Pittsburgh Post-Gazette
В отличие от аристократов, для которых простонародье – почти инопланетная раса, Кромвель помнит жизнь простых людей и насущные нужды страны: дороги, лучшее питание, даже карты… Мантел пишет ясно и без лишних ухищрений; она воссоздает эпоху, не прибегая к архаичной речи. Огромная подготовительная работа нигде не выпирает на поверхность, но мелкие подробности рисуют осязаемую картину. Действие в значительной мере состоит из диалогов, ведь для Кромвеля слова – хлеб насущный…
Portsmouth Herald
Можно с уверенностью сказать, что романы обращаются к периоду кардинального социокультурного прорыва. Томас Кромвель, по Х. Мантел, не только персонаж истории Англии, во многом определивший этот «дрейф» страны в сторону нового мироустройства, но и личность, которая, по сути, являла собою образ новой страны, нового мышления, отношения к людям, законам, правилам и нормам бытия.
История в представлении Мантел не только политика, политические события и политические фигуры, но нечто более объемное, глубокое, одновременно более сущностное и обобщенное. Мантел понимает, что с точки зрения реконструкции истории важно все ее «тело». Наверное, поэтому в романах так много того, что называется «реалии», артефакты, физическая субстанция прошлого в ее телесности и осязаемости. Именно при их помощи скорее всего и легче всего реконструируется прошлое.
Борис Проскурнин (Филологический класс)
Читается этот политический экшн, скажем прямо, не всегда легко (а кто сказал, что заниматься интригами в Англии XVI века легко?), но очарование живого, трепещущего исторического действа того стоит. Да и харизма самого Томаса Кромвеля тоже – не обаяние зла, не обаяние наглого выскочки, но почти магические флюиды универсального ренессансного человека-который-кажется-знает-и-умеет-все… хотя, надо признаться, есть в мантелевском Кромвеле и что-то от крутых, опасных парней из американского кино. В любом случае у Хилари Мантел получилось создать персонаж, в который можно влюбиться, – а это, согласитесь, один из лучших способов выучить историю.
Мария Мельникова (Книжное обозрение)
Чем на этой поляне, вытоптанной до залысин десятками писателей и сотнями историков, можно еще удивить? Оказалось, главным героем. Мантел выбрала Томаса Кромвеля, нежно полюбила, переиначила его давно сложившийся демонический образ и не прогадала. Если иные утверждают – льстил и манипулировал, автор отвечает: был внимателен и умел убеждать. И не жадный, а хозяйственный. Не хитрый, а рациональный. Не мстительный, а последовательный. Не выскочка, а self-made man.
Чтобы упрочить свидетельскую правдивость героя, автор плотно набивает тексты подлинными вещами. Когда упоминает латинское издание «Государя» Макиавелли, золоченую звезду для новогоднего дерева, подаренный архиепископом перстень, резные шахматы – не сомневайтесь: существование этих предметов документально подтверждено.
Остальное – кривотолки: главная движущая сила сюжетов. Все интригуют против всех, о важнейших событиях узнают по сплетням, власть зиждется на заговорах, государственные решения зависят от придворных фейков. Мантел мастерски передает атмосферу словесной вакханалии – романная действительность соткана ею из диалогов. Отточенных, как меч казнившего Анну палача. Энергичных, как алчущие выгоды аристократы. Раскрывающих замыслы собеседников «от» и «до». И предельно информативных. Как те слухи, коими полнятся эти книги.
Big Kyiv
Мантел не предлагает никаких постмодернистских ребусов «переведи то время в наше», как это было, например, в «Имени Розы» Умберто Эко. И точно так же нет в ее книгах политической назидательности, ради которой пишут такие тексты многие современные романисты (из соотечественников, например, Дмитрий Быков и Леонид Юзефович), у которых прошлое – всего лишь метафора нашего времени, а знаменитые «мертвецы» оказываются всего лишь удобными трансляторами авторских мыслей о современном. Мантел же совсем не интересует совпадение теперешней картинки с трафаретом прошлого. Вообще, если ее что-нибудь интересует, помимо собственно фигуры ее главного героя, – то это то, что называется «судом истории», и его справедливость.
