Свалка указал вниз.
– Пирамидка цвета талого говна? – пригляделся Петрищев.
– Это привередливый колобок. Они с вашим предшественником подружились и намутили историю. Я особо не интересовался, знаю только, что в нее помимо прочего входили духовный рост, единый порыв и мастурбация.
– Хуйня какая-то.
– Хуйня у коня, – наставительно поднял палец Свалка. – Поэтому истории и должны твориться случайным образом. Чтобы не было претензий потом. Ни к себе, ни к кому-либо.
***
– Ты охренел, Петрищев?! – лицо начальника приобрело цвет праведного негодования.
– Я? – злобно зашипел Василий. – Я охренел?! Ах, ты, сука! Слуга, блядь, царю, отец ебучим солдатам?! Говна кусок!
Но прежде чем он вцепился Сергею Петровичу в горло, в головах у обоих раздался телефонный звонок.
– Алло! – дружно гаркнули они.
– Хуем по лбу не дало? – спросил знакомый голос.
***
В каждой жизни каждого наступает тот самый неловкий момент, когда история, что он считал своей, вдруг оказывается чужой. И он там вовсе не главный герой, а второстепенный персонаж. А еще хуже, статист, массовка. Потому что главному герою необходима иллюзия движения вокруг. Доброе утро, передайте соль, свежие газеты, вам как обычно без сахара, позвольте вашу даму и прочие проявления.
Именно осознание себя аллегорической щеткой, об которую начальник ЖКХ чешет самолюбие, а вернее даже не щеткой, а никчемной ее ворсинкой, побудило Петрищева дать Сергею Петровичу по лицу. А мог бы просто сменить угол зрения.
***
– Я ведь предупреждал, – укоризненно погрозил пальцем начальнику ЖКХ Свалка.
– Это все он! – Сергей Петрович указал на привередливого колобка. – Утверждал, что моя история изменит мир.
Пирамидка цвета талого говна встрепенулась и нагло заявила:
– Вранье! Откуда мне знать, я всего лишь жру, перемешиваю и исторгаю.
– Да ты прям сраный блендер! – съязвил Сергей Петрович.
– Блендер-хуендер, – хихикнул Свалка. – Кручу, верчу, запутать хочу.
– А вы вообще помолчите! – взвизгнул начальник, – С вами мы еще поговорим! Компетентные органы разберутся, уж я…
– Заткнитесь все, – рявкнул Петрищев. – Хватит придуриваться!
Наступила неловкая тишина. Свалка, Сергей Петрович и пирамидка цвета талого говна потупили виноватые взоры.
– Какие же вы все уроды, – горько покачал головой сантехник.
– Кому урод, а кому и хер в рот!
Начальник ЖКХ отвесил Свалке возмущенный подзатыльник. Тот в долгу не остался, пнул Сергея Петровича под пухлый зад. Завязалась бесшумная потасовка.
– Почему вы мне не сказали? – спросил Петрищев.
– О таком молчать следует, – привередливый колобок вклинился между дерущимися, разводя их на почтительное расстояние друг от друга.
– Ты бы обличье поменял, – пропыхтел начальник ЖКХ, утирая со лба пот. – Можно в бабу… А то некомфортно, вроде как я самому себе пиздюлей выписал.
– Это тебе психологический тренинг, – показал язык Свалка, – ты же их любишь?
– Не люблю, – насупился Сергей Петрович, – то есть любил… ну… раньше… в той истории… Так все запутано…
– Почему. Вы. Мне. Не. Сказали? – голос Василия был полон боли. Свинцовой и угрожающей.
– Клянусь, я не знал, – принялся горячо оправдываться начальник ЖКХ, – Ты пойми, Василий…. там было все по-настоящему… черт! слов не найду… А ведь ходил на тренинги по ораторскому мастерству.
Сергей Петрович беспомощно развел руками и с надеждой взглянул на привередливого колобка.
– А я чо? –встрепенулся колобок, – я ничо!
– Кому чо, кому ничо, кому хуй через плечо, кому лошадь без узды, кому бабу без пизды, – вздохнул Свалка. – Ладно, слушай… Он не совсем твой предшественник. Он тоже я. То есть Свалка. Хотя заторы прочищал. Ему, в отличие, от меня это нравилось. А, работу, как ты помнишь, надо делать с любовью.
– Выражаясь доступным языком, – чопорным тоном вставила пирамидка цвета талого говна, – они как порядок и хаос.
