Медленно выдыхаю. Каталина наклоняется, чтобы рассмотреть гобелен поближе. Ее лицо озаряется мягким серебристым светом. Говорят, мы похожи как сестры. Те же волнистые волосы, карие глаза, оливковая кожа и густые изогнутые брови. В некоторые дни мне нравится думать, что так и есть. Но прямо сейчас я очень зла на нее, ведь она поставила нас в ужасное, невообразимое положение. Три сотни иллюстрийских беженцев разбили у подножия нашей крепости палаточный лагерь. Их шатры занимают большую часть земель, практически не оставляя места для посевов.
Вздыхаю. Знаю, она хотела как лучше. У нее доброе сердце. Но… coño[10].
– Будет голод, Каталина.
– Я ценю всё, что ты делаешь, – умиротворяюще говорит она, словно увещевает взбалмошного ребенка. – Действительно ценю. Но ты должна доверять мне…
Я вскидываю руки от отчаяния: я ведь правда ни черта не могу сделать, чтобы хоть как-то улучшить наше положение. Это не мое место. Настоящая кондеса – вовсе не я. А Каталина.
– Ты права, ты главная, – говорю я. – Тебе, конечно, виднее.
Я сгребаю остатки шерсти и с нескрываемым раздражением сматываю нитки в клубок.
– Ана вернется и совершит еще одну вылазку в Ла Сьюдад. Принесет нам еще еды. Вот увидишь. Она сможет украсть достаточно, чтобы прокормить нас еще несколько месяцев. Я знаю, что делаю, а ты должна больше ей доверять. Она всегда заботилась обо мне. И о тебе тоже.
– Ну и где же она в таком случае? Ана говорила про три дня. Прошло четыре. Тебе следовало отпустить меня – или хотя бы Софию – следом за ней, – я невольно повышаю голос. – А вдруг жрец Атока взял ее в плен? Ты не думала об этом?
– Хватит, – обрывает меня Каталина. – Перестань, Химена. Какой толк от этих разговоров?
По рукам пробегают мурашки. Я нечасто слышу свое настоящее имя. Когда Ана впервые привезла меня в крепость десять лет назад, она тайно поменяла нас с Каталиной. В те времена ее осторожные родители старались не появляться на публике и не подпускали к дочери никого, кроме родственников. Но все они погибли во время восстания. И когда Ана надела на меня роскошное платье маленькой кондесы, никто из иллюстрийцев не усомнился в моей личности. Они верили, что именно я истинная наследница престола и их последняя надежда в борьбе за трон, и тщательно скрывали меня от Атока.
С тех пор Каталину зовут Андреа. Только двое детей Аны, София и Мануэль, знают правду, но по привычке называют меня кондесой, как и все остальные.
– Жрец Атока и его приспешники не оставляют попыток перейти через мост, – говорю я. – Ты не можешь просто раздать наши неприкосновенные запасы. Если лаксанцы переправятся через реку, мы не переживем осаду без продовольствия.
Каталина поджимает губы.
– Тише. Тебя могут услышать. Теневая магия Аны защитит нас от жреца.
Если Ана все еще жива. Ссутулившись, я задумчиво запускаю пальцы в волосы. Когда Ана рассказала мне о своих планах по поводу вылазки в Ла Сьюдад под прикрытием, я была против. Город кишит стражниками Атока, а Ана уже не так молода, как раньше. Но ходят слухи, что его мощнейшее оружие – Эстрейя – куда-то пропало, и если это правда, то сейчас самый подходящий момент наконец-то нанести удар по лаксанцам.
Я хотела пойти с ней, но она даже не стала слушать. У нее всегда один аргумент: я должна выполнять свою работу. В детстве мне казалось, что быть фальшивой кондесой легче, чем жить на улице среди людей, которые убили мою семью и разрушили мой дом. Но тогда я не понимала, что взамен жертвую собственной личностью.
Да, это честь – защищать Каталину. Отдать за нее жизнь, если понадобится. И, несмотря на все мои обязательства, на долгие годы жизни в роли другого человека, я все равно люблю ее. Как сестру – и как нашу будущую королеву.
