А Юлиан, привязав поводья Тарантона к железному крюку у торца Портового Дома, уже поднимался по каменным узким ступеням вверх, на второй этаж. Там, пройдя через длинный и тесный коридор и разминувшись со снующими туда-сюда работниками, он постучал в крепкую дверь, а затем вошел.
В кресле, склонившись над кипой бумаг, сидел громоздкий мужчина с массивным лицом и относительно умными глазами того человека, что может считать, писать, вести учет и выполнять некоторые важные приказы, не вникая в их цель.
Зачесанные назад темные волосы с серебром седины и проплешиной на макушке украшали оловянные трубочки, которые постоянно спадали. Уже бы стоило и отказаться от них, но мужчина в возрасте так отчаянно цеплялся за воспоминания молодости о некогда пышной шевелюре, что и не подумывал об изменении облика. Даже одежда поросшего знатным пузом Портового Управителя была неподобающе молодой – шаровары с рубахой.
Вместо них бы тоже надлежало надеть длинное платье, да поверх набросить какой-нибудь табард – именно так и выглядели пожилые люди Ноэля – но нет, живот размером с рост мужчины забавно колыхнулся под шароварами, когда Кавиан увидел вошедшего графа Лилле Адана и приподнялся.
– Ваше сиятельство! Да осветит солнце ваш путь! – проревел смиренно Управитель.
– Здравствуй, Кавиан.
– Уж близится закат и, если я вижу вас здесь, то дело важное? Да вы присаживайтесь, Ваше сиятельство!
– Спасибо, Кавиан.
Убрав с кресла стопку журналов с отчетами по швартовкам, Юлиан осторожно присел в крепкое кресло и достал из сумы несколько скрученных бумаг.
– Происходило что-нибудь интересное со дня моего последнего посещения?
– Все как обычно, господин. Полный порт кораблей, а грузчики работают не покладая рук. Разве что…
– Что?
– Да морские чертята плешь проели уже… – Кавиан неосознанно почесал почти лысую макушку. – За последнюю неделю, кажется, собрались со всего Альбо к нам в бухту… Черти бы их побрали! А, тьфу! Они ж и есть черти… Не знаю, что на них нашло, облепили наш порт, никак не выгнать.
– Совсем не уходят?
– Нет! И даже больше! За час до вашего прибытия напали толпой на рыболовное суденышко Лаврейя, стали потрошить рыбу, вытаскивали ее из бочек и шипели на рыбака. Представляете? Еле отогнали наглецов палками.
Значит, наги не ошиблись. Юлиан испустил усталый вздох и подпер лоб пальцами, один из которых был украшен родовым перстнем с сапфиром.
– Неужели тебе такое поведение чертят ничего не напоминает, Кавиан? Ты же на посту Управителя уже более двадцати лет.
– Напоминает, – вздрогнул крупной дрожью Кавиан и сжал испуганно губы. – Но ведь он просыпается раз в пятнадцать лет, а прошло лишь четырнадцать, господин! Ни разу еще его пробуждение не сбивалось с графика!
– Наги сказали сегодня, Кавиан, что Ноэльский Левиафан проснется со дня на день.
Лицо Портового Управителя сделалось смертельно бледным, а на лбу капельками пота выступила испарина, что прорезала словно ножом морщины широкого лица и сделала их куда глубже и отчетливее. Из груди вырвался стон отчаяния от убытков и смертей, что последуют в ближайшие полгода, а пальцы нервно затеребили любимые бумаги. От них Управитель почувствовал легкое успокоение.
– Свяжись с Плениумом, Кавиан. Пусть срочно вышлют гонцов в земли Альбаоса: Линдул, Белый Афолеон, Бесовской приют и Лоракко. А на юге в Анеф-Арай, Золотой Ноам, Дасиандру и в Лоо.
– А в Сентопию?
– И туда тоже, – задумавшись, Юлиан передал бумаги в руки портового Управителя.
– Ох, Осте Осте… В прошлый раз он до месяца Холонна поглотил больше двадцати кораблей, которые не знали или знали, но рискнули выйти в море. Что же будет в этом году…
– Да… Будет что-то страшное.
– Мы же не успеем уведомить всех, господин. А наги не могли ошибиться, ваше сиятельство?