– Скорее, жопа и голова, -поправил Сергей Петрович.
– Голова не жопа, завяжи и лежи, – посоветовал Свалка.– Как я тебе уже говорил, – продолжил он, насладившись кислым выражением лица начальника ЖКХ, – ему хотелось систематизации. И когда она провалилась, они с привередливым решили пойти дальше. Тщательно подобрали ингредиенты, все рассчитали, кстати, большое внимание уделили мастурбации.
– Яркое эротическое переживание в юном возрасте способствует стержню и духовному росту, – промямлил Сергей Петрович.
– Ага, – кивнул Свалка, – Ударим стержнем по духовному росту. Они создавали идеальную историю, а головожопый наш Порядок Хаосович не погнушался в недра колобковые погрузиться вместе с ингредиентами. Вступил так сказать в симбиоз. Чтоб наверняка. Что у них вышло, ты сам видел. Полная хуйня. Но! Не будем забывать про баланс. Помимо хуйни у них получился еще и ты. Случайным образом, как и все прекрасное. Бриллиант в навозной куче.
– Да-да, идеальный статист, – криво усмехнулся Василий, – Есть чем гордиться. У меня даже прошлого нет. Я вроде как знаю, что у меня было детство, родители, друзья. В школе учился, хулиганил, влюблялся. Нормально все, обычно, спокойно. Но не чувствую, не помню. Я ненастоящий. И вы все меня использовали.
– Чегой-то все?! –возмутился привередливый колобок, – Вот я…
– Головка от патефона, – оборвал его Свалка. – Мы должны все исправить. Ты-то сам чего хочешь, Василий?
– Не знаю, – растерялся Петрищев.
– Давай мы тебе историю намутим? – глаза Сергея Петровича полыхнули энтузиазмом, а привередливый колобок часто и возбужденно задышал. – Учтем предыдущие промахи, проанализируем…
– Что в лоб, что по лбу, – махнул рукой Свалка, – они безнадежны. Пойдем, покажу кое-что.
***
В каждой жизни каждого наступает тот самый неловкий момент, когда он стоит посреди условного чистого поля и что есть сил кричит в бесконечность: Как!!!!Как я мог впутаться в эту историю?!
– Как –как, жопой об косяк! – отвечает бесконечность.– Давай я тебе лучше покажу.
И показывает. Но угол зрения уже сместился. Он каждый раз смещается каждым.
***
Василий не мог точно сказать, сколько времени они со Свалкой шли. Может, целую вечность, а может один миг.
– А дома, наверное, вообще столетия промелькнули … – невесело подумал Петрищев и спохватился.– Дома? нет у меня дома… бутафория сплошная. На душе сделалось гадко.
– А есть ли у меня душа? –мелькнула мысль. И от нее стало еще гаже.
– Долго еще? – Василий пихнул локтем Свалку в бок.
– Пришли, – коротко ответил Свалка.
Поначалу Петрищев не увидел ничего. Лишь пустота и чернота. Но потом в этой пустоте здесь и там начали вспыхивать искры. Их становилось больше и больше, и вот уже недавняя пустота сияла, переливаясь невообразимыми цветами. Искры устремлялись в бесконечность, и на их месте загорались новые, чтобы тоже устремиться.
– Видишь? – Свалка смахнул слезу, – Это истории. И все охуительные, заметь. Выбирай любую, а еще лучше, пусть история сама тебя выберет.
Василий колебался.
– Но кем я стану? Буду ли собой?
– Вот и выяснишь, – Свалка одобряюще похлопал его по плечу, и, не удержавшись, дурашливо всхлипнул, – сынок!
– Да ну тебя, – смутился Петрищев.
– Ты так и не понял, в чем твоя уникальность? – спросил Свалка. – У твоего начальника с привередливым колобком не получилось истории. Вернее, получилось, но Она вроде как декорации. Он ведь не хотел быть начальником ЖКХ, он мечтал о едином порыве бесконечных масштабов во главе с собой, не меньше.
– И как же получился я? Оживший манекен? Картонная фигура на сцене вдруг заговорила?
– Не совсем. Это вроде как если в театре одного актера этот самый актер вступил в половой контакт с декорацией, и у них родился ребенок. Подозреваю, имел место порножурнал и…
– Достаточно, – прервал его Василий, – меня сейчас стошнит.
Он шагнул в сверкающий водоворот, позволив историям выбирать.