Однако иногда эта любовь просто душит меня. Я молча взываю к Луне, чтобы Ана вернулась целой и невредимой. Ее миссия очень важна, ведь мы должны убедиться в исчезновении Эстрейи. Ана знает город лучше всех – пожалуй, кроме Мануэля, который отправился в дальние края Инкасисы, чтобы заручиться поддержкой союзников. А их осталось не так уж много. Большинство племен присягнули на верность самозванцу, а несогласным не хватает духу поднять восстание. И все же Ана раз за разом отправляет Мануэля во все уголки королевства. Восхитительное упорство. Именно благодаря этому нам удавалось выживать на протяжении стольких лет. Каталина права. Ана разберется. По-другому просто не может быть.
– Мне нужно почитать по звездам. Вдруг там будет что-нибудь по поводу Аны?
Я натянуто улыбаюсь. Как же ей хочется обнадежить себя!
– Buena suerte[11]. Я сейчас подойду.
Каталина уходит, и я заканчиваю ткать нижний ряд. Крепко завязываю свободные нитки, чтобы ткань не распустилась, и вешаю готовый гобелен на стену. Потом навожу порядок на рабочем месте. Оставшуюся шерсть – обратно в корзину, обрывки – в карман. Затем я сгребаю лунную пыль, осыпавшуюся с ткани, и аккуратно собираю в заранее подготовленный холщовый мешочек. Если вдохнуть этот сверкающий порошок, можно заснуть глубоким, тяжелым сном без сновидений. К сожалению, на меня это не действует.
Вздохнув, я отправляюсь в нашу с кондесой комнату. В крепости почти нет мебели, и убранство нашей спальни тоже весьма скромно: узкая кровать, комод, тумбочка и одна подушка. Белая краска на стенах давно выцвела и приобрела грязновато-серый оттенок.
Почти вываливаясь из окна, Каталина напряженно всматривается в небо через потертый бронзовый телескоп. Она наклоняется еще сильнее, и я задерживаю дыхание, чтобы не вскрикнуть. Ее всегда веселит, когда я волнуюсь.
Иллюстрийская магия – магия ночного неба – проявляется по-разному и в разном возрасте. Некоторым доступны лишь несложные формы – например, они могут не спать по ночам. Мануэль наделен даром лунного зрения, которое помогает ему лучше видеть, когда солнце опускается за горизонт. София может освещать темные помещения. Другие повелевают приливами. Многие из бойцов нашей армии получают особую силу по ночам и становятся такими же опасными, как звери, выходящие на охоту при свете Луны.
Я умею ткать из лунного света. А Каталина читает по звездам и созвездиям высоко-высоко над нами. Вглядываясь в ночное небо, она наблюдает за перемещением тонких сияющих линий. Способный и хорошо обученный иллюстрийский звездочет может безошибочно расшифровывать послания, начертанные в небесах, но для этого требуются многолетняя упорная практика и особое благоволение Луны.
Раньше мы полагались на мнение нашего звездочета при принятии всех важных решений. Но последний, кто мог точно считывать послания звезд, погиб во время восстания. Теперь у нас осталась лишь Каталина. А ее предсказания редко сбываются.
– Есть что-нибудь?
– Возможно. – Каталина, прищурившись, вглядывается в темноту. – Не знаю. Наверное, ничего.
Понятно. Значит, ответ отрицательный.
Каталина останавливает на мне напряженный взгляд.
– Ну почему это так трудно? Даже если я вижу что-то дельное, я слишком боюсь рассказать об этом. А вдруг ошибусь?
– Наловчишься еще, – отвечаю я, прислонившись к арке.
– Откуда ты знаешь? – Каталина зевает и трет глаза.
– Потому что все приходит с опытом. – Я киваю в сторону двери. – По-моему, на сегодня тебе уже достаточно. Пошли спать. Я принесла тебе лунную пыль.
Каталина прячет телескоп под мышку и с благодарностью улыбается.
Я падаю на кровать.
– Засыпаю на ходу. Только не вздумай пихать меня посреди ночи.
Усмехнувшись, Каталина уютно устраивается рядом.
– А ты вечно воруешь одеяло.
– А у тебя единственная подушка во всей крепости.
Каталина толкает меня локтем. Я ловко выхватываю подушку из-под ее головы и бросаю сверху. Каталина с хохотом уворачивается.
– Верни подушку, деревенщина!
