Голова вновь опустилась на подушку.
– Значит, из-за этого ублюдка я здесь мучаюсь… Боже, как мне плохо, и конца не видно! И все из-за него, да?
Натта вздохнул.
– Мы можем избавить тебя от страданий в два дня. Если устал от них, только скажи.
– Я устал, – выдавил Йозеф. – Я бесконечно устал. Но я не хочу умирать, даже если это станет избавлением! У меня еще есть дела в этом мире. Скажите, сколько мне еще предстоит здесь?..
– Не знаю, сын мой. Враг силен.
Йозеф судорожно вздохнул, но ничего не сказал.
– Храни тебя Господь, – Джеронимо, перекрестив лежащего, поднялся с табурета.
– Моя дочь, – прошептал капитан. – Как она?
– Хелена в больнице. Состояние стабилизировалось, хотя до выздоровления далеко. Ее навещают монахини. И еще одна женщина… Я сперва полагал, это ее мать, но Хелена зовет ее на «вы» и по отчеству.
Йозеф кивнул.
– А мой корабль?
Натта укоризненно покачал головой. Не о корабле надо думать, о душе!
– В целости и сохранности. И в надежных руках. И это, – он поднял ладонь, предупреждая дальнейшие расспросы, – все, что тебе пока следует знать.
Подразделение Аддарекха собиралось на тренировку. Новое начальство само собой, а расписание тренировок никто не отменял. Тем более для недавно организованного спецотряда.
– Болтают, новый кэп – сущий дракон, – переговаривались бойцы, надевая тренировочные костюмы.
– Не то слово. От него даже другие капитаны волками воют.
– Господи, нам-то за что этакое счастье?
– Ха! Мы же – бунтовщики. Капитана Гржельчика поддержали, накостыляли группе захвата.
– Пипец нам, ребята. Говорят, у адмирала Шварца на прошлом месте службы даже повара строем ходили и честь отдавали.
– Как он этого добился, интересно?
– Тебе интересно? Мне так и не знать бы об этом до пенсии!
Аддарекх порылся в органайзере, нашел фразу «прекратить разговоры» и старательно выговорил:
– Хорош пердеть, жопа отвалится.
Бойцы уставились на командира, онемев. Естественно, разговорчики смолкли, и Аддарекх, до сих пор не вполне уверенный, успокоился: команда действует, Вилис не обманул.
Именно этот момент выбрал Хайнрих Шварц, последовательно знакомившийся с кораблем, чтобы зайти в тренировочный зал. Аддарекх, среагировав на адмиральскую звезду, гаркнул:
– Жопу в горсть и не срать!
И снова подействовало. Бойцы застыли, словно столбики проглотили, в глазах плескалось недоумение пополам с ужасом: вот сейчас он и настанет, тот самый ожидаемый пипец.
Хайнрих тоже замер. Проговорил про себя волшебную фразу и запомнил. Надо как-нибудь использовать. Он внимательно посмотрел на лейтенанта, потом на его подчиненных. Увиденное ему понравилось – в первый раз на этом корабле он наблюдал должным образом вышколенных солдат. Похоже, секрет в нетрадиционной лексике командира.
Тем временем белохвостый шитанн подобрался и отрапортовал:
– Здравствуй, жопа, новый год! Докладывает лейтенант Аддарекх Кенцца, – быстро заглянул в органайзер, нашел «подразделение в полном составе построено» и снова вытянулся: – Жопы в ряд у нас стоят!
Кто-то из бойцов чуть слышно застонал, не выходя из стойки «смирно». Но Хайнрих не услышал нарушителя устава. Он согнулся, громко заржав.
– Жопы расслабить, можно срать, – скомандовал Аддарекх, вызвав новый взрыв хохота у страшного и ужасного герра Шварца.
– Ну, здорово, хрен моржовый, – Хайнрих разогнулся, смахивая слезы с глаз. – И вы, бляха, – он взглянул на солдат и фыркнул, не удержавшись, – примите соболезнования. Вольно! А, вы уже… Лейтенант Аддарекх Кенцца! Примите благодарность за отличное несение службы и дисциплину личного состава.
Что на это ответить, Аддарекх не знал. В органайзере таких слов не было.