При жизни Томас Кромвель практически официально был «самым ненавидимым человеком в Англии». Жесткость, с которой он закрывал монастыри и подавлял восстания монахов, угнетала даже короля, в пользу которого это все и делалось. При этом Кромвель, как оно часто и бывает, был умным государственником и прекрасным администратором.
«Не мертвые преследуют живых, а живые – мертвых. Кости и черепа вытряхивают из саванов, в лязгающие челюсти, как камни, бросают слова. Мы исправляем книги, оставшиеся от покойников, переписываем их жизнь». Если Хилари Мантел и стоило давать беспрецедентных Букеров – подряд за первую и вторую часть ее трилогии, – то за это высказывание. За признание своего (то есть писательского вообще) произвола, позволяющего делать давние жизни и смерти козырями в своей игре.
Анна Наринская (Коммерсантъ)
Сначала ты ждешь Букеровскую премию двадцать лет, а потом получаешь сразу две. Сейчас мне предстоит сложная задача: пойти и написать третью часть. Я, конечно, не рассчитываю стоять на этой сцене снова, но рассматриваю премию как знак доверия.
Хилари Мантел (из речи на Букеровской церемонии)
Мэри Робертсон в честь многолетней дружбы
Действующие лица
Покойники
Анна Болейн, королева Англии.
Ее предполагаемые любовники:
Джордж Болейн, виконт Рочфорд, ее брат.
Генри Норрис, главный из джентльменов, состоящих при короле.
Фрэнсис Уэстон и Уильям Брертон, джентльмены из окружения короля.
Марк Смитон, музыкант.
Дом Кромвеля
Томас Кромвель, позднее лорд Кромвель, государственный секретарь, лорд – хранитель малой королевской печати, викарий короля по делам церкви.
Грегори, его сын, единственный выживший ребенок от брака с Элизабет Уайкис.
Мерси Прайор, его теща.
Рейф Сэдлер, его старший письмоводитель, который вырос в семье Кромвеля, позднее приближенный короля.
Хелен, жена Рейфа.
Ричард Кромвель, его племянник, женатый на Франсис Мерфин.
Томас Авери, его домашний счетовод.
Терстон, его главный повар.
Дик Персер, псарь.
Женнеке, дочь Кромвеля (вымышленный персонаж).
Кристоф, слуга (вымышленный персонаж).
Мэтью, слуга, ранее служивший в Вулфхолле (вымышленный персонаж).
Бастингс, рулевой барки (вымышленный персонаж).
Семья и двор короля
Генрих VIII.
Джейн Сеймур, его третья жена.
Эдуард, его малолетний сын, рожденный в 1537 году, наследник престола.
Генри Фицрой, герцог Ричмондский, незаконнорожденный сын Генриха от Элизабет Блаунт, женатый на Мэри Говард, дочери герцога Норфолка.
Мария, дочь Генриха от Екатерины Арагонской, лишена права престолонаследия после того, как брак ее родителей был признан недействительным.
Елизавета, малолетняя дочь Генриха от Анны Болейн, лишена права престолонаследия после того, как второй брак короля был признан недействительным.
Анна, сестра герцога Вильгельма Клевского, четвертая жена Генриха.
Кэтрин Говард, фрейлина Анны, пятая жена Генриха.
Маргарет Дуглас, племянница Генриха, дочь его сестры Маргариты от второго брака с Арчибальдом Дугласом, графом Ангусом, выросла при дворе Генриха.
Уильям Беттс, врач.
Уолтер Кромер, врач.
Джон Чамберс, врач.
Ганс Гольбейн, художник.
Секстон, известный как Заплатка, шут, ранее состоял при Вулси.
Семейство Сеймуров
Эдвард Сеймур, старший сын, женатый на Энн (Нэн) Стэнхоуп.
Леди Марджери Сеймур, его мать.
Томас Сеймур, его младший брат.
Элизабет Сеймур, его сестра; вдова сэра Антони Отреда, впоследствии жена Грегори Кромвеля.
Политики и церковники
Томас Ризли, прозванный Зовите-меня, хранитель личной королевской печати, бывший протеже Гардинера, впоследствии переметнувшийся к Кромвелю.
Стивен Гардинер, епископ Винчестерский, посол во Франции, бывший секретарь кардинала Вулси, впоследствии королевский секретарь, чья должность перешла к Кромвелю.