– Нет. Четырнадцать лет назад они меня предупредили ровно за два дня до пробуждения. Да и ты должен видеть все своими глазами, Кавиан. Чертята тоже все чувствуют.
– Да-да… Ох, как жаль.
Повторив позу своего господина, Кавиан тоже подставил ручищу под гладко выбритый подбородок и горестно посмотрел в окно. Там солнце закатывалось за горы на мысе Голубого когтя. Стремительно темнело.
С закатом порт вмиг опустел, и лишь караул теперь поскрипывал досками, а оживленная толпа переместилась на улицы города. Там свои двери открыли бордели, которые давали морякам тепло и любовь за пару десятков бронзовичков. Если же получившему хорошую маржу и оголодавшему по особой ласке мужчине хотелось чего-то посвежее, то и для таких находились барышни. Барышни не громко зазывающие с окон борделей, а тихо ждущие своих клиентов в покоях, куда их приведут Сводницы.
Все та часть Луциоса, что находилась ближе к порту, отчего и называлась Портовым районом, ночью оживала и вела распутный образ жизни, в отличие от более спокойного и размеренного Верхнего района.
– Я вас понял, мой господин. Я немедленно отправлюсь по домам Плениума, разбужу всех нужных людей. И также отошлю гонцов со срочными письмами куда надобно.
– Да, Кавиан. Нам предстоят тяжелые полгода.
– Господин Лилле Адан. У нас же полный порт кораблей. Да вы же сами знаете, что в месяце Осте всегда оживление.
– Я не уверен, что они смогут добраться до своих городов целыми и невредимыми, Кавиан. Но и не буду утверждать, что Левиафан уже проснулся.
– Вот и я о том же, Ваше сиятельство… Что делать?
– Переговори со всеми. Объясни ситуацию и посоветуй остаться в Луциосе до зимы… Но не все согласятся. Увы, мы не имеем власти их задерживать силой. Если они захотят покинуть порт, пусть делают это как можно быстрее, в течение одного-двух дней.
– Осте, за что? Дюжи, пощадите, – уныло уронил голову на тяжело вздымающуюся грудь Портовый Управитель.
– Перестань молиться Кавиан, – поморщился Юлиан. – Тот, кого не существует, не сможет помочь – это мир демонов без богов.
С этими словами Юлиан поднялся с кресла, глядя в разбавленную огнями Луциоса ночь за окном. Торопливым шагом он покинул кабинет портового Управителя и оставил того в смятенном состоянии. Наконец, через пару минут толстое тело поднялось. Кавиан поправил широченные в талии шаровары и посмотрел вниз, на ящики стола. Он в полуоткрытом ящике некоторое время наблюдал лежащую поверх бумаг монетку из бронзы, без каких-либо обозначений или гравировок – это был символ Элеаноры, дюжа плодовитости. Вспомнив слова графа про то, что в этом мире нет богов, а молиться им – бессмысленно, Кавиан вздохнул и закрыл ящик, а затем тяжелой походкой пошел искать помощников.
Масштаб надвигающейся трагедии был невероятен. Все знали про Ноэльского Левиафана, но до этого года чудовище, живущее в Лилейском проливе более одиннадцати веков, всегда следовало особому расписанию. И под него подстроились все портовые города. Раз в пятнадцать лет все порты закрывались, и с весеннего месяца Осте до зимнего месяца Холонна торговля морем полностью прекращалась, а грузы доставляли земными маршрутами.
И, увы, других путей с Севера на Юг, кроме как через пролив между Лилейским островом и Ноэлем, не существовало. Лилейский остров был огромен, а течения севернее него столь яростны и опасны, что лишь у неопытного штурмана либо полного дурака могла зародиться мысль избрать этот путь.
Вместе с тем, по словам Нюй Кха, на западе и севере от Лилейского острова жило еще одно племя нагов, более дикое и свирепое, не желающее общаться с людьми. Они не владели человеческой речью. Эти наги из рода Ойх, по словам все того же Нюй Кха, безжалостно топили корабли, и Юлиан подозревал, что именно их заслуги приписывали коварному Ойхскому течению. Граф Лилле Адан ни разу не видел никого из представителей этого племени, но сказанному Нюй Кха верил, потому что наг, в отличие от людей, врать не любил и не умел.