– Адмирал Шварц, разрешите обратиться, – вякнул бледно-зеленый Стефан. – Сержант Зелински, – он незаметно поежился. – Адмирал, наш лейтенант вообще-то по-английски не понимает. И до сегодняшнего дня не говорил, – добавил он сокрушенно.
Грозный герр Шварц хмыкнул. Лыба не сходила с лица. Удивительно, но выходка лейтенанта, кажется, подняла ему настроение. Он повернулся к Аддарекху и повторил по-хантски все, что сказал.
– Готов служить… – шитанн запнулся. Он привык отвечать «Готов служить родине», но эту привычку следовало забыть. – Служу Земле.
– Вот кстати, с чего ты служишь Земле? – полюбопытствовал Хайнрих. Он уже встречался с Аддарекхом, когда «Ийон» прибуксировал к станции пострадавшие крейсеры, но в ту пору вампир был человеком Гржельчика и не слишком интересовал коменданта.
– Разве это не естественно? – Аддарекх сделал морду кирпичом. С точки зрения Хайнриха, это было абсолютно противоестественно, но он решил дослушать аргументы. – Я – гражданин Земли, подданный японского императора.
– Япона мать, – вырвалось у Шварца. – Ну вот как это, а? – он припомнил, что зверообразный второй пилот упоминал японца с каким-то ехидством.
– Паспорт показать? – осведомился Аддарекх.
– На хрена мне твой паспорт? – проворчал Хайнрих. – Я не чиновник, не с бумажками работаю, а с людьми. Хочешь быть японцем – будь, хрен с тобой. Только кимоно не носи, тебе не пойдет.
Аддарекх не знал, что такое кимоно, но на всякий случай решил не уточнять.
Хайнрих повернулся к двери. В последний момент решил попробовать:
– Жопу в горсть! О, – удовлетворенно кивнул он, обозревая десантников, – работает. Вольно, молодцы. Как это?.. Можете срать.
После ухода Шварца несколько секунд стояла тишина. Потом кто-то неуверенно произнес:
– А он, в принципе, ничего.
– Да, нормальный чувак.
– Благодарность вампиру выразил, поди ты. За нас, между прочим!
– Аддарекх, – Стефан первый перенес фокус внимания с нового командира корабля на лейтенанта, ввергнувшего подчиненных в ступор. Без посторонних бойцы, помнившие командира еще дистрофической тушкой, были с ним на «ты». – А кто тебя словам таким научил?
– Что-то не так? – забеспокоился Аддарекх.
– Понимаешь, – помялся Стефан, – «жопа» вообще-то означает «задница»…
У Фархада в Академии были приятели-младшекурсники. И, разумеется, по вечерам, когда у тех кончались занятия, он пропадал вместе с ними. Почему бы нет? Пока корабль на Земле, пилотские вахты отменены. Вот и бродил юноша с курсантами, свободными от домашних заданий, по кабакам и дискотекам, пользуясь неизменным успехом – в кои-то веки! – не из-за маминой фамилии, а благодаря настоящим нашивкам пилота и увлекательным рассказам о боях и буднях в космосе. Бывшие однокашники слушали с завистью, приводили новичков-первокуров с ним познакомиться – как же, знаменитость! Девчонки с факультета связи и навигации крутились вокруг, восхищенно заглядывали в глаза, приглашали на белый танец. В первый день Федотыч заворчал, что неуемный разгул погубит хорошего мальчика, а мать обвинит в этом старших товарищей. Но мальчик, вопреки опасениям старшего товарища, спиртного не пил и с девушками общался аккуратно и умеренно, и пилоты свыклись с тем, что Принц возвращается поздним утром – чего уж там, дело молодое.
Вот и нынче уже давно засветлел запоздалый ноябрьский рассвет, минул час «пик» на улицах Ебурга, а курсанты успели отучиться целую пару, когда Фархад в распахнутой куртке неторопливо вышел к бетонной площадке, где расположился, будто в импровизированном космопорту, «Ийон Тихий». Настроение у молодого человека было, в контраст унылому серому небу, приподнятое. Не в последнюю очередь благодаря девчонке-третьекурснице, смотревшей мимо него всю учебу, а теперь вдруг резко переменившей свое мнение о «маменькином сынке».