***
В каждой жизни каждого бывает тот самый неловкий момент, настолько торжественный, что его так и тянет испортить.
***
– Стой! – услышал Петрищев отчаянный крик.
Он досадливо оглянулся. Они замерли в предвкушении. Все трое. Свалка, Сергей Петрович и пирамидка цвета талого говна.
– Триста, – улыбнулся Василий.
И прежде, чем бесконечность успела ответить единым порывом, рассыпался мелким песком по ветру.
Йольский кот
Йольский кот входит в дом, ссыт в тапки, протягивает к огню
замерзшие лапки.
Сочиняет письмо старой подруге Грюле.
До востребования на остров под пальмой в вечном июле.
Гуляю сам по себе, хожу в «12 шагов»
У меня зависимость от валерьянки и аллергия на мудаков
Сижу в соцсетях, пишу стихи о зиме и йоле
По выходным с Бигфутом поем йодлем
Намертво льдом сковало долины и горы
Люди и мыши попрятались в темные норы
Непослушные дети выросли, сбились в стаи
Воют цепными псами, суровые времена настали
Йольский кот точит об мебель когти, метит углы, роняет
шерсть на ковры
Скоро домой вернется с работы Вася
Сунет ноги в тапки, заплачет,
Как же
Я
Заебался
Творец
Творец живет на краю вселенной в хижине у реки
Вечерами приходят к нему посуху судаки
Он окормляет их хлебом, поит вином
Они трепещут жабрами, шлепают беззвучным ртом
Благодарят, кланяются, ложатся на сковороду
Прежде чем попасть в рай, надо побыть в аду
В двери скребет заблудившаяся душа,
Проходи, рыба сегодня чудо как хороша!
Рассказывай, откуда путь держишь? куда?
Хотя, если подумать, конечная цель –ерунда
Меня всегда занимал процесс созидания
Сотворить что-нибудь этакое,
Вплести в ткань мироздания.
Я преодолел жизнь, выплыл из смерти, чтобы спросить
Где смысл, правда и грань, которую не переступить
Почему все устроено именно так, как есть
В чем величайший замысел, совесть и честь
А ты тратишь вечность на всякую ерунду…
Сорян, бро, ответил творец и лег на сковороду.
Психоделический деревенский детектив
Участковый Вениамин Серенький сидел в засаде, и ему было неудобно. Затекли ноги, одеревенел зад, хотелось есть, пить и в туалет. Честно говоря, никто участковому приказа сидеть в засаде не давал. Наоборот, в свете последних событий, велено ему было патрулировать деревню денно и нощно, привлекая народных дружинников из числа желающих. Добровольцем вызвался лишь дед Ефим, да и то потому, что « завязал с бухлишком, надо себя чем-то занять, да и хер ли бояться, разве ж это жизнь, стакан не поднимешь за здоровье, да и какое у меня здоровье, говно сплошное».
Засада, в которой Серенький торчал ночами, наплевав на неудобства и начальственные приказы, находилась в лесу под ореховым кустом. Участковый чувствовал, именно здесь тайное станет явным. Дед Ефим в это время шатался по деревенской улице, терзая древнюю гармонь.
– Злых духов отгоняет, – крестилась на портрет главы деревенской администрации бабка Федора.
Портрет сдвигал засиженные мухами брови, из глаз его вырывалось пламя, зажигая стоящую напротив витую свечу. Федора прикуривала от нее толстую ароматную самокрутку, выдыхала сизый дым в темноту и тихонько подвывала в такт гармони деда Ефима.
Любой дух, каким бы злобным он не был, услыхав эти звуки, немедленно убрался бы к чертовой матери. Жителям деревни оставалось лишь затыкать уши и прятаться в погреб, если станет совсем уж невыносимо.
Но ничего не помогало. Люди продолжали исчезать. Некоторые без следа. Те же, кто возвращался, оказывались, по выражению деда Ефима « пизданутыми на всю кукуху». Они вроде как были, а вроде и нет. Ходили, разговаривали, смеялись. Много смеялись, больше чем до исчезновения. Общались исключительно между собой, хоть и не таились, а слов не разобрать, о чем говорят. Своих соседей, приятелей, врагов, друзей и даже родственников вернувшиеся не замечали. Просто проходили сквозь них, если те оказывались на пути.
Первой пропала девушка Наташа. Отправилась за грибами в лес и не вернулась.
