Гегель. Шлезингер. 1831 г.
В 1795 году, спустя лишь два года после появления «Критики чистого разума» Канта, в свет выходит труд Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770–1831) «Жизнь Иисуса», в котором рационалистический подход к феномену религии в полной мере применен к земной истории Иисуса из Назарета. Книга представляет собой свободный пересказ Евангелия с очень значительными купюрами. Она открывается весьма характерным зачином, долженствующим напомнить читателям о прологе Евангелия от Иоанна: «Чистый, не знающий пределов разум есть само божество. В соответствии с разумом упорядочен план мироздания, разум раскрывает перед человеком его назначение, непреложную цель его жизни; он часто меркнул, но никогда полностью не угасал, даже во мраке всегда сохранялось слабое его мерцание»[9].
Иисус представлен в книге как морализатор, учащий людей разумному поведению. Чудеса Иисуса в труде Гегеля никак не упомянуты: философ просто исключил их из своего повествования. Те же события, которые в Евангелии представлены как имеющие сверхъестественный характер, перетолкованы в рационалистическом духе. Так, например, искушение от диавола толкуется в том смысле, что Иисусу однажды пришла мысль, «не следует ли посредством изучения природы и, быть может, в единении с высшими духами превратить неблагородную материю в более благородную, пригодную для непосредственного использования, например камни в хлеб, или вообще сделать себя независимым от природы (броситься вниз)». Однако Он «отверг эту мысль, подумав о границах, положенных природой власти человека над ней»[10]. Тайная Вечеря представлена как дружеский ужин, на котором «по обычаю восточных народов – подобно тому как еще в наши дни арабы освящают союз нерушимой дружбы тем, что едят от одного хлеба и пьют из одной чаши», Иисус «преломил хлеб и дал каждому из них, а после еды пустил по кругу чашу». При этом Он сказал: «Когда вы будете сидеть за дружественной трапезой, вспоминайте вашего старого друга и учителя…»[11] Книга заканчивается погребением Иисуса: воскресение в ней, разумеется, отсутствует как не вписывающееся в пределы разума.
Приведенных цитат вполне достаточно для понимания той интеллектуальной атмосферы, в которой развивалась европейская библейская критика XVIII–XIX веков. Последняя в полной мере испытала на себе влияние философского рационализма, не оставлявшего места чуду как историческому феномену. Именно евангельские рассказы о чудесах стали главным объектом критики со стороны тех протестантских теологов, которые попытались применить к своим исследованиям основополагающие методологические установки философов-рационалистов, таких как Кант и Гегель. Эти рассказы либо объявлялись полностью вымышленными и, следовательно, подлежащими исключению из жизнеописания «исторического Иисуса», либо в них усматривали историческое зерно, которое, однако, должно быть освобождено от мифологических напластований.
Давид Фридрих Штраус (1808–1874), ярый сторонник теории «демифологизации Евангелия» и последовательный гегельянец, создает свою «Жизнь Иисуса», в которой применяет к рассказам о чудесах следующий метод: если в каком-либо из этих рассказов «после исключения элемента чуда» можно усмотреть природное явление, значит в нем может быть историческое зерно; если же в нем нет ничего, кроме чуда, значит это чистый вымысел. Так, например, явления, сопровождавшие изгнание демонов, могут быть объяснены при помощи физиологии, следовательно, в рассказах об исцелении бесноватых может быть исторический элемент. Что же касается исцеления слепорожденного, то такое невозможно, следовательно, рассказ должен быть отвергнут как вымышленный.
Эрнест Ренан (1823–1892) идет дальше и в свое повествование о жизни Иисуса, впервые опубликованное в 1863 году, не включает ничего, что выходит за рамки естественного и обыденного:
Чудес никогда не бывает; одни легковерные люди воображают, что видят их. Уже одно допущение сверхъестественного ставит нас вне научной почвы. Я отрицаю чудеса, о которых рассказывают евангелисты, не потому, чтобы предварительно мне было доказано, что эти авторы не заслуживают абсолютного доверия. Но так как они рассказывают о чудесах, я говорю: «Евангелие представляет собою легенду; в нем могут быть исторические факты, но, конечно, не все, что в них заключается, исторически верно»[12].
Пожалуй, дальше всех перечисленных авторов зашел Лев Толстой (1828–1910). Его критика чудес также основывается на рационалистических позициях, и пролог Евангелия от Иоанна он вслед за Гегелем переводит по-своему: «Началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни стало за Бога. И разумение-то жизни стало Бог. Оно стало началом всего за Бога». Своему труду «Соединение и перевод четырех Евангелий» Толстой придал характер острого антицерковного памфлета, изобилующего не только искажениями (текст очень далек от того, что принято считать переводом, и, скорее, напоминает вольный и крайне тенденциозный пересказ), но и откровенными кощунствами.
