Это выглядело верой
Сложилось противоречие, очевидное для всех, и оно требовало объяснения. На наших собраниях по-прежнему происходили чудеса, но проходили они в полупустых залах. Народ к нам явно не шел. Налицо был кризис. Нужно было искать выход. В этой ситуации ко двору пришлась идея скорого общероссийского пробуждения.
Чем она так привлекала нас? В стяжании пробуждения нас устраивали две вещи. Во-первых, не надо было искать собственные ошибки и что-то менять в себе. Во-вторых, виноватыми в кризисе, в котором мы оказались, становились окружающие нас люди, они-де «спали», а «пробудить» их мог только Бог. Словом, мы признали наши проблемы временными, а характер трудностей независящим от нас. Выход виделся в Боге и только в Нем. Это звучало громко и выглядело самой что ни на есть верой.
В декабре 2005 года, ровно за год до катастрофы, на общем собрании церкви мы приняли в качестве главной своей цели стяжание пробуждения в Москве и во всей России.
Мы стали готовиться к выездной церковной конференции в Костроме. Отчего там? Мы уже приезжали туда с трехдневным служением. Тогда состоялось пять собраний, и, как минимум, на трех из них мы имели ни с чем несравнимое переживание близости Бога. От мощнейшего Божьего присутствия нас почти покидали физические силы. Мне казалось, что еще немного, и я просто умру. Опыт был ошеломляющий. Мы плакали, как дети, покидая Кострому. По приезде мы сутки не могли прийти в себя. На ближайшем воскресном собрании мы только об этом и говорили. В Библии мы могли найти нечто похожее разве что у пророка Даниила, гл.10, ст.8–11 или в Откровении, гл.1, ст.17.
Понятно, почему и зачем мы снова ехали в Кострому. На этот раз я решил развить некое учение о пробуждении. Люди, наслышанные о сенсационном опыте предыдущей поездки, ждали встречи с Богом. Но первые два дня конференции прошли вхолостую. В ночь на третий день я понял, что вся эта затея о науке про пробуждение не Божья. Дух Святой не помазывал нас. Я резко сменил курс, спасая конференцию от провала, и под занавес проповедовал слова Иисуса о терпении и о том, что нельзя искусственно стимулировать пробуждение. Бог посетил нас. Люди плакали. Мы вернулись в Москву умудренные. Казалось, мы получили хороший урок. Но, увы, наша память оказалась короткой.
В мае 2006 года мы выиграли войну за офис, в ходе которой я и мои люди опустились в нравственном отношении до самых постыдных вещей. Я даже не подозревал, какой сатанинской западней окажется эта победа. Лето я провел, можно сказать, почивая на лаврах. И хотя я продолжал молиться, но делал это без особого энтузиазма. Но вот настала осень, и я вновь повел церковь на штурм духовных вершин. Мысль о стяжании пробуждения вновь овладела нами. Только на это раз мы перестали уповать на рациональные схемы из книжек.
Мы стали выезжать на трехдневные моления с постом. И делали это каждый месяц. На одном из них, кажется, это был конец сентября, открылось, что пробуждение – это ни что иное как явление реальности Небесной церкви в ситуацию земной общины. Пробуждение предстало в виде лестницы Иакова, соединяющей Небо и землю. После этого мы полностью сосредоточились на поиске сверхъестественных ключей к раскрытию над нами Небес. Поразительно, но никто из нас не увидел в этом признание того факта, что Небеса над нами… фактически закрыты.
Всё развивалось так стремительно
На этом фоне в моем пророческом служении произошла знаменательная перемена.
Пророческие вести, которые и до этого часто звучали на молитвенных собраниях, стали намного объемнее. Некоторые из наших людей стали записывать их на диктофон. Мы распечатывали их и прикладывали к нашим воскресным бюллетеням. И все бы оно так и шло, пока в одном из пророчеств не прозвучали примерно такие слова: «Вам дано малое, но если вы поверите в него, оно скоро станет большим». Я высказал догадку, что это малое, в которое надо поверить для того, чтобы состоялось пробуждение, и есть те слова посылаемых через меня вестей.
