– Вы её послали за водкой, тётя.
– Марусенька, пойдём, я тебя сама помою, маленькая! Груня! Груня! Где ты там застряла! Вчерашний день ищешь!..
– Я уже всё нашла, тётя Лида!..
– Не нужно меня мыть, я сама отлично помоюсь! – отбивалась Маруся.
– Да я теперь тебя ни на шажочек от себя не отпущу!
Почему-то никто не заходил в дом, все толпились во дворе, под светом того самого фонаря, который обещал разбить покойный Валерик, но разбил другой, на сарае.
Агриппина вынесла поднос, уставленный стаканами и тарелками, бутыль с водкой была у неё под мышкой. Она выставила всё на стол, вместе с тётей Лидой они подхватили Марусю и повели её в баню.
– Мы сами, – сказала Агриппина, когда Лидия Витальевна зажгла в тесном предбаннике слабую лампочку, – вы бегите к ним, тётя Лида. Они без вас не справятся.
В два счёта Агриппина скинула одежду и раздела Марусю, которая только вздыхала и морщилась.
– Вот у вас тут жизнь интересная, – говорила профессорская внучка, поливая Марусю горячей водой. – Как в сериале «Золотоискатели»! Или «Старатели»! Ты смотришь сериалы?
Маруся покачала головой – нет, не смотрит она сериалов.
– А мы с бабушкой очень их уважаем, – продолжала Агриппина, намыливая ей голову. – Здесь больно, да? – Она остановилась, потому что Маруся замычала. – По-хорошему, надо бы к врачу сходить, проверить, нет ли сотрясения. Ничего себе он тебя стукнул!.. Там и ссадина, знаешь, небольшая. Выстрижем тебе на голове тонзуру и зальём зелёнкой.
– Я не хочу тонзуру! Да ещё зелёную!..
– Куда тебя понесло, за какими сыроежками?! Зачем ты ушла?!
Маруся решительно не могла вспомнить, зачем она ушла, правда! Но ведь зачем-то ушла же!
– И этот тип! Который на тебя напал! Выходит, он знал, что ты по лесу одна бродишь!
– Или просто так увидел.
– И сразу решил тебе по голове дать и в какую-то сторожку отволочь. Зачем он тебя туда поволок?
– Я не знаю! – сказала Маруся, взяла у Агриппины из рук мочалку и стала яростно тереть лицо и руки. – Он мне не сказал! Я в себя пришла и не поняла ничего – какая-то солома кругом, опилки, ноги связаны, и руки тоже. И никого нет.
– Я бы от страха с ума сошла, – вставила Агриппина.
– А я не поняла ничего, – повторила Маруся. – Я думала, кто-то надо мной подшутил.
– Ты, Маруська, Спиноза, – заметила Агриппина. – Что ни мысль, то гениальная!
– Потом я Гришу стала звать. Думала, он поблизости. Звала, звала. После заплакала. Потом… не помню уже.
Ей стыдно было признаться Агриппине, как она испугалась.
Пожалуй, она сможет рассказать об этом Грише, и больше никому.
Они долго поливались водой, сначала горячей, потом холодной, и вылезли из бани, поддерживая друг друга, совершенно осоловевшие.
Кажется, тётя Лида дежурила у двери, потому что сразу подхватила обеих, накинула на мокрые волосы полотенца и, приговаривая, что после баньки и лёгкого пара самое милое дело полежать немного, отдохнуть, завела их в дом – они спотыкались и путались ногами – и моментально пристроила спать. Марусю на её диванчик, а Агриппину на раскладушку, застланную толстенным, как в сказке про принцессу и горошину, матрасом.
Маруся заснула тут же, а Агриппина ещё бормотала, что просто полежит немного, встанет и будет тёте Лиде помогать с гостями.
– Ну, конечно, – согласилась Лидия Витальевна, погасила свет и прикрыла за собой дверь.
Народ со двора почти весь разошёлся, и «газик» ускакал восвояси. Остались только супруги Прокопенко, участковый, Гриша и Константин, наконец-то вернувшийся из леса.
– Я стаканы все ополоснула, – проинформировала супруга Прокопенко, – и новые подала. Там колбаса была, в холодильнике, я подрезала. И вот хлеба от нас принесла, ваш весь вышел.
– Спасибо, Людочка, – устало сказала тётя Лида, и Гриша удивился, что дородную супругу Прокопенко зовут Людочкой.
– Всё хорошо, что хорошо кончается, – заявил супруг Прокопенко и вздохнул. Он был в болотных сапогах и в комбинезоне, облегавшем солидное пузцо.