Ричард Рич, спикер палаты общин, канцлер палаты приращений.
Томас Одли, лорд-канцлер.
Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский.
Роберт Барнс, лютеранский священник.
Хью Латимер, реформат, епископ Вустерский.
Ричард Сэмпсон, епископ Чичестерский, специалист в каноническом праве, консерватор.
Катберт Тунстолл, епископ Даремский, бывший епископ Лондонский.
Джон Стоксли, епископ Лондонский, консерватор, соратник казненного Томаса Мора.
Эдмунд Боннер, посол во Франции после Гардинера, епископ Лондонский после Стоксли.
Джон Ламберт, священник-реформат, обвиненный в ереси и сожженный на костре в 1538 году.
Придворные и аристократы
Томас Говард, герцог Норфолкский.
Генри Говард, его сын, граф Суррейский.
Мэри Говард, его дочь, замужем за Фицроем, королевским бастардом.
Томас Говард, его единокровный брат, известный как Правдивый Том.
Чарльз Брэндон, герцог Суффолкский, старый друг Генриха, был женат на его покойной сестре Марии.
Томас Уайетт, друг Кромвеля, поэт, дипломат, предполагаемый любовник Анны Болейн.
Генри Уайетт, его престарелый отец, давний сторонник Тюдоров.
Бесс Даррелл, любовница Уайетта, ранее фрейлина Екатерины Арагонской.
Уильям Фицуильям, позднее лорд-адмирал и граф Саутгемптон, союзник Кромвеля.
Николас Кэрью, видный придворный, сторонник Марии, дочери короля.
Элиза Кэрью, его жена, сестра Фрэнсиса Брайана.
Фрэнсис Брайан, прозванный Наместником Сатаны, закоренелый игрок и недипломатичный дипломат, шурин Николаса Кэрью.
Томас Калпепер, джентльмен из свиты короля.
Филип Хоуби, джентльмен из свиты короля.
Джейн Рочфорд, фрейлина, вдова казненного Джорджа Болейна.
Томас Болейн, граф Уилтширский, отец Анны Болейн и Джорджа Болейна.
Мэри Шелтон, кузина Анны Болейн и бывшая фрейлина.
Мэри Маунтигл, фрейлина.
Нэн Зуш, фрейлина.
Кэтрин, леди Латимер, урожденная Кэтрин Парр.
Генри Буршье, граф Эссекский.
Двор королевских детей
Джон Шелтон, распорядитель двора королевских дочерей.
Энн Шелтон, его жена, тетя Анны Болейн.
Леди Брайан, мать Фрэнсиса Брайана и Элизы Кэрью, воспитательница королевских дочерей Марии и Елизаветы, позднее малолетнего Эдуарда.
В монастыре в Шефтсбери
Элизабет Зуш, настоятельница.
Доротея Вулси, известная как Доротея Клэнси, незаконнорожденная дочь кардинала.
Соперники Генриха в борьбе за трон
Генри Куртенэ, маркиз Эксетерский, потомок дочери Эдуарда IV.
Гертруда, его жена.
Маргарет Поль, графиня Солсбери, племянница Эдуарда IV.
Генри, лорд Монтегю, ее старший сын.
Реджинальд Поль, ее сын, предполагаемый вождь крестового похода с целью вернуть Англию под власть папы.
Джеффри Поль, ее сын.
Констанция, жена Джеффри.
Дипломаты
Эсташ Шапюи, посол императора Карла V в Лондоне, франкоговорящий савояр.
Диего Уртадо де Мендоса, посол императора.
Жан де Дентвиль, французский посол.
Луи де Перро, сеньор де Кастильон, французский посол.
Антуан де Кастельно, епископ Тарба, французский посол.
Шарль де Марильяк, французский посол.
Гохштеден, посланник Клеве.
Олислегер, посланник Клеве.
Харст, посланник Клеве.
В Кале
Лорд Лайл, лорд-наместник, губернатор, дядя короля.
Хонор, его жена.
Энн Бассет, одна из дочерей Хонор от первого брака.
Джон Хуси, чиновник из гарнизона Кале, поверенный Лайла.
В Тауэре
Сэр Уильям Кингстон, королевский советник, комендант Тауэра.