Идея была горячо поддержана. И началось лихорадочное изучение слов получаемых пророчеств. Они казались очень близкими к библейским. Группа, созданная мной для изучения их, находила на каждую их фразу по пять-семь параллельных мест из Библии. И чем больше мы их изучали, тем чаще они случались и тем пространнее становились. Объемы работы росли с каждым днем. Андрей Гальцов, один из самых близких ко мне людей в ту пору, даже бросил работу и поселился в офисе, чтобы хоть как-то успевать перелопатить все это.
Необходимость излагать пророчества на бумаге позволила увидеть, что перед нами ни что иное, как изложенные в свободном ритме стихи. «О, это, как псалмы Давида!» – ободрили мы себя. Задача грамотно выставить абзацы обнажила главную тему принимаемых нами слов. К нашему изумлению ей оказались новые имена Бога. «О, это чем-то похоже на комментарии об именах Бога», – вспомнил мы. Параллельно этому мы открыли для себя еще и практическую вещь. Мы заметили, что когда мы строили свои молитвы на словах, получаемых из последних стихотворных пророчеств, на нас сходило особенное помазание. «О, это Дух Святой так маркирует Свою истину!» – заключили мы. После этого не только молитвы, но и сами пророчества стали сопровождаться такой небывалой силой, что люди, слышавшие их, не могли стоять и, рыдая, падали ниц на пол.
Всё развивалось так стремительно, что мы потеряли всякую здравость и чувство меры. Я перестал возвращаться домой на ночь и молился сутки напролет. Мы закупили настенные пробковые доски, развесили их по всему периметру нашего молитвенного зала и вывесили на них тексты пророчеств. Теперь всех приходящих на молитву я ставил лицом к доскам, чтобы молиться на основании свежеполученных пророческих слов. Казалось, ключ к пробуждению был в кармане.
Сбой
Но тут произошел сбой. Не всем людям в церкви пришлись по вкусу мои молитвенные новшества. Нашлись те, кто демонстративно вставал к доскам спиной и молился словами из раскрытой перед собой Библии. На ночной молитве второго декабря таковых была чуть ли не половина собравшихся. Вызов был брошен лично мне. Я вспылил и закрыл собрание посреди ночи.
Я ушел свой кабинет. Голос, который я принимал за Божий, стал надиктовывать стихи, посвященные мне. Я был тронут. В одной из этих строк, я уловил намек на скорую смерть моей жены. Я тут же пригласил к себе Дмитрия, моего помощника, чтобы тот помолился со мной. Весть не замедлила себя ждать. Новость о смерти жены прозвучала более откровенно. Я поверил и попросил Дмитрия съездить со мной в Молоково.
Мы сели в машину. Голос, говоривший во мне, потребовал посвящения, сначала от меня, потом от Дмитрия. Мы приняли предложенные нам имена. Я вел машину и всю дорогу пророчил стихами, состоящими из лжи и клеветы на мою жену. О ней говорилось как о мертвой. Я же все принимал за чистую монету.
Мы подъехали к моему дому. И когда я парковал машину, голос, как бы подписываясь под сказанным, открыл свое имя – сатана. Я опешил. «Наверное, мне почудилось, – подумал я, списав услышанное на крайнее переутомление». Однако, проникнув в закрытый изнутри дом, мы нашли Наташу во здравии, мирно спящей в нашей спальне. Дмитрий и я были в шоке. Отрезвление было мгновенным. Мы выскочили на улицу, упали на колени прямо посреди дороги и каялись пред Богом, отрекаясь от всех сатанинских имен, «славу» которых мы на себя легковерно принимали.
Роковая ошибка
Я довез Дмитрия до ближайшего метро, а сам возвратился домой. Но спать я не мог. Меня мучил вопрос: с какого момента со мной стал говорить сатана? Это было важно решить, чтобы определиться, во что я могу верить после случившегося, а во что нет. И тут я совершил еще одну, роковую ошибку. Я решил, что сатанинская диверсия в мой дух началась с сегодняшней ночи, с тех самых личных стихов, услышанных в кабинете. Все же остальное – Божье.