– Да где ж кончается, – участковый сокрушённо покачал головой, – по всему видать, начинается только!..
– Ну, девочка спасена и в безопасности.
– Если по правде сказать, – подал голос Константин, – история поганая. Так себе история-то.
– Это ты про что говоришь? – спросил участковый.
– Это я про то говорю, что на старой лесопилке пошуровал немного. – Он взял стакан и набулькал себе из бутылки почти полный. – Там вокруг лапник сухой навален и хворосту полно. С наветренной стороны вообще плотно уложен. Спичкой чиркнуть, и… готово.
Тётя Лида сдавленно ахнула, супруга Прокопенко ахнула тоже.
– Сжечь, что ль, девку хотели? – поразился Илья Семёныч.
Константин опрокинул в себя водку, взял кусок хлеба и с силой втянул воздух – занюхал.
– Да будет страху нагонять, – неуверенно сказал участковый. – И без тебя тошно.
– Завтра же в Москву её увезу, – быстро сказала Лида. – Первой электричкой. С самого утра, как встанем, так и уедем.
– Погоди ты, Лида, – участковый сунул свой стакан под нос Константину. Тот налил. – Тут разобраться надо, а как мы разберёмся, если вы обе того, тю-тю!..
– Вот этого я не знаю, как хотите, так и разбирайтесь, такая ваша работа. А племянницу я увезу!
…Поджечь, думал Гриша. Поджечь сторожку, где лежала связанная живая Маруська. Там и вправду всё сухое, вспыхнуло бы, как порох, через пять минут не осталось бы и следа. От Маруськи ничего не осталось бы!.. Смерть в огне – чудовищная. Страшная. Такая страшная, что лучше не думать и не представлять.
Но он уже подумал и представил. Отчётливо. В подробностях.
От подробностей сводило затылок.
Участковый выпил ещё стакан и ушёл звонить в Егорьевск. Супруг Прокопенко проводил его глазами и попросил, чтоб ему налили тоже.
– Витенька, – встревоженно сказала жена, – ты не забываешь о своём состоянии?
– Ах, оставь, Люда, я в прекрасной форме, – объявил Прокопенко.
Тётя Лида сказала, что надо бы вещи собрать, чтобы завтра прямо с утра уехать.
Прокопенко осторожно отпил из стакана водки, как чаю, словно боялся обжечься, вздохнул и обратился к Грише:
– Я ведь всё понимаю, Григорий Михайлович, – тот поднял на него глаза. – Вы нас терпеть не можете. Мы же, так сказать, вторглись на вашу малую родину. Но ведь мы с Людмилой не захватчики! Ваши родители продавали дом, а мы, так сказать, покупали!
– Я не хочу об этом говорить, – ответил Гриша. – Какая теперь разница?
– Большая, – твёрдо сказал Прокопенко. – Очень значительная. Ведь симметрия действует повсюду! Мы, так сказать, симметрично не питаем к вам тёплых чувств.
– Витенька…
– Это правда, Люда! Мы испытываем взаимную антипатию, так ведь?
Гриша вздохнул, Константин вздохнул тоже, как бы предвидя, что разговору этому не будет конца.
– Вас раздражает, что мы живём в вашем доме. Нас, в свою очередь, всегда раздражало, что дом был доведён до самого плачевного состояния.
– В нормальном он был состоянии, – пробормотал Гриша.
– Да не об этом речь, – продолжил Прокопенко и ещё отпил из стакана водки, будто чаю. – Мы вложили в этот дом средства, значительно превышающие его стоимость, это тоже не подогрело в нас нежных чувств к вашему семейству.
– Хорошо, хорошо, – морщась и думая о том, что Маруську могли сжечь заживо, сказал Гриша. – Я всё понял. Что вы от меня хотите? Денежной компенсации за причинённые неудобства?
Супруг Прокопенко покосился на него, а тётя Лида пробормотала:
– Какой ещё компенсации! Не дворец покупали…
– Пожалуй, да, – вдруг согласился Прокопенко. – Пожалуй, компенсации.
– Скажите мне сколько, а я прикину свои возможности.
– Я имею в виду компенсацию нашей взаимной антипатии, – строго произнёс Прокопенко. – Ей давно пора положить конец. Мы с Людочкой намереваемся сделать это прямо сейчас. Мы обещаем вам, что с сегодняшнего вечера будем относиться к вам и вашему семейству как и полагается добрым соседям, то есть с уважением и пониманием, даже если в следующий раз вы приедете ещё через десять лет.