***
Покинув опустевший порт, Юлиан верхом на Тарантоне направился обратно в особняк. Путь занял пару часов, и ближе к полуночи Старейшина ловко выскользнул из седла и передал лошадь в руки заботливому конюху. Сам же он погрузился в мрачные думы и, не видя ничего вокруг, поднялся по темной лестнице во мраке к спальне. Ступая по пышному ворсу ковра, он со сложенными за спиной руками медленно вошел в комнату.
Там при бледном свете полной луны сидела в кресле в белом платье Фийя и мечтательно смотрела на усыпанное звездами небо. Все свое свободное время молодая женщина проводила либо в грезах, чуть прикрыв веки, либо с вышивкой в руках.
Так и сейчас, несмотря на острый слух, служанка из-за мечтательного полузабытья не услышала мягких шагов графа и вздрогнула от отворившейся двери. Когда же темно-серые глаза увидели во мраке дверного проема знакомый силуэт, блуждающее на лице состояние отрешенности и мечтательности, что, возможно, было и состоянием самой души служанки, сменилось на радость.
– Вы вернулись?
– Конечно, Фийя. Как я могу не вернуться – этой же мой дом, – улыбнулся столь простодушному вопросу Юлиан.
– Что же случилось, тео Юлиан?
В нахмуренных бровях и гробовом молчании служанка различила тщательно скрываемое сильное переживание и, понимая, что случилось нечто плохое, подскочила с кресла. Она стала снимать с графа вещи, а тот, пребывая мыслями где-то у Лилейских островов, не мешал ей и лишь растерянно поднимал и опускал конечности по просьбе Фийи.
– Вы даже не запрещаете мне помогать раздевать вас. Значит что-то страшное… – испуганно прошептала девушка и ее круглое личико застыло в маске ужаса.
– Да. Спящий проснулся…
– И что? Он же всегда просыпается, тео Юлиан, – Фийя непонимающе похлопала большими глазами. С возрастом она не стала сильно умнее.
– Фийя, Фийя… Он проснулся на год раньше. И мы не успеем предупредить всех. Пока гонцы на лошадях достигнут самых отдаленных земель, например, северного Лоракко или южного Анеф-Арайя, то пройдет почти два месяца.
– Вы хотите сказать, что эти два месяца корабли будут плавать туда-сюда и не знать, что Спящий не спит?
– Да. Часть кораблей также покинет Нериумовскую бухту, потому что, во-первых, не каждому по карману обеспечить проживание в Луциосе экипажа до зимы, а, во-вторых, у всех горят сроки, Фийя. И многие будут, молясь всем богам, северным и южным, рисковать своей жизнью с надеждой, что пронесет, и они не столкнутся со Спящим.
– Так очень много людей погибнет, тео Юлиан?
– Да, Фийя, – с тяжелым вздохом ответил граф Лилле Адан, который за тридцать лет уже привык к столь наивным вопросам.
Пока служанка, чуть прикусив губу, наблюдала за господином, тревожно меряющим спальню широкими шагами из угла в угол, находясь лишь в исподнем, Юлиан не знал, что делать. Он чувствовал полную беспомощность перед сложившейся ситуацией и даже не смотрел в сторону раскрасневшейся и горящей Фийи.
– Фийя, подай мне домашний костюм, пожалуйста.
– Вы не будете дремать со мной?
– Нет, я же сказал домашний костюм, Фийя. Я поработаю в кабинете, сейчас не до сна, – терпеливо повторил свою просьбу граф.
– Как скажете, тео Юлиан.
По простодушной мордашке женщины скользнуло легкое негодование, которое, впрочем, тут же стерлось из-за промелькнувшей какой-то совсем не относящейся к делу мысли. И служанка, пожав плечами, вприпрыжку поскакала к шкафу и достала оттуда расписной серебряными нитями халат с темными штанами.
После слов благодарности Юлиан с самым смурным видом покинул спальню и спустился на второй этаж, а там заперся в кабинете, где просидел над отчетами до самого утра. Впрочем, за всю ночь ни один так и не был обработан. Встревоженным взглядом граф смотрел сквозь бумагу куда-то вдаль, стараясь сознанием проникнуть в будущее, раздвинуть его туманные материи и найти решение, которого, вполне возможно, и не существовало в данной ситуации.