Я покаялся теперь уже в преждевременном отречении, совершенном только что вместе с Дмитрием. Я вновь исповедал свою верность и любовь к «живым словам» (так обманно сатана назвал свои речи). В ответ на это голос велел мне вернуться в офис, чтобы там навести на меня сон, в котором я должен буду совершить прогулку по Небу. Около пяти утра я уже полулежал в кресле своего кабинета на Стромынке.
Было страшно до жути. Сатана навел на меня какое-то вязкое состояние, которое расползлось по мне, начиная с пальцев ног и рук. Я ожидал увидеть видение. Но в полузабытье я только слышал стихи на тему прогулки по Небу. Когда «сон» завершился, я попробовал записать услышанное «на Небе», но воспроизвести не мог. Я решил, что это и есть те неизреченные слова, о которых пишет апостол Павел во 2 Коринфянам. Я открыл Библию и перечитал соответствующий отрывок. Оказалось, что и Павел в своем посещении третьего Неба ничего не видел, а только слышал. Эти совпадения укрепили меня в ошибочной мысли, что происшедшее со мной – от Бога.
С «небесной прогулки» я вернулся другим. Предо мной раскрылся мир духов и их голосов. Любое слово речи и даже мысли на земле, оказалось, произносится тем или иным духом, имеющим свое имя. Знакомство с каждым из них заняло всю субботу.
Настало воскресенье четвертого декабря 2006-го года. Впервые за двенадцать лет своего пасторства я отправился в церковь, не имея приготовленной проповеди. Я намеревался рассказать о состоявшейся «прогулке по Небу» и об открывшемся мне духовном мире. В дороге голос позвал меня в духовную битву за пробуждение страны. Послушно исполняя команды, я что-то связывал и развязывал, воюя одними именами против других, пока не подъехал к зданию Тушинской церкви (именно там мы проводили собрания в последние полгода).
Никакого пения в тот день не было. Я сразу вышел за кафедру. После слов о прогулке по Небу, я стал пророчествовать. Я заявил, что «живые слова», вывешенные на стене в офисе, суть явление на землю Самого Бога Слова. И как только я это сказал – ситуация в зале взорвалась. Кто-то громко протестовал. Кто-то молился в голос на языках. Кто-то запрещал сатане. Я же, ведомый голосом, продолжил, начатую еще в машине, битву за пробуждение России. Затем мой микрофон отключили. Собрание было сорвано. Я сложил бумаги в портфель и удалился.
Вечером я позвонил Дмитрию и попросил своих сотрудников собраться в офисе на следующий день в десять утра. Когда я туда прибыл, то обнаружил настенные доски пустыми. Я нисколько не огорчился. Голос уже успел объявить все вчерашние «живые слова» ныне мертвыми. Мы сели за стол. Я искренне пытался разъяснить свои убеждения, пытаясь выстроить некую теологию явления Бога Слова, но мои сотрудники уже не хотели следовать за мной. В конце встречи Дмитрий поставил меня в известность, что на завтрашний вечер назначено собрание членов церкви.
– Виктор, только не говорите на нем стихами, – попросил он напоследок.
Я был совершенно спокоен. Моя вера в то, что «живые слова», стоит мне их произнести, разрушат любые людские козни, была незыблема. Видимо, этого опасались и мои оппоненты, потому что присутствовать на членском собрании от шестого декабря 2006-го года и сказать хоть что-то в свою защиту, мне просто не дали. За пару часов до него люди, которым я доверял больше остальных, сговорившись с врачами психиатрической больницы № 26 города Электросталь, упрятали меня за решетку.
