Матросского клуба загорается звезда. Вспыхивает золотом купол Херсонесского собора. Тысячи оконных стёкол в домах озаряются одновременно, отражая солнечный свет.
Люди выходят из своих домов. Шины шуршат по асфальту и грохочут по брусчатке. Троллейбусы, чуть подвывая, устремляются по Красному спуску.
И тут показывается солнце.
На крыше старого заводского цеха чайки дружно разворачиваются в его сторону и молча и серьёзно сидят, словно совершая какой-то обязательный древний ритуал. Хорошо видны их белые грудки.
Золотой, слепящий глаза, шар поднимается всё выше, нагревая предметы. Море покрывается тысячью пляшущих золотинок. Средь них плавают чёрными закорючками бакланы.
Сирены катеров торопят пассажиров. Катера начинают путешествия с Северной стороны на Южную. Пешеходы, автомобили, троллейбусы и топики заполняют улицы полиса.
С флагмана, – гвардейского ракетного крейсера «Москва», – доносятся позывные «Маяка»:
И следом – слова команды:
Горнист играет сигнал. Над водой катится перезвон судовых колоколов – бьют восемь склянок. Белые, с косым синим крестом, флаги медленно ползут вверх по штокам и замирают в ожидании порыва ветра, который их развернёт.
На Приморском бульваре взлетают в небо водяные струи и обрушиваются обратно в фонтан под собственной тяжестью. Туристы наполняют аллеи и набережные.
Из маленьких кофеен тянет ароматом приготовленного напитка.
Расхаживают зазывалы:
– На морскую экскурсию, на морскую экскурсию!
Они мельтешат в толпе, протискиваются, уговаривают и повторяют в свои маленькие мегафоны:
– Вы увидите корабли и подводные лодки Черноморского флота! Узнаете историю города и флота!
А флот – вот он. Серые, устремлённые вперёд корпуса боевых кораблей, словно осторожно положенные на воду острые клинки, и неподалёку пузатенькие тела судов вспомогательного флота.
Греют на солнце свои жирные, чёрные тюленьи спины подлодки.
И уже десятки мелких прогулочных судёнышек пускаются в путь по морской глади. Проплывают, наполненные ветром, белые паруса.
Высясь на фоне домов, торжественно движутся портальные краны. Они медленно поворачиваются и кивают своими жирафьими головами на длинных шеях. Стотонный «Конь» прицеливается, склоняется и выхватывает из воды белую яхту. Он цепко держит её под брюшко, осторожно, как яичко, проносит по воздуху и опускает на кильблоки.
Не слышимые без приёмника, голоса и звуки заполняют эфир. Несутся, отражаются и перемешиваются радиоволны:
– Майна, Коля! Майна-майна… Хо-оп! Дай поворотик!
Напротив Угольной пристани буксиры вальсируют вокруг большого десантного корабля:
– «Бугель», «Бугель», примите ниточки по корме!
Готовится к выходу в море фрегат и катятся, катятся, усиленные громкой связью команды:
– Баковым – на бак, ютовым – на ют, шкафутовым – на шкафут!
Наступает адмиральский час.
И сразу, – одномоментно! – над городом прокатывается звук выстрела полуденной пушки и басовитый гудок Морского завода. Куранты Матросского клуба пробивают двенадцать раз.
А сам Адмирал, ссутулясь, продолжает вглядываться в синюю полоску моря, виднеющеюся над верхушками деревьев.
И продолжает гомонить и шуметь город, пока солнце не перейдёт на другой его край и не начнёт свой спуск к горизонту.
Дневная суета умолкает. Из баров и кафе на побережье раздаётся музыка. Вечер несёт с собою прохладу и откуда-то с бульвара доносится медь духового оркестра:
И уже красное, уставшее светить за день солнце касается воды самым своим краешком и постепенно погружается в море.
Ночь засовывает город в чёрный мешок, с тысячью маленьких звёздных прорех. Повисает в небе Большой Ковш.
Огни города отражаются в бухте. Белая и красная точки створных маяков указывают кораблям дорогу в гавань.
Звуки города стихают и опадают на воду, будто осенние листья. Их легко подхватывает ночным бризом, и он несёт их прочь – за боны, мимо громады Константиновской батареи, мимо молчаливого Туманного колокола и античных колонн Херсонеса – дальше и дальше в море. И вот они уже минуют сонный Царь-град, устремляются в Проливы и некоторое время скользят по чёрной воде между африканским и европейским берегами, пока ветер не выметет их прочь за Геркулесовы столбы, где их ждёт Океан.
И они впадают в него, приобщаются к необъятному, извечному простору и соединяются с этой бескрайней широтой, в которой когда-нибудь предстоит раствориться и нам.
6. Сумасшедшие на юге
– Дети, – спросила тётя Галя, – а этот сумасшедший не опасный?
Мы придвинулись ближе: намечался интересный разговор.
