Существует множество причин, объясняющих невероятный успех Кюстина и поворот общественного мнения от моды на Россию до ненависти к ней. Прежде всего, Николай I был деспотом, но он стремился также укрепить авторитет России на Черном море. После Швеции, униженной Петром Великим, Польши, практически ликвидированной Екатериной II, казалось, наступает черед Османской империи, последнего противника России, которого так долго поддерживала Франция. Спор из-за Святых мест, воспринимавшийся в 1850 г. просто как «тяжба монахов» (как писал французский посол в Константинополе), привел к войне Франции и России в Крыму. После столкновения Наполеона и Александра I конфликт Наполеона III и Николая I положил начало уже не газетной, не дипломатической, а настоящей франко-русской войне. Второй раз в своей истории два географически отдаленных друг от друга народа, не имевших взаимных территориальных претензий, сошлись в сражении, и сражении жестоком. В глазах французской публики славы Севастополя 1855 г. должно было бы хватить, чтобы стереть из памяти казаков, расположившихся в 1815 г. биваком на Елисейских полях. Но в «Сельском враче» Бальзака, вышедшем в 1832 г., Гогла объясняет, почему столь живучи противоречия между Францией и Россией: «…прекрасная Франция… попробовала покорить русских, отогнать за их же пределы, чтобы они нас не съели, уж такая привычка у Севера». Здесь на первый план выходит страх перед русскими, под который Кюстин подвел теоретическую базу.
В то время как Франция становится антироссийской, а общественное мнение определяется риторикой де Кюстина, в России рассеивается европейский, а значит, и французский мираж, столь способствовавший сближению двух стран. От Петра Великого до правления Николая I необходимость подражать Европе никогда не ставилась под сомнение. Прогресс подразумевал «европеизацию» и разрыв с русской спецификой. Французская революция и ее последствия, несомненно, поумерили этот энтузиазм, и великий историк Карамзин пишет в 1795 г.: «Век просвещения! Я не узнаю тебя – в крови и пламени не узнаю тебя»6.
В царствование Николая I западный мираж еще активнее стали ставить под сомнение. Историк Погодин констатировал в 1841 г.: «“Европейский” период русской истории уступает место периоду национальному». Это сомнение в Европе, в ее авторитете подпитывает риторику славянофилов, для которых русское своеобразие – определяющий фактор истории и прогресса России. На обоих концах Европы во взглядах, направленных друг на друга, читается враждебность, причем и те, и другие ссылаются на историю и цивилизацию.
Франко-русские отношения – это «пряжа Пенелопы», и принялись за нее, чтобы примирить враждующие страны, опять-таки литераторы. Во второй половине XIX в., отмеченной двумя франко-русскими войнами, именно великие французские писатели взяли сторону России. Бальзак, собиравшийся посвятить «Полковника Шабера» Кюстину, отказался от этой идеи после выхода книги маркиза и порвал с ним все отношения. А помимо него, Ламартин, Виктор Гюго, Теофиль Готье также проложили дорогу к переоценке России. Затем пришло время переводов шедевров русской литературы, которые Мериме предложил вниманию читающей Франции, и моды на «русский роман», у истоков которой стоял Эжен-Мельхиор де Вогюэ, познакомивший соотечественников с Пушкиным, Достоевским, Толстым. После проклятий Кюстина общественное мнение Франции открыло для себя совершенно иной мир, мир классиков русской литературы, мир, обладающий также уникальной историей, о которой поведал публике в присущей ему рассудительной манере Анатоль Леруа-Болье. И «Ревю де дё монд», со своей стороны, внес значительную лепту в пополнение знаний о России.
XIX век, век шовинистического угара и ненависти, завершался великой эпохой франко-русской дружбы. В обеих странах писатели представлены переводами своих произведений, имеющих и там, и там огромный успех. Хотя немецкая философия перехватила эстафету у идей Просвещения в России, французский остался языком элиты. Французские предприниматели обустраиваются в России, а вкладчики расхватывают облигации «русских займов». Германская империя, которую по горячим следам Седанской катастрофы Бисмарк строит в самом сердце Европы, и «страх перед немцами» заставляют забыть о страхе перед русскими. Французские правители осознают, что эта держава, которую так долго боялись, может стать противовесом Германии и замечательным тыловым союзником. За русским миражом последовал союз, заключенный в 1894 г. и подтвержденный военной конвенцией. Тому, кто впоследствии станет последним русским императором, в Париже устроили тогда небывалый прием, поскольку он воплощал в себе надежду на сохранение равновесия в Европе. Любопытно, что торговля в этом отношении отставала. Хотя Россия изыскивала во Франции капиталы, необходимые для ее развития, благодаря высокому спросу на облигации «русских займов», треть российского экспорта и половина импорта по-прежнему приходились на Германию, а объемы торговли с Францией были вдесятеро меньше.