Я усмехаюсь и наношу еще один удар. Изобразив обиду, Каталина отбирает подушку и прячется под одеялом. Сейчас можно расслабиться и ненадолго забыть о ролях, которые мы играем каждый день. Ведь не только я скрываюсь под чужим именем.
Она широко раскидывает руки, и меня так и подмывает спихнуть ее с кровати. Но я не делаю этого, и наступает приятная тишина. Мы молча смотрим в потолок, погрузившись в размышления. Я снова вспоминаю о пустых корзинах из-под еды.
– Ты права, – шепотом говорит Каталина. – Странно, что она еще не вернулась.
Я поворачиваюсь, достаю из кармана мешочек лунной пыли и протягиваю ей.
– Постарайся не думать об этом. Готова?
– Не надо тратить ее на меня. Постараюсь заснуть сама.
Я пристально смотрю на Каталину.
– Ты же знаешь, я всегда могу добыть еще.
– Сколько же тебе придется прясть, если твоя голова сейчас занята тем, как нас всех прокормить? – спрашивает она, избегая моего взгляда.
– Каталина…
– Прости, – сдавленно говорит она. – Признаю, я была не права. Просто эти пайки и так ничтожны… Lo siento[12].
Понимаю: это очень заманчиво – дать людям хоть какое-то утешение, пусть даже совсем небольшое. Она не может быть кондесой – по крайней мере публично, – поэтому старается как можно больше помогать мне и общаться с людьми.
Я крепко обнимаю ее плечи. Я не знаю, что нам теперь делать, но могу хотя бы помочь заснуть.
– Может, все же попробуешь отдохнуть? Возьми лунную пыль.
Она кивает.
Я сдуваю горстку сверкающей пыли ей в лицо. Действует практически мгновенно. Закрыв глаза, Каталина уютно устраивается на подушке.
Она кажется такой юной, когда спит. Я подтягиваю ее одеяло повыше, под самый подбородок, и тоже прикрываю глаза. Голова трещит от мыслей об Ане и наших скудных запасах еды, и я в сотый раз сожалею о том, что лунная пыль не действует на меня. Ана выполняет столько важных задач: организует сопротивление, обороняет крепость, обеспечивает выживание всего нашего народа. А от нас требуется поддерживать порядок, пока ее нет.
Я просыпаюсь от громкого стука с полным ощущением, будто только что сомкнула глаза. Каталина сидит рядом со мной и спросонья растирает лицо. Открывается тяжелая деревянная дверь, и в комнату энергично входит София в боевом облачении – тунике с длинными рукавами и толстым кожаным поясом, на котором висит меч. На ее ногах потертые кожаные сапоги с потайными кармашками, где скрываются тонкие острые ножи.
– Надеюсь, ты принесла кофе, – бормочу я. – Много кофе. Con azúcar[13].
– Сахара нет, – отвечает София.
Конечно же нет.
– Зачем ты встала так рано? Сегодня какие-то учения, о которых я не знаю?
София подходит к окну. Ее лицо выражает мрачную решимость.
– Враг наступает. Они уже подошли к мосту.
Глава вторая
Я ВЫПРЫГИВАЮ ИЗ КРОВАТИ, сбрасывая одеяло, будто оно загорелось.
– Сколько их? Они перешли через мост? Неужели магия Аны…
София поднимает руку.
– Лаксанцы не воины. Они просят разрешения перейти мост, потому что пришли с посланием от Атока.
– Разрешения? – переспрашиваю я.
С тех пор как произошел переворот, ни один лаксанец не спрашивал разрешения войти в иллюстрийскую крепость. Они требовали впустить их, либо жрец Атока задействовал кровяную магию, чтобы выпытать дорогу у какого-нибудь наивного иллюстрийца и перебраться через мост.
– Кондеса, как вы планируете действовать? – спрашивает София.
Я открываю рот, чтобы ответить, но тут понимаю: она обращается не ко мне. Взгляд Софии направлен на Каталину.
Сжимаю зубы. Я ничего тут не решаю. Я лишь исполнитель. В голове постоянно звучит голос Каталины; она управляет моими мыслями и иногда даже чувствами. Я прекрасно осознаю свою роль, но от этого не легче. Я тоже хочу быть услышанной. Иногда я испытываю тайное удовлетворение, когда выхожу из себя. В эти редкие минуты проявляется мое истинное «я».
Каталина теребит уголок одеяла.