Тётя Галя недавно переехала в нашу южную провинцию из Ленинграда. Она говорила, что сделала это исключительно из-за климата, а так она, конечно, никогда бы не променяла город Революции на наш. Когда тётя Галя рассказывала о переезде, она возводила очи горе и всем своим видом давала понять на какие жертвы ей пришлось пойти и как многого она лишена теперь.
Мы спрашивали: есть ли в Ленинграде тёплое Чёрное море, такое же как у нас и, получив ответ, недоумевали – о чём тогда жалеть-то?
Знакомых тётя Галя ещё толком не завела и часто останавливалась, чтобы побеседовать с нами, детворой. Нам это нравилось и мы слушали её рассказы или пугали, показывая то пойманного краба, то большую, фиолетовую жужелицу.
– Ну, этот, – продолжала тётя Галя. – С колокольчиком.
А-а-а… Пару раз в неделю в наш «городок» – небольшой райончик из трёхэтажных, стоящих полукольцом, домов – приезжал грузовик. К грузовику была прицеплена бочка с молоком. Водитель дядя Миша оставлял бочку и машину на въезде, а сам обходил дворы. В руке у него был большой колокольчик, чьим звоном он оповещал окрестных хозяек о своём прибытии. Потом дядя Миша надевал белый фартук, садился за бочку, открывал отделение для крана и превращался в продавца.
Тётя Галя раньше не сталкивалась с таким видом торговли, машины не видела и принимала дядю Мишу за городского сумасшедшего, который гуляет на свободе со своей любимой игрушкой.
– Нет, – сказала Натка. – Он не опасный. Просто немного не в себе.
– Это как?
– Ну-у-у… – Натка скосила глаза в сторону – она ещё не умела врать, глядя на человека прямо. – Понимаете… Понимаете, он раньше работал учителем в школе. И вот как-то раз, на первое сентября, дядя Миша нёс на руках одну девочку. Первоклашку. И та звонила в колокольчик.
Мы внимательно слушали что же ещё наплетёт Натка.
– И вдруг он споткнулся и уронил девочку. Та упала и сильно ушиблась, аж кровь потекла. И потеряла сознание. А дядя Миша подумал, что она умерла. И от этого он так переволновался, что сошёл с ума. Теперь он всё время ходит с колокольчиком и звонит в него, словно сегодня первое сентября.
Мы аж задохнулись от такого вранья, но ничего не сказали.
– Вы не волнуйтесь, тётя Галя, – продолжала хитрая Натка. – Если что, скажите ему так: «А у вас бочка укатилась» и он сразу уйдёт.
Тётя Галя смотрела на нас и не знала: верить или нет? На новом месте она уже несколько раз обжигалась. Мы рассказывали истории, которые ей казались невероятными, но на поверку выходили правдой. И наоборот. Но Натка врала очень убедительно, а тётя Галя уже записала дядю Мишу в душевнобольные. Так что…
Так что однажды, когда тётя Галя вышла из-за угла дома и столкнулась с дядей Мишей, она на секундочку опешила, а потом пролепетала:
– А у вас там бочка… укатилась…
Дядя Миша молча, суровым взглядом, смерил замершую тётю Галю, которая была ему по грудь, развернулся и рысцой побежал к своему грузовику.
Мы, не сговариваясь, упали со скамейки, на которой сидели, и немного покатались по траве.
В тот же день, когда мы с эмалированными бидончиками пришли к бочке, дядя Миша, наливая нам молоко, буркнул в усы:
– Она что – сумасшедшая?
– Кто? – невинно закатила глаза Натка.
– Соседка эта ваша. Новая.
– А кто её знает? Она из Ленинграда. Говорит, кроме моря у нас ничего нет. Ни театров там, ни концертов. И крабов боится.
– Концертов? Хм-хм, – дядя Миша сунул нам бидончики, показывая, что разговор окончен.
А потом мы как-то видели, что дядя Миша и тётя Галя стояли во дворе и о чём-то разговаривали. Дядя Миша усмехался в усы, а тётя Галя смеялась и поглядывала на нас.
Дальше – больше: дядя Миша появился во дворе и мы его сначала не узнали без белого фартука. На нём были чёрный костюм и галстук. Смотрелся он по-дурацки. Дядя Миша поднялся в подъезд, а вскоре вышел, ведя под ручку тётю Галю.
– Ой, не могу! – сказала Натка. – Цирк!
Дядя Миша больше не возил молоко. Кто-то из ребят видел его за рулём большого, мощного самосвала. А старый грузовичок водил какой-то молодой парень. Торговать он, наверное, не умел и с ним ездила тётка в халате, которая и садилась за бочку.
А потом, когда с деревьев облетали листья, а мы таскались в школу с портфелями и ранцами, в наш двор въехала белая «Волга». Из машины вышел дядя Миша с друзьями. Появилась тётя Галя. Она, несмотря на погоду, была в белом, подвенечном платье. Дяди Мишины друзья бросали ей под ноги россыпи мелких монет и она ступала по ним, не замечая.