А Фийя, чуть печально вздохнув, распустила свои многочисленные косички, сменила платье на ночную сорочку и заползла под легкое хлопковое одеяло. Лишь курносый нос и непрестанно хлопающие глаза выглядывали из-за него, рассматривая висевшую на стене напротив кровати картину с морскими пейзажами.
Когда обращенное к бухте окно посветлело и наступило утро, в кабинет вошел болезненно худой мужчина. Тихой и осторожной походкой он приблизился к дивану у окна и грациозно сел на него, закинул нога на ногу. Казалось, он о чем-то напряженно думает, но на самом деле вечная задумчивость и колкий взгляд из-под бровей были присущи этому бледному лицу всегда. Несменяемая красная пелерина сегодня была надета поверх светло-серого, почти белоснежного платья с золотыми пуговицами.
– Доброго утра, учитель, – вежливо поздоровался Юлиан и пропал глазами дальше в отчете, в который смотрел всю ночь.
– Чтобы утро было добрым, нужно начинать его не с бумаг, Юлиан, а с бодрящего напитка.
По губам пожилого мужчины скользнула лукавая улыбка, а граф Лилле Адан поднялся из-за стола и присел на диван рядом с Вицеллием. Тот достал из поясной жесткой сумы склянку крови, клацнул по ней деловито ногтем, затем передал в руки Юлиана.
– Борькор, Белая Роза или Ксимен? – спросил молодой граф, принимая маленькую, размером с палец, склянку.
– Слепая доверчивость хуже вечной подозрительности, Юлиан, – настороженный взгляд Вицеллия стал более острым. – Если бы вместо меня был мимик, либо в мое тело подсадили сотрапезника, ты бы уже умер от своей тряпочной доверчивости. Сколько лет я уже пытаюсь тебе внушить, что осторожный всегда умирает последним, Юлиан.
Граф Лилле Адан виновато улыбнулся, достал пробку и, двумя пальцами удерживая стеклянный сосуд, принюхался, прикрыл глаза и посмаковал запах. Маслянистый оттенок, сладковатые еле уловимые нотки. Тончайше настроенное обоняние различило совсем легкую примесь какого-то парфюма и еще что-то…
– Вы добавили выжимку из олеандра, чтобы сбить меня со следа, учитель.
С этими словами, продолжая принюхиваться и не сводя глаз с Вицеллия, который вздернул ехидно брови, Юлиан капнул из сосуда на палец и облизнул жидкость. Затем, с широкой улыбкой от уха до уха, запрокинул голову и залил кровь из склянки в рот.
– Белая Роза, которую вы попытались выдать за Голубой Олеандр.
– Да, верно. Хотя редкий дурак будет маскировать один яд другим. Как ощущения?
– Никак. Доза была небольшой.
– Для тебя да, – Вицеллий Гор’Ахаг подпер указательным пальцем с массивным золотым кольцом висок, впалые глаза хитро улыбались, а веномансер вкрадчиво спросил. – Но даже для меня эта доза смертельна. Как быстро бы я умер, Юлиан?
– Хм… Семь, может десять минут.
– Нет. Раньше, из-за больного сердца. А симптомы?
– Паралич и отказ сердца.
– Да, хоть что-то да запомнил. Хороший из меня учитель.
– Хороший… – эхом вторил граф и интеллигентно улыбнулся.
Вдруг старый веномансер что-то вспомнил и обвиняюще покосился на ученика, к которому его пригласил друг почти тридцать лет назад, когда Гор’Ахаг после жуткого скандала решил покинуть службу у Его Величества.
– Ты забыл принять вчера смесь.
– Не до того было, учитель, – Юлиан прикрыл глаза и откинулся назад. – Со дня на день все побережье будет усыпано обломками кораблей, словно костьми. А сами человеческие кости будут перевариваться в желудке у Спящего.
Очень худыми пальцами Вицеллий Гор’Ахаг погладил свое золотое выпуклое кольцо в виде паука, лапки которого служили ободком. Из-под темных бровей молодого графа ощупывал вечно настороженный и чуткий взор старого веномансера, но процесс изучения прервала дрожь. Она пробежала по лицу и телу вампира, и он болезненно сморщился, а круги под глазами стали темнее и отчетливее.