Остатки Силоамской купели. Современный вид
Все евангельские чудеса Толстым отвергаются на основании той же мировоззренческой установки, которая характерна для немецких и французских рационалистов типа Штрауса и Ренана. Исцеление расслабленного у Силоамской купели описывается так:
Иисус пришел к купальне и видит: под навесом лежит человек. Иисус спросил его, что он? Человек и рассказал, что он уже 38 лет хворает и все ждет, чтобы попасть в купальню первому, когда вода взыграется, да все не попадет, все прежде его войдут в купальню и выкупаются. Иисус посмотрел на него и говорит: напрасно ты ждешь здесь чуда от ангела; чудес не бывает. Одно чудо есть: что дал Бог людям жизнь и надо жить всеми силами. Не жди тут ничего у купальни, а собери свою постель и живи по-Божию, сколько тебе Бог силы дает. Хворый послушал его, встал и пошел…[13]
В комментарии к этому «переводу» Толстой пишет: «Я знал барыню, которая 20 лет лежала и поднималась только тогда, когда ей делали вспрыскивание морфина: через 20 лет доктор, делавший ей вспрыскивание, признался, что он делал вспрыскивание водою, и, узнав это, барыня взяла свою постель и пошла»[14]. Здесь мы имеем дело не столько с отрицанием чуда как исторического события, сколько с его грубым, натуралистическим толкованием.
Рационализм, расцвет которого пришелся на эпоху Просвещения, выработал два подхода к феномену чуда: первый базировался на отрицании самой его возможности, второй – на его объяснении при помощи естественных причин. Согласно этому второму подходу, чудо может быть только кажущимся: ему всегда можно найти объяснение с научной точки зрения.
В соответствии с таким подходом изгнание демона из бесноватого трактуется как внезапное прекращение у человека психического расстройства, исцеление от болезни – как выздоровление, наступившее в силу естественных причин или под действием внушения, воскрешение из мертвых – как внезапное прекращение летаргического сна или выход из комы. Более того, сама болезнь могла быть кажущейся, как в случае с расслабленным и барыней, о которых пишет Толстой.
Воззрения мыслителей-рационалистов на чудеса базируются на банальной максиме, переходящей от одного автора к другому, от Цицерона вплоть до Ренана и Толстого: чудес не бывает. Эту максиму и в наше время многие принимают за аксиому: если где-то кто-то рассказывает о чуде, это либо означает, что рассказ недостоверен, либо – что чуда как такового не было, а имело место некое событие или явление, объяснить которое по каким-то причинам пока не удалось, но это можно будет сделать впоследствии. Вера в научный прогресс продолжает закрывать многим людям глаза на очевидные происходящие вокруг них чудеса, так что они видя не видят, и слыша не слышат (Мф. 13:13). О таких людях Иисус говорил, что они, даже если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят (Лк. 16:31).
2. Чудеса в Ветхом Завете
Бог Ветхого Завета имеет мало общего с абстрактным и далеким от мира божеством деистов. Скорее, Он представляет ему полную противоположность.
По мнению большинства деистов, Бог – это высшее, разумное, сознающее само себя начало, которое создало мир и установило действующие в нем естественные законы, но затем отстранилось от мира и пустило его развитие на самотек. Бог деистов подобен часовщику, запустившему механизм часов и удалившемуся для других дел. Некоторые философы-деисты допускали возможность ограниченного вмешательства Бога в дела мира, однако общим местом было утверждение, что Бог не может нарушать Им же установленные законы, а это по определению исключает возможность чуда. Бог деистов не имеет никакого отношения к человеческой истории: Он априорно внеисторичен, абсолютно трансцендентен миру и человеку, с Ним невозможно личное общение, так как Он не является личностью.
Сотворение Адама. Фреска. Микеланджело. 1508–1512 гг.
Бог Ветхого Завета, напротив, самым активным образом вмешивается в дела людей. Он напрямую общается с Адамом, указывая ему, от какого древа можно вкушать, от какого нет (Быт. 2:16–17). После того как Адам и Ева нарушили заповедь, Бог ищет Адама в раю, спрашивая его: Где ты? (Быт. 3:9). Похожий вопрос Он обращает к Каину после убийства им Авеля: Где Авель, брат твой? (Быт. 4:9). Бог обращается к Ною, приказывая построить ковчег и подробно описывая его конструкцию (Быт. 6:13–16). После окончания потопа Бог повторяет Ною благословение, данное Адаму: Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю… (Быт. 9:1). Бог обращается к Авраму со словами: Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение (Быт. 12:1–2). Бог многократно лично обращается и к Аврааму, и к его потомкам, а также к другим персонажам книги Бытия.
В книге Исход главным собеседником Бога является Моисей. Он слышит из среды горящего куста голос Бога, призывающий его вывести израильский народ из египетского плена (Исх. 3:3-10). С этого момента начинается история, в которой Бог принимает самое деятельное участие. Основным содержанием книги Исход являются диалоги между Богом и Моисеем, с которым Бог говорит лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим (Исх. 33:11). Эти диалоги чередуются с повествованиями, в которых значительное место отведено действиям Бога, имеющим необъяснимый, сверхъестественный, чудесный характер.
Моисей перед Неопалимой купиной. Икона. XII в.