С 20 по 23 июля 1914 г. президент Французской республики Пуанкаре и премьер-министр Вивиани находились в России. Месяцем ранее произошло Сараевское убийство, тем не менее президентский визит отменен не был. Все еще сохраняли сдержанный оптимизм. 4 августа (28 июля. – Примеч. пер.) разразилась война, а 5 сентября три участницы Антанты – Франция, Россия и Англия – подписали Лондонскую декларацию, которая обязывала их не заключать сепаратный мир. Это обязательство имело особую ценность для Франции, которая первой испытала на себе мощь немецких войск и благодаря наступлению русских летом 1914 г., пусть даже оно дорого тем обошлось, сумела совершить свое чудо на Марне. Франко-русский союз действовал!
Но внутриполитические события ускорили крах русской монархии и приход к власти Ленина, сторонника сепаратного мира, подписанного в итоге в Брест-Литовске в марте 1918 г. Франко-русский союз был расторгнут, сменившись очередным витком вражды.
Более того, 14 января 1918 г. ленинское правительство, которое четырьмя днями позже разгонит Учредительное собрание, аннулировало все долги своих предшественников, в том числе по облигационным займам во Франции и в Англии. (Декрет ВЦИК об аннулировании всех внешних и внутренних долгов датирован 21 января по старому стилю [3 февраля по новому стилю] 1918 г. Учредительное собрание разогнано декретом ВЦИК от 6 [19] января 1918 г., одобренным СНК 18 [31] января. – Примеч. пер.) Долговые обязательства перед Францией оценивались по состоянию на 1914 г. в двенадцать с лишним миллиардов франков, приходящихся на несколько миллионов держателей царских займов. Отказ от политических и финансовых обязательств дискредитировал Россию в глазах французского общественного мнения, пусть даже эту катастрофу устроила другая, большевистская Россия. Отныне Россия превратилась для Франции в страну «человека с ножом в зубах». В то же время для части общества, выросшей в 30-е годы ХХ в., это была страна, несшая надежду для человечества. Вплоть до 1924 г. Россия, отказавшаяся от своих обязательств и в то же время проповедующая всемирную революцию, являлась врагом как официальной Франции в целом, так и разоренных держателей царских займов. И восстановленная Польша, не пожелавшая брататься с революционными войсками, вновь стала ключевым союзником, способным, как надеялись, сдержать Россию. Реванш королевской тайной дипломатии?
Бесконечные колебания маятника франко-русских отношений, ставших франко-советскими, политический реализм привели в 1924 г. к примирению (вопрос долгов не обошли вниманием, но они находились уже не на первом плане) – сначала в виде признания СССР де-юре правительством Эррио 28 октября 1924 г. Вскоре после этого французское руководство было вынуждено обратить внимание на возрождение угрозы со стороны Германии. Приход к власти Гитлера в 1933 г., его неприкрытое высокомерие, приведшее к выходу Германии из Лиги Наций, постоянные нарушения статей Версальского договора – все способствует тому, чтобы тема союзника в тылу вновь обрела актуальность. 2 мая 1935 г., по завершении крайне сложных переговоров с Москвой, Пьер Лаваль подписывает с советским полпредом Потемкиным Договор о взаимной помощи между СССР и Францией, а в сопутствующем Протоколе подписания приводилось официальное разъяснение статей договора. Он заключался сроком на пять лет, по прошествии которых автоматически оставался в силе до денонсации одной из сторон. Лаваль беседовал в Москве со Сталиным, о котором отзывался как о «хладнокровном, сдержанном, суровом», но в то же время «приятном человеке»: «Он начинал так же, как и я, мы сразу же окунулись в революционную среду».
Сталин считал, что пакта недостаточно и его необходимо дополнить военным соглашением. Тогда Лаваль добился того, чтобы Сталин надавил на французских коммунистов, дабы те не чинили препятствий наращиванию военного потенциала Франции. 15 мая по итогам встречи Сталина и Лаваля в Париже было опубликовано совместное коммюнике, гласившее: «Товарищ Сталин высказал полное понимание и одобрение политики государственной обороны, проводимой Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности». Пришедшая в полное замешательство французская компартия была вынуждена сворачивать свою антимилитаристскую пропаганду – в первую очередь выступления против увеличения срока военной службы до двух лет – и голосовать за военные кредиты. «Марсельеза» на ее демонстрациях сменяет «Интернационал» или следует за ним, а трехцветное знамя соседствует с красным. Французские коммунисты оказались застигнуты врасплох, поскольку не уделили должного внимания жестокой встряске, которую в то время Сталин устроил Коминтерну. Ему надлежало повиноваться беспрекословно.