Фархад бросил взгляд на корабль, да так и застыл. Вокруг крейсера были возведены леса. По ним ползали люди с ведрами краски и валиками на телескопических ручках. Многих из них Фархад узнал: свободные от дежурств десантники, рабочие… Нет спора, ремонт крейсеру нужен, но не перекрашивать же его силами десантников?
Приближаясь, Фархад внимательно приглядывался к тому, что делают маляры. Пользуясь гигантскими трафаретами, на бортах выводили надписи. Из уже готовых Фархад различил «Остановки по требованию» и «Передаем за билеты!» На другом борту красовался рисунок: кошка с квадратными глазами и утюг, а под этим подпись: «Погладь животное, скотина!» На кормовом модуле изображали что-то еще, под лозунгом «Он смотрит на тебя, как на фекалии». Кто – он, пока оставалось непонятным.
Юноша рассмеялся. Что за юморист объявился на «Ийоне»? А самое любопытное, как этому юмористу удалось подвигнуть такую кучу народа на реализацию своих замыслов? Вилис, может, и не прочь был начертать на каждом стабилизаторе по анекдоту, но их и слушать по пятому разу никто не хотел, не то что тратить свое время на ерунду.
Бабаев курил трубку у трапа, у его ног лежала дохлая мышь. Довольный собой Мрланк тронул лапой ботинок Фархада – мол, и ты глянь, какой я молодец. Фархад одобрил, почесал кота за ухом. Тот взял мышь в зубы и поволок куда-то с глаз долой – слопает, наверное.
– Что тут за вернисаж, господин Бабаев? – полюбопытствовал Фархад, кивая на маляров.
Пилот усмехнулся в бороду.
– Ты, пацан, как всегда, самое интересное пропустил. Гуляете много, ваше высочество! Пока ты там девчонок охмурял, у нас тут новый капитан объявился, чтоб ему…
Фархад посерьезнел. Он и не думал, что Гржельчик вернется. От всей души желая капитану лучшей судьбы из тех немногих, что еще возможны, наивным он не был. Корабль не останется без хозяина.
– И как? – осторожно спросил он.
– Сам не видишь? – Бабаев указал трубкой на Бадму и Стефана, что, высунув языки, малевали букву «А» в слове «скотина». – Герр Шварц считает, что наш крейсер недостаточно впечатляет врага, и велел привести его к виду, который полагает достойным боевого корабля. Раздал эскизы, и…
Бабаев не стал рассказывать, как адмирал Шварц собрал весь личный состав и произнес прочувствованную речь, наполовину состоящую из слов и выражений, неупотребительных в пристойном обществе. Из этой речи стали окончательно понятны два момента. Первое: ничего иного герр Шварц так рьяно не желает, как свалить обратно на земной периметр, которому посвятил всю свою жизнь, ибо, пока он не там, в безопасности Земли он не может быть полностью уверен. В связи с чем капитан Гржельчик очень его обрадует, если передумает помирать и вернется к своим прямым обязанностям. И второе: если кто-то здесь по глупости думает, будто отсутствие капитана Гржельчика есть повод расслабиться, а невеликий стаж совместной службы с герром Шварцем есть повод не то что, упаси Бог, игнорировать его приказы, а хотя бы недостаточно расторопно их выполнять – тот горько об этом пожалеет, будучи незамедлительно подвергнут грубому и извращенному сексуальному насилию с использованием предметов, категорически для этого не предназначенных. Вряд ли стоило цитировать мальчику цветистое описание этого акта, для которого герр Шварц не пожалел слов.
– Это тот самый Шварц, который обороной периметра руководил? – уточнил Фархад. – Так он крутой! Я про него в интернете читал.
Бабай фыркнул. В интернете не прочтешь о тех обещаниях, которые герр Шварц щедро раздает подчиненным, даже на самых разнузданных порносайтах.
– Ты бы заканчивал со своими отлучками, Принц, – посоветовал Бабай. – Адмирал Шварц дисциплину любит. Вот приедет завтра вечером, и всех, кого нынче не застал… Я не верю, конечно, что затрахает в буквальном смысле, но мозги вынесет, это точно.