– Спасибо, – пробормотал Гриша, не ожидавший ничего подобного.
– Мы приглашаем вас в гости, Григорий Михайлович, и вы сами убедитесь, что с вашим домом не произошло ничего плохого, кроме самого хорошего!
– Спасибо, – опять глупо пробормотал Гриша, а тётя Лида положила руку ему на плечо.
– Ну вот-с, – с облегчением, как будто сделал тяжёлую работу, которая давно его тяготила, сказал Прокопенко. – Вы утром спрашивали меня о Валерии, убитом.
– Да, – встрепенулся Гриша. – Спрашивал.
– А я не стал с вами разговаривать – в силу нашей взаимной антипатии, с которой мы только что покончили…
Константин отвернулся и кашлянул в кулак.
– Так вот, накануне убийства к Валерию из города приезжала супруга.
Гриша некоторое время соображал. Все подробности убийства, казавшиеся ранее такими занимательными и важными, теперь не имели никакого значения.
…Нужно подумать, сам себе говорил Гриша. Всё началось именно с этого убийства!
– Вы… видели её? Супругу Валерия?
– Так же отчётливо, как вас, Григорий Михайлович. Я отправился на велосипеде на ферму, чтобы приобрести десяток яиц к завтраку. В магазине мы их не берём, предпочитаем на ферме, там несколько дороже, но…
– Витенька, – перебила его супруга.
– Да, и при выезде на дорогу я как раз увидел супругу Валерия. Она шла с автобусной остановки.
Гриша ещё немного подумал.
Утром, когда участковый явился в дом дебошира Сыркина и нашёл его мёртвым, никакой супруги там не было. Зато была чайная чашка со следами губной помады.
А у соседки Натальи в раковине таких чашек обнаружилось целых две!..
– Вы не видели, когда она уехала? – спросил Гриша. – Или, может быть, ушла куда-нибудь?
– Нет, больше мы её не видели.
Прокопенко допил водку, поднялся, загородив собой фонарь, и всем корпусом поклонился.
– Вы не поверите, – сказал он, – как нас с Людочкой угнетало это… взаимонепонимание! Ведь оно распространилось и на Лидию Витальевну, и на её племянницу!.. Теперь, я надеюсь, всё пойдёт, как следует у порядочных людей.
Гриша тоже поднялся, и они пожали друг другу руки.
– Ну, доброй ночи.
Оставшиеся долго молчали.
– Дела-а, – протянул Константин, когда в соседнем доме загорелись окошки: это означало, что супруги вернулись к себе. – Делишки.
– Ничего не понимаю, – призналась тётя Лида и обратилась к Константину: – А сам-то откуда? Что-то мы раньше и не встречались никогда!..
– Из Ново-Егорьевского лесничества, – пояснил тот. – Мы вон с Гришей на пару того хулигана приструнили, который потом в труп превратился. Сегодня я на почту ходил, дай, думаю, зайду к вам, раз приглашали. И вот… зашёл.
– Хорошо, что зашёл, – подал голос Гриша. – Без тебя её не нашли бы. А там, сам говоришь, всё приготовлено для… пожара.
– Благослови тебя господь, – скороговоркой начала Лида. – А мы завтра в Москву…
– Разобраться бы надо, – осторожно сказал Константин. – А уж потом в Москву.
– Вы тут без нас разберётесь, – отрезала Лида и ушла в дом.
Гриша посмотрел на Костю.
– Утро вечера мудренее, – сказал тот. – Утром и поглядим, кто куда поедет или, может, не поедет.
– А ты что? – спросил Гриша, потёр лицо и опять удивился, что на нём очки, за весь этот длинный и страшный день они ни разу не свалились и не потерялись, хотя обычно то и дело съезжали с носа. – Может, у нас переночуешь? Какой смысл ночью возвращаться?
– Да, – согласился Константин. – Ночью дорога вдвое длиннее, а я без транспорта нынче.
– Бери мой мотоцикл, хочешь? Или лучше ночуй.
Ночевать Константин отказался, оседлал мотоцикл с коляской, пообещав завтра вернуть, и укатил. Стрекотанье мотора затихло в поле за деревней.
– А сколько до этого лесничества? – спросил Гриша, когда Лидия Витальевна вышла и стала собирать посуду.
– Километров пятнадцать, наверное. Я потому его и не знаю, этого лесничего, или кто он?.. Из лесничества к нам редко ходят. Они за водкой и за хлебом на Егорьевское шоссе ездят, им там ближе. Гриш, что мы делать-то будем?
Он посмотрел на неё.