Чудо как прямое вмешательство Бога в человеческую историю является одним из основных элементов библейского повествования. Авторы библейских книг не видят в таком вмешательстве нарушения каких-либо установленных Богом законов: напротив, для них чудо – сверхъестественное событие, превосходящее человеческие возможности и имеющее Божественное происхождение[15].
Книга Исход содержит описание большого числа событий, имеющих сверхъестественный характер и обозначенных в еврейской Библии терминами אות ’όί и מופת môpēṯ, в Септуагинте переведенными при помощи слов σημεΐον («знамение») и τέρας («чудо»). Эти термины применяются как к знамениям и чудесам Божиим (Исх. 7:3), так и к чудесам, которые по повелению Бога совершают Моисей и Аарон (Исх. 7:9).
Первым чудом, совершённым Моисеем на глазах у фараона, стало превращение жезла в змея. Однако фараон призывает волхвов и мудрецов египетских, и они делают то же самое при помощи своих чар (Исх. 7:8-12). Далее Моисей и Аарон превращают воду в кровь; волхвы делают то же (Исх. 7:14–22). Затем Аарон простирает жезл на воды египетские и выводит жаб, которые покрывают всю землю; волхвы делают то же (Исх. 8:1–7). Когда же Аарон при помощи жезла наводит на землю Египетскую тучи мошкары, то волхвы этого сделать не могут (Исх. 8:16–19). В этих рассказах впервые возникает тема соотношения между чудом как проявлением силы Божией и магией, или чародейством, как проявлением сил иного порядка, имеющих демоническую природу. Эта тема занимает важное место в Библии.
В дальнейшем повествовании о египетских казнях – наказаниях, которым Бог подверг египтян за то, что фараон не хотел отпустить еврейский народ, – чудеса совершаются исключительно Моисеем: упоминания о повторении их волхвами отсутствуют. Последней, десятой казнью становится смерть всех первенцев в земле египетской: это чудо совершает Сам Бог (Исх. 12:29). В память о нем и об исходе Израиля из Египта Бог устанавливает праздник Пасхи (Исх. 12:43–51).
Сама история исхода также наполнена чудесами. Бог идет перед станом израильтян днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, Дабы идти им и днем и ночью (Исх. 13:21). Когда израильтяне подходят к морю, их настигает конница фараона, но Моисей простирает жезл на море; воды расступаются, и евреи проходят среди моря по суше, а колесницы фараона гибнут в водах, сомкнувшихся за спиной у израильтян (Исх. 14:21–28). В Мерре израильтяне не могут пить воду, потому что она горька: Моисей бросает в воду дерево, и она становится сладкой (Исх. 15:23–25). В пустыне народ не имеет еды, и Бог посылает с неба манну, которую израильтяне едят на протяжении сорока лет (Исх. 16:13–35). В Хориве, где народу нечего было пить, Моисей высекает источник воды из скалы (Исх. 17:2–6). В книге Чисел описывается, как во время пребывания народа израильского в пустыне много людей умерло от укусов ядовитых змей; Моисей по повелению Бога изготавливает медного змия и выставляет его на знамя; всякий, кто смотрит на это знамя, остается жив (Чис. 21:6–9).
Иисус Навин останавливает солнце. Гравюра. Доре. 1860-е гг.
Серия чудес, начатая Моисеем, продолжается в жизнеописании его ученика, Иисуса Навина. Подобно Моисею, проведшему народ израильский по дну Красного моря, Иисус Навин провел народ вместе с ковчегом Завета по дну реки Иордан (Нав. 3:7-17). После того как в течение семи дней священники по повелению Иисуса Навина обносили ковчег Завета вокруг стен Иерихона, стена города обрушилась, израильтяне вошли в город и предали заклятию все, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, [всё] истребили мечом (Нав. 6:5-20). Во время битвы израильтян с жителями Гаваона Иисус Навин приказал солнцу остановиться, и остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим… И не было такого дня ни прежде ни после того, в который Господь [так] слушал бы гласа человеческого. Ибо Господь сражался за ИзраиЛЯ (Нав. 10:12–14).
Приведенный рассказ об уничтожении войском Иисуса Навина целого города вместе со всеми его жителями – лишь одна из многочисленных жутких историй, которыми наполнен Ветхий Завет. Первой такой историей является описание Всемирного потопа, когда Бог, раскаявшись в том, что создал человека (Быт. 6:6–7), уничтожает все человечество, кроме одного семейства. Следующая устрашающая история – гибель двух городов, когда пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и [все] произрастания земли (Быт. 19:24–25). Еще одна история подобного рода – египетские казни, когда Бог подвергает пыткам целый народ, а потом уничтожает в нем всех первенцев (Исх. 7-12).
Все эти истории содержат в себе элемент чуда, но чудо сопряжено с такой жестокостью, которая необъяснима с точки зрения человеческой логики, причем инициатором жестоких и массовых расправ с людьми в библейских рассказах, если читать их буквально, выступает Сам Бог. Только в свете новозаветного откровения повествования Ветхого Завета обретают смысл, позволяющий воспринимать их под иным углом зрения – прежде всего как прообразы событий, связанных с пришествием в мир обетованного Мессии.