Эдмунд Уолсингем, смотритель Тауэра, его заместитель.
Мартин, тюремный надзиратель (вымышленный персонаж).
Друзья Кромвеля
Хемфри Монмаут, лондонский купец, побывавший в тюрьме за то, что дал приют Уильяму Тиндейлу, переводчику Библии на английский язык.
Роберт Пакингтон, купец и член парламента.
Стивен Воэн, антверпенский купец.
Маргарет Вернон, аббатиса, ранее наставница Грегори.
Джон Бойл, монах-расстрига, драматург.
Франсуа ВийонFrères humains qui après nous vivezN’ayez les cuers contre nous endurciz.Терпимей будьте, братья-люди, к нам,Что раньше вас прошли земным путем[1].
«Потоп», миракльВзгляни наверх, крепчает ветер,Готовы мы отплыть.
Часть первая
I
Обломки (1)
Лондон, май 1536 г.
Королеве срубили голову, он уходит. Острый приступ голода напоминает ему, что сейчас время второго завтрака или раннего обеда. Для событий этого утра еще не придумано правил. Очевидцы, преклонившие колени, чтобы проводить ее душу, встают и надевают шляпы. Под шляпами ошеломленные лица.
Он возвращается похвалить палача, который исполнил работу с изяществом и блеском, и, хотя король был щедр, важно наградить за отличную службу не только кошельком, но и словами. Бывший бедняк, он знает по опыту.
Маленькое тело лежит там, где упало: на животе, раскинув руки, оно плывет в алом, кровь сочится сквозь доски эшафота. Француз – за ним посылали в Кале – запеленал голову в ткань и передал одной из женщин, которые прислуживали Анне в последние минуты. Он наблюдает, как, приняв узел у палача, женщина вздрагивает от затылка до пят. Впрочем, узел она сжимает крепко, голова тяжелее, чем кажется. Ему, бывавшему на полях сражений, это известно.
Женщины ведут себя весьма похвально. Анна бы ими гордилась. Они не позволяют никому из мужчин ее коснуться; выставляют вперед ладони, отстраняют тех, кто вызвался помочь. Оскальзываясь в крови, склоняются над тщедушным телом. Он слышит их сдержанные вдохи, когда они поднимают за ткань то, что осталось от Анны. Женщины боятся, что ткань порвется и пальцы коснутся холодеющей плоти. Обходят пропитанную кровью подушку, на которой она преклонила колени. Краем глаза он видит, как кто-то срывается с места – легкий на подъем тощий придворный в кожаном джеркине. Ловкач Фрэнсис Брайан спешит сообщить королю, что отныне тот – свободный мужчина. Фрэнсис – кузен мертвой королевы, однако не забывает, что и будущая королева – его кузина.
Под гроб приспособили узкий сундук для стрел, как раз по размеру. Женщина, которая держит узел, опускается на колени вместе со своей подмокшей ношей. Поскольку места в сундуке больше нет, голову помещают в ноги трупа. Женщина встает, крестится. Окружающие повторяют ее жест, его рука послушно следует за всеми, затем он спохватывается и сжимает пальцы в кулак.
Бросив прощальный взгляд, женщины отступают, держа руки на весу, чтобы не запачкать платья. Кто-то из подчиненных Кингстона приносит льняные полотенца, слишком поздно. Эти люди меня поражают, говорит он французу. У них было несколько дней, чтобы найти гроб. Они знали, что ей не жить. Никаких сомнений не было.
– Может, и были, мэтр Кремюэль. – (Ни один француз не способен произнести его имя правильно.) – Может, и были, поскольку, как я понимаю, сама дама надеялась, что король пришлет гонца остановить казнь. Видели, как она смотрела через плечо, поднимаясь по ступеням?
– Он о ней и думать забыл. Все его мысли о новой невесте.
– Alors[2], пусть на этот раз все сложится, – говорит француз. – Надейтесь на лучшее. Если меня вызовут снова, я запрошу больше.
Палач отворачивается и начинает чистить меч, обращаясь с ним любовно, словно оружие – его друг.
– Толедская сталь. – Француз протягивает меч, предлагая ему полюбоваться. – Чтобы заполучить такой клинок, до сих пор кланяемся испанцам.