– В Москву, конечно, надо ехать, но если Марусеньку мою убить пытались, так её и в Москве найдут! Чего нас искать-то, адреса все известны! Отца, что ль, сюда вызвать? Или что делать? – причитала Лидия.
– Подождите отца вызывать, – перепугался Гриша. – Вы Сергея Витальевича лучше моего знаете! Шума будет много, а толку никакого.
– Ох, это точно, – согласилась Лида. – И кому она понадобилась-то?! Наша Маруся! Она и за ворота редко выходит! Приедет и так и сидит на участке. Понимаю, скучно ей, но я с ней тоже не могу то и дело на речку ходить или в лес, у меня же дом на руках! – Она подумала и добавила с сердцем: – Будь они прокляты, и лес этот, и речка!
– Что-то Маруся узнала, – выговорил Гриша медленно. – Что-то такое, из-за чего кто-то решился на убийство. А я или не понял, или не догадался. Или она мне не сказала!
– Да Маруся всё тебе рассказывает!
– Конечно, – согласился Гриша. – Я же друг детства.
– Друг, друг, – подхватила тётя Лида. – Старый друг лучше новых двух, это нам известно. А девчонка откуда взялась, Груня-то эта, новый друг? И кавалер фасонистый?
– С Груней мы недавно познакомились. А кавалер из Марусиного института. Кстати, куда он делся?
– После того как ты его до смерти избил, – сказала Лидия Витальевна с удовольствием, – он полежал немного, потом поднялся, сел в свою тачку и отбыл. Он всё в Москву собирался, туда, должно быть, и отбыл.
– Не бил я его до смерти…
– В общем, он отбыл. Иди, Гришенька, помойся, там воды горячей прорва осталась, в бане-то, и ложись. Бог милостив, ночью ничего не стрясётся, а завтра посмотрим.
Гриша, который вдруг очень устал, кивнул и нога за ногу поплёлся в баню.
– А соседи наши каковы? – в спину ему сказала Лида и засмеялась. – Устранили взаимонепонимание! Видно, неплохие люди, а, Гриш?
Он обернулся на пороге бани, улыбнулся и махнул рукой.
Маруся проснулась оттого, что страшно хотелось пить, так, что казалось, будто ссохлось горло. Она немного посидела, дыша ртом и стараясь немного охладить горящее нёбо. За окном было темно, в доме ни звука, слышно только, как спокойно и редко дышит Агриппина на своём матрасе, похожем на перину из сказки о принцессе на горошине, и стучат ходики.
Маруся поднялась, ощупью двинулась на кухню и жадно попила воды из-под крана. Она показалась ей тёплой, хотя насос качал её из глубины и вода всегда была ледяной.
Маруся пила долго и думала, что не напьётся никогда. Нужно выйти на улицу и немного подышать прохладным воздухом. Вся кожа у неё горела, как от температуры.
Стараясь не стучать дверью, она вышла в холодную часть дома и немного постояла, наслаждаясь прохладой и запахом сена.
Тётя каждый год устраивала сеновал, хотя ни коровы, ни козы никогда не держала, и сеновал был никому не нужен, только отец изредка ночевал, когда выбирался из города, а в этот приезд там спал Гриша. Но сено каждый год косили на лугу за домом, и «на покос», как это называлось в семье, Маруся с отцом обязательно приезжали, это было самое лучшее время в году – середина лета, длинные дни, короткие росистые ночи, и отец радостно и бодро работал, и не называл Марусю кулёмой, и не ссорился с тётей по политическим вопросам. Почему-то они то и дело ссорились именно по политическим вопросам!..
Маруся решила, что выйдет на улицу и попьёт из бочки – там наверняка холодная вода, полная бочка ледяной воды, – откинула щеколду и стала потихоньку открывать дверь.
– Кто там?!
Маруся замерла.
Где-то зажёгся свет, что-то заскрипело, зашуршало, и дверь сама распахнулась.
На пороге стоял Гриша в трусах и галошах на босу ногу. Он щурился от света, в руке держал топор, и вид у него был воинственный.
– Привет, – сказала Маруся и, потеснив его, вышла на крыльцо.
Луна валилась за горушку и казалась огромной, как на картинках из сказок. Воздух был прохладным и плотным, и ей уже было не так мучительно жарко.
– Маруся? – за спиной удивился Гриша, как будто только что её увидел. – Ты куда?!
Она добрела до бочки, сунула в неё голову и стала пить. Заломило лоб, и показалось, что вода затекла в уши, и там, в ушах, тоже стало немного прохладнее.