– С парнем убёгла, – авторитетно заявил дед Ефим.– Ибо баба. А все бабы на передок слабы. Нагуляет пузо и возвернется, как миленькая.
– Учиться она поехала, в город, – возразила бабка Федора, – у молодых нынче на уме наука и техника. А ты Ефимка, пентюх необразованный, все б тебе про пизду. Она, может, в телескоп сейчас смотрит и радуется. Знаешь, в городе какие телескопы?
При слове телескоп дед Ефим густо покраснел и забормотал про не имеющий значения размер.
Участковый Вениамин Серенький оптимизма Федоры не разделял. С версией Ефима он тоже согласен не был. Воображение рисовало ему кровавого маньяка-извращенца, серийного убийцу, похитителя или просто волчью яму. Требовалось срочно организовать поиски.
Связавшись через бабку Федору с портретом главы деревенской администрации, Вениамин получил четкие инструкции.
– Тихо будь, – велел портрет, – успеется поиски. Уж больно показатели твои хороши, нахрена портить, народ полошить?
– Но ведь человек пропал! – возмутился участковый.– Вы не можете…
– Чо? – портрет неприятно осклабился, обнажая тусклые зубы, -Ты мне, указывать собрался, чо я могу, а чо нет? Охуел, Серенький? Место свое позабыл, скотинка? Ты козлик, не волк. Понял?
– Понял, – тоненько проблеял Вениамин и отправился прямиком на поиски.
Может, в глазах портрета он и был козликом, но в упрямстве мог состязаться со стадом баранов.
Лес встретил участкового седеющей прохладой сумерек, сырым запахом грибницы и соловьиными трелями. В таком лесу хотелось гулять с девушкой, читать стихи и мечтать о счастье, а не маньяков ловить. Под кустом орешника зоркий глаз Вениамина приметил предмет, очертаниями напоминающий человеческую голову в каске. Серенький, обмирая от ужаса, направил на него нервный луч карманного фонарика.
***
В детстве Вики частенько приходилось слышать в свой адрес фразу: «Не нравится? Съеби отсюда!», хотя он вообще не возражал. Даже голоса не подавал.
– Я бы рад, – грустно думал Вики.– Только некуда.
И делал громче транс в своей голове.
Став старше Вики понял, чем раздражал окружающих. Он, можно сказать, жил на съебах.
***
При свете фонарика все оказалось не так уж и страшно. Обычная плетеная корзинка, с которой ходят за ягодами и грибами деревенские девушки. Тем не менее, она являлась уликой. Пока единственной, но ведь куст старый, раскидистый. Под ним запросто можно спрятать труп. А то и парочку.
Участковый засучил рукава кителя и полез выяснять. Поковырявшись в кусте около получаса, он лишь исцарапал лицо и руки, но никаких следов больше не нашел. Вениамин решил передохнуть, прежде чем двигаться дальше.
И вдруг она выросла прямо перед ним. Живая, невредимая, в белом платье и цветами в распутных волосах.
– Наташа? – Вениамин не верил своим глазам, – Это ты?
Девушка огляделась, будто искала чего-то, потом с радостным возгласом всплеснула руками и наклонилась к Серенькому. Тот охнул, закатил глаза и помутнел сознанием. Наташа прошла сквозь него, словно участкового не существовало в природе, громко засмеялась, подобрала корзинку и направилась в сторону деревни.
– Началось! – пророкотал в светелке бабки Федоры портрет главы деревенской администрации и воссиял зловещим кровавым цветом.
***
Когда Вики понял, что живет на съебах, ему захотелось узнать. Вот только что именно? Вики рассудил, что когда узнает, то и поймет. Он принялся путешествовать и узнавать всякое. Было интересно, полезно, но не то. Пока однажды в клубе, где Вики играл транс, к нему не подошел парень в растаманской шапочке.
– Гениально, бро, – сказал парень, – я прям чувствую, как съебываю отсюда нахрен. Как ты это делаешь?
Вики в ответ постучал себя по лбу.
– Она всегда играет тут.
– А ты когда-нибудь врубал на полную? – поинтересовался парень.
– Никогда, – признался Вики.
– Ну, может, пора узнать, каково это?
И Вики узнал.
***
На следующий день после возвращения Наташи пропали еще три человека. Двое с концами, один, угрюмый забойщик скота Тихон, считай, тоже. Он напролом прошел сквозь толпу зареванных баб, выпустил с бойни ожидающую скорбной участи скотину и увел ее за собой в закат.