– Твоя мать еще не вернулась?
– Нет, – мрачно отвечает София.
Хмурюсь. Это плохо. Очень, очень плохо.
– А от Мануэля есть новости? – с надеждой спрашивает Каталина.
– Он не писал уже несколько месяцев, – говорит София, качая головой.
– Что за ерунда. Нужно отправить кого-нибудь за ней. За ними, – вмешиваюсь я. – Сколько человек она взяла с собой?
– Четверых. Я уже отдала приказ направить поисковый отряд. – София приглаживает рукой густые темные волосы – точно таким же жестом, как и ее мать.
– Хорошо.
Каталина делает глубокий вдох, выпускает из рук краешек одеяла и выпрямляется. Твердым, уверенным голосом она произносит:
– Заберите у них оружие. Пропустите их. Снимите повязки с глаз, только когда они перейдут через мост. Мы выслушаем их послание, а когда Ана вернется, решим, как действовать дальше.
– Ты уверена? – спрашиваю я. – Все в любой момент может пойти не по плану. Еще ни один лаксанец не переходил этот мост. А вдруг они что-то задумали?
– Я хочу выслушать их послание. – Каталина напряженно смотрит на Софию. – Лучше знать наверняка, чего хочет Аток, не так ли?
София кивает.
– Нас больше, чем их. Думаю, мама поступила бы так же.
При упоминании Аны Каталина немного расслабляется.
– Тогда займись этим.
София уходит – без лишних слов и не оглянувшись.
От мысли о переговорах с лаксанцами становится дурно. Если бы на их месте были мы, Аток, скорее всего, прогнал бы нас от ворот замка. Или еще хуже. Многие иллюстрийские шпионы сгинули в его подземельях. Умерли от голода, в полном одиночестве и темноте. Каким бы важным ни было их послание, мы не можем пропустить их через мост. Это слишком рискованно.
Но кондеса решила иначе.
– Выбери, что мне надеть, – говорю я. – Только не слишком вычурное, пожалуйста.
– Я бы с удовольствием встретилась с гонцом сама.
С трудом подавляю желание уколоть кондесу заколкой.
– И свести на нет годы тщательного планирования? Я – твое прикрытие.
И тут мне становится не по себе от собственных слов. Это опасно. Причем не только для нее, но и для меня.
Каталина скрещивает руки на груди. Она и сама понимает, что нельзя забывать об осторожности. Когда лаксанцы захватили Ла Сьюдад, узурпатор отдал приказ искать последнюю наследницу иллюстрийской короны по всей Инкасисе. Но к тому времени Ана, командир королевской гвардии, уже успела запереть Каталину в крепости и спрятать от посторонних глаз – и лаксанских, и иллюстрийских. Уже тогда Ана не доверяла никому: слишком уж отчаянным было наше положение.
По венам медленно растекается жгучий гнев. Аток убил тетю Каталины – иллюстрийскую королеву – и моих родителей, устроив разрушительное землетрясение, которое уничтожило все иллюстрийские районы Ла Сьюдад. При помощи Эстрейи он созвал призраков и выпустил в город. Тысячи беспомощных иллюстрийцев умирали с душераздирающими криками и мольбами о пощаде. Несмотря на прошедшие годы, я до сих пор испытываю ужас, вспоминая об этой страшной бойне.
Я хочу, чтобы кондеса взошла на трон. Я готова на все ради этого – драться, воровать, лгать и убивать. Меня ничего не смущает. Самое главное – обеспечить Каталине надежное будущее. И хотя бы немного приблизиться к той жизни, о которой я всегда мечтала. Не притворяться кондесой и не размахивать мечом во время занятий. Я бы хотела ткать гобелены, научиться готовить и побывать в разных уголках Инкасисы. Но пока жив Аток, все это неосуществимо.
Каталина внимательно смотрит на меня, склонив голову набок.
– Ты выглядишь так, будто собираешься кого-то убить.
– В смысле?
– В тебе есть что-то… дикое. Что-то случилось?
Я качаю головой. Нужно сосредоточиться. Сегодня я защищаю честь нашей будущей королевы.
Переглядываемся. Мы никогда не обсуждали, каково это – поменяться ролями: я не хотела бы озвучивать многие мысли и чувства. Знает ли она, сколько злости накопилось во мне за это время?