Стратегическое решение, принятое Хайнрихом, сводилось к тому, чтобы не перебазировать «Ийон Тихий» в Байк-паркинг. Дешевле вызвать на место и ремонтную бригаду, и заправщиков. Он связался с космопортом и, легко преодолев сопротивление администрации, добился, чтобы сделали по его. Мастера и рабочие прибыли в тот же день: начальство Байк-паркинга превзошло себя и совершило все, чтобы Шварц поскорее от него отстал.
Раздав руководящие указания по ремонту и оформлению крейсера, Хайнрих отправился в аэропорт. Родители не простят ему, если узнают, что он был на Земле и не заехал. А родители – это такие люди, которых не пошлешь. Во-первых, потому что они родители. А во-вторых, Хайнрих сам признавал, что именно от них унаследовал свой редкий дар задалбливать окружающих. Сочетание генов в нем дало несомненный синергетический эффект, но мама с папой по отдельности тоже были хороши, особенно мама. Проще навестить их, чем потом всю жизнь оправдываться, почему ты этого не сделал.
Родители жили в пригороде Инсбрука, в том самом частном доме, где сорок девять лет назад родился Хайнрих. Домик был небольшим: здесь никогда не обитало более трех человек, и Пауль Шварц не видел смысла сооружать пристройки, подобно многодетным соседям. Но выглядел дом солидно и недешево, обставлен был в консервативном стиле. Раньше кованый забор венчала вывеска: «Линда Шварц, логопед». Мама принимала маленьких пациентов на дому, папа – кардиохирург – работал в больнице. Средства на поддержание дома не экономили. Нынче мама обзавелась вставной челюстью и оставила практику, а у папы дрожали руки. Старость – не радость, а родители были именно что стары, единственный ребенок родился, когда Линде было уже под сорок, а Паулю и того больше. Однако дом продолжал стоять крепко и становился даже краше: старики, не привыкшие считать деньги, увлеченно тратили на благоустройство немалую долю жалованья сына.
Хайнрих сунул купюру таксисту в форменной тирольской шапочке и, не забирая сдачу, хлопнул дверцей. Металлические завитушки на заборе блестели в лучах холодного ноябрьского солнца. С самолета он видел заснеженные горные склоны, но в городе снег не лежал еще с той зимы, улицы чистенькие и сухие. Только ветки кустов и деревьев голые, и солнце не хочет греть. Хайнрих не слишком любил приезжать на Землю, когда в родных краях осень, предпочитал весну или лето. Негреющее солнце он и у себя с орбитальной станции каждый день видит – с четырех тысяч гигаметров оно кажется не диском, а звездочкой, разве что ярче остальных. В прошлый раз Хайнрих был на родине в отпуске в апреле.
Толкнув ажурную калитку, он скорчил рожу Боцману. Пес, узнав своего, гавкнул пару раз для порядку и убрался в конуру. Поборов искушение передразнить животину – мама услышит, начнет выговаривать, – Хайнрих поднялся на облицованное гранитом крыльцо и позвонил. Он слышал, как мама внутри, шаркая тапочками, произнесла:
– Кого там черти принесли? – щелкнул замок, и недовольная интонация тут же сменилась восторженным изумлением: – Хайни!
Мама была маленькой и сухонькой. Когда-то она казалась ему полной и высокой; то ли он вырос, то ли она съежилась, не поймешь. Но эта маленькая старушка вцепилась в него с энергией пяти молодых и не выпустила из рук, пока не затискала и не зацеловала со всех сторон.
– Пауль! Смотри, кто к нам приехал! – только после этого она сочла возможным поделиться радостью.
Пришаркал отец, долго тряс ему руку, хлопал по спине и плечам. Наконец, церемония встречи завершилась, его втащили в прихожую, мама повесила в шкаф его плащ, а папа выдал мохнатые тапочки. Пока он переобувался, мама с восторгом пялилась на мундир.
– Хайни, какая красивая звездочка! Почему ты раньше ее не носил?
– Мам, это знак различия, – смущаясь, ответил он. – Звезда адмирала. Меня ж повысили.
– Я всегда говорил, что в конце концов из тебя выйдет толк, – проворчал отец.
– А вот эта? – мама ткнула в мальтийский крест. – Тоже очень миленькая.
– А это мне вручил сам великий магистр мальтийского ордена, – Хайнрих не удержался от хвастовства. – Я теперь рыцарь-командор.