Бесконечно обсуждавшееся военное соглашение, на котором настаивал СССР, застопорилось из-за трудностей во взаимоотношениях с Польшей. Это объяснимо, поскольку польские руководители, убежденные, что их страна может оставаться в стороне от германо-советского соперничества, и одержимые страхом быть втянутыми в орбиту СССР, упрямо пытались лавировать между обоими беспокойными соседями и отказывались в случае конфликта на Западе пропускать советские войска через территорию Польши. Выхода из тупика не предвиделось, а 24 августа 1939 г. был подписан германо-советский пакт, положивший конец всем дискуссиям. 27 августа маршал Ворошилов в интервью «Известиям» заявил: «Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик…» 1 сентября немецкие войска вошли в Польшу, а 3 сентября Франция и Англия, связанные обязательствами перед Польшей, объявили войну Германии. Началась страшная война, длившаяся шесть лет.
И в который раз Россия, а на тот момент СССР, «связавшийся с заклятым врагом», вновь становится недругом Франции. Маятник франко-русских отношений качнулся вновь.
Нужно напомнить, дабы завершить эту преамбулу, что в феврале 1917 г., накануне падения царской империи, Гастон Думерг, принимавший участие в конференции союзников в Петрограде, созванной для координации планов военных действий, получил поручение добиться от царя письменного согласия на удовлетворение требований Франции относительно ее границ с Германией. План Франции состоял из четырех пунктов: возвращение Эльзаса и Лотарингии; возвращение в состав французской территории всего металлургического района до границ бывшего герцогства Лотарингия, равно как и каменноугольного бассейна долины реки Саар; выделение из состава германского государства и «освобождение от всякой политической и экономической зависимости от него» всех остальных областей, расположенных на левом берегу Рейна; наконец, образование из областей, не вошедших в состав французской территории, расположенных на левом берегу Рейна, «автономного и нейтрализованного государства», которое «должно пребывать под оккупацией французскими войсками до тех пор, пока вражеские страны не удовлетворят полностью всех условий и гарантий, включенных в текст мирного договора».
Царь дал на это согласие, оформленное обменом соответствующими нотами между министром иностранных дел России Покровским и французским послом Палеологом. Впоследствии французское правительство пыталось добиться от Временного правительства подтверждения данных обязательств, но затем последовали стремительные политические перемены в Петрограде, маневры Керенского и даже призыв папы Бенедикта XV к «справедливому и прочному миру», в котором, похоже, цели войны связывались с уже устаревшим представлением о грядущем мире. В этом вопросе, касающемся будущего германского единства и восточных границ Франции, за генералом де Голлем тянулся шлейф нерешенных споров и неудовлетворенных притязаний, о которых он знал лучше кого бы то ни было, что явно прослеживается в его диалоге со Сталиным.
* * *
К чему этот длинный исторический экскурс, если книга посвящена истории ХХ в.? К тому, что ни один государственный деятель не увлекался историей так, как де Голль, обладавший обширнейшими и глубочайшими знаниями о прошлом Европы, о ее культуре и мифах. Но еще и к тому, что эти насыщенные отношения между двумя странами, географически отдаленными друг от друга, отношения, которые характеризовались постоянной сменой взаимного притяжения и отторжения, союза и конфликта, подпитывавшиеся с обеих сторон раздумьями историков и писателей, являлись неотъемлемой частью мышления и сознания генерала де Голля. И, наконец, к тому, что проблемы и действующие лица, с которыми он столкнулся, когда, в свою очередь, в 1944 г. взялся за ту самую «пряжу Пенелопы», были теми же, что и в годы его молодости в Польше. Они предвосхитили трудности, которые он позже испытает в общении со Сталиным, уже имея за плечами опыт работы в штабе и Военном министерстве.
Наконец, нельзя не вспомнить, что в долгой истории франко-русских отношений, касающихся двух стран, двух народов, всегда имелся третий участник: Германия, сначала Пруссия, затем созданная Бисмарком империя. Присутствие между двумя расположенными по краям Европы, то враждующими, то дружащими государствами германской нации почти постоянно задавало тон их отношений или оказывало давление на них. Особенно показателен в этом отношении XIX в., с наследием которого предстояло разбираться генералу де Голлю. Настоящее нельзя постичь, не обратившись к прошлому, и генерал де Голль был убежден в этом более чем кто-либо еще.
I
Де Голль – Сталин. Тыловой союз
17 июня 1940 г. французская армия в беспорядке отступает, а обезумевшее от страха население бежит от немецких захватчиков. Правительство, оставив столицу, перебралось в Бордо. Глава правительства Поль Рейно подал в отставку, уступив место маршалу Петену. Герой Вердена тут же обнародовал свое намерение выяснить у Гитлера, на каких условиях тот согласится заключить перемирие. В обстановке всеобщего смятения заместитель военного министра генерал де Голль заявил в тот же день с поразительной уверенностью: «Немцы проиграли войну. Они обречены, а Франция должна продолжать сражаться»7.