Игнорировать это я уже не мог
Задания, которые непрестанно давал голос, звучавший внутри меня, становились все более похожими на волшебную сказку. Краем мысли я это подметил для себя, но по-прежнему продолжал их неуклонно выполнять. Я связывал звучащую реальность с называемым мне якобы бесовским именем и разбивал другим именем якобы Бога или ангела. Задания усложнялись. Запреты на употребление тех или иных слов множились, как снежный ком. Сконцентрироваться на всем этом становилось все труднее еще и по причине таблеток, которые мне велели выпить.
Поручения голоса, которые я немедленно выполнял, выставляли меня круглым дураком. Следуя его указаниям, я во всеуслышание заявил, что завтра начнется пробуждение, а больному в соседней палате сказал, будто его рука исцелилась. Сотрудница, раздававшая пищу в столовой, спровоцировала меня на откровенность. Я ей рассказал о своих ожиданиях пробуждения по всей стране. Основательно передернутые, эти мои слова попали в историю болезни.
Так прошел первый вечер. На следующий день я всё посматривал на включенный телевизор, не объявят ли о начавшемся пробуждении (голос сказал, что по всей стране проснутся все, уснувшие летаргическим сном, и это событие попадет в СМИ). Но день прошел, а обещанного чуда во всероссийском масштабе так и не случилось. Проигнорировать это обстоятельство я уже не мог.
Моему отрезвлению способствовало и то, что в то время, как слова сатаны все больше походили на сказку, обстановка в психушке была отнюдь не сказочной. К унитазу подойти было невозможно по причине зловонной лужи вокруг него. К тому же в этой клоаке кто-то из больных все время курил. Испражняться надо было на виду. Мыться было негде. То, что стояло в соседней с туалетом каморке, нельзя было назвать ни душевой кабиной, ни ванной: нечто ржавое, оно фонтанировало во всех направлениях. В столовой кормили отвратительно, а таблетки, за которыми я по команде выстраивался в очередь три раза в день, убивали всякий аппетит. Спать приходилось на панцирной кровати в позе «с». Персонал непрестанно курил и матерился хлеще конюхов. Больные, их было человек шестьдесят, между собой практически не общались. Напичканные таблетками, они механически ходили взад и вперед по коридору от одной решетки до другой. Выхода из этой большой клетки не было.
К концу второго дня моего пребывания в психушке со мной удосужилась побеседовать врач, курящая молодая женщина лет двадцати пяти. На тот момент я уже твердо решил, что мне надо выбираться оттуда, во что бы то ни стало. И я попробовал быть откровенным. Однако каждое мое слово, даже самое стандартное для верующего человека, любое мое замечание, касающееся духовных проявлений, она по-своему переиначивала и «шила» к делу. Я сообразил, что ни о чем, кроме погоды и денег, с ней говорить не следует, иначе я никогда не стану в ее глазах здоровым.
В конце беседы она запретила мне проповедовать евангелие, и это была ее единственная рекомендация. А чтобы я воспринял ее запрет всерьез, она назначила мне укол, который мне тут же всадила медсестра, солгав про витамины. От вколотых «витаминов» я едва не задохнулся и отходил три дня.
Кошмар больничных обстоятельств отрезвил меня больше, чем возникшие до того подозрения в использовании голосом, звучавшим внутри меня, явно небиблейского жанра волшебной сказки. Я решил, что с меня хватит: я больше не буду слушать этот голос и тем более исполнять то, что он говорит.
Однако, как только я принял решение не верить лгавшему мне голосу, я обнаружил нечто для себя неожиданное и неприятное. Голос, говорящий во мне, проигнорировал мою волю. Он продолжал звучать, комментируя все, что я слышал внутри и снаружи. Он, как и прежде, приглашал меня связывать звучащее с тем или иным причудливым именем и разрушать его другим не менее причудливым именем. Причем ассортимент этих имен постоянно видоизменялся и усложнялся. Нагрузки на интеллект росли, а способность мыслить подавлялась действием лекарств. Я не знал, куда деться от этих имен и голосов, которых уже не хотел и не звал, и не верил ни одному из них. Продыха не было ни днем, ни ночью. От усталости и перенапряжения я был близок к тому, чтобы сойти с ума.