Избавляет их «бычок» – олицетворение крестьянской веры в помощь поднебесной Мать-сырой-земли. Бычок уносит их на себе, и когда медведь настигает беглецов, дважды простецки «залепляет» медвежьи глаза грязью (побеждает в споре земными, бесхитростными доводами). Тот убегает «на сине море глаза промывать» (пытается отыскать смысл, потерянный в споре) и опять нагоняет беглецов. Тогда бычок вручает царевичу «гребешок» и платок-«утиральник» (что означает соху и вспаханную ниву). Тот бросает их «позадь себя» (становится земледельцем), и перед медведем вместо древесной чащи встаёт «густой лес» (колосящиеся хлеба), а затем разливается «огненное озеро – волна из края в край бьет» (поле зрелой, золотой ржи, переливается под ветром).
Медведю-жрецу, властелину лесного царства, за его пределы хода нет. На «поляне» (опушке леса) бычок показывает царским детям «большой славный дом». Здесь начинается иная жизнь. Переход к ней знаменует обряд почетных похорон «бычка» в священном костре (огненном храме небесного света).[46] Спаситель детей заповедует: «сожгите меня, а пепел посейте на трех грядках: на одной грядке выскочит конь, на другой собачка, а на третьей вырастет яблонька». Дети не хотят расстаться с бычком (отказаться от скотоводческих обычаев), но он предрекает им наступление новой жизни селян: возделывание земли «на грядки» с помощью коня, охоту с собакой и садоводство.
Последняя часть, несомненно, добавлена позже, когда смысл древней притчи был забыт. В сказке о поиске Иваном-царевичем сестры, обольщённой и украденной змеем, всплывают сказочные образы, не связанные с предшествующим повествованием: шестиглавый змей, избушка на курьих лапках, Баба-яга костяная нога. Рассказ о медвежонке, волчонке и собачке, которые помогают Ивану-царевичу победить змея и освободить сестру (в других текстах – невесту), явно противоречит смыслу притчи о противостоянии свето-солнечной веры крестьян-земледельцев с первобытными «медвежьими» верованиями в подземные воскрешающие силы.
Баба-яга
Жили-были муж с женой и прижили дочку, а жена-то и помри. Мужик женился на другой, и от нее прижил другую дочь. Вот жена и невзлюбила падчерицу, нет житья сироте. Думал, думал наш мужик и повез свою дочь в лес. Едет лесом – глядит: стоит избушка на курьих ножках. Вот и говорит мужик:
– Избушка, избушка! Стань к лесу задом, а ко мне передом.
Избушка и поворотилась.
Идет мужик в избушку, а в ней баба-яга: впереди голова, в одном углу нога, в другом – другая.
– Русским духом пахнет! – говорит Яга.
Мужик кланяется:
– Баба-яга костяная нога! Я тебе дочку привез в услуженье.
– Ну, хорошо! Служи, служи мне, – говорит Яга девушке, – я тебя за это награжу.
Отец простился и поехал домой. А баба-яга задала девушке пряжи с короб, печку истопить, всего припасти, а сама ушла. Вот девушка хлопочет у печи, а сама горько плачет. Выбежали мышки и говорят ей:
– Девица, девица, что ты плачешь? Дай кашки, мы тебе добренько скажем.
Она дала им кашки.
– А вот, – говорят, – ты на всякое веретёнце по ниточке напряди.
Пришла баба-яга:
– Ну что, – говорит, – все ли ты припасла?
А у девушки все готово.
– Ну, теперь поди – вымой меня в бане.
Похвалила яга девушку и надавала ей разной сряды. Опять яга ушла и еще труднее задала задачу. Девушка опять плачет. Выбегают мышки:
– Что ты, – говорят, – девица красная, плачешь? Дай кашки; мы тебе добренько скажем.
Она дала им кашки, а они опять научили ее, что и как сделать. Баба-яга опять, пришедши, ее похвалила и еще больше дала сряды <…>. А мачеха посылает мужа проведать, жива ли его дочь?
Поехал мужик; приезжает и видит, что дочь богатая-пребогатая стала. Яги не было дома, он и взял ее с собой. Подъезжают они к своей деревне, а дома собачка так и рвется:
– Хам, хам, хам! Барыню везут, барыню везут!
Мачеха выбежала да скалкой собачку.
– Врешь, – говорит, – скажи: в коробе косточки гремят!
А собачка все свое. Приехали. Мачеха так и гонит мужа – и ее дочь туда же отвезти. Отвез мужик.
Вот баба-яга задала ей работы, а сама ушла. Девка так и рвется с досады и плачет. Выбегают мыши.
– Девица, девица! О чем ты, – говорят, – плачешь?
А она не дала им выговорить, то тоё скалкой, то другую; с ними и провозилась, а дела-то не приделала. Яга пришла, рассердилась. В другой раз опять то же; яга изломала ее, да косточки в короб и склала. Вот мать посылает мужа за дочерью. Приехал отец и повез одни косточки. Подъезжает к деревне, а собачка опять лает на крылечке:
– Хам, хам, хам! В коробе косточки везут!
Мачеха бежит со скалкой:
– Врешь, – говорит, – скажи: барыню везут!
А собачка все свое:
– Хам, хам, хам! В коробе косточки гремят!
Приехал муж, тут-то жена взвыла! (Аф., 102).
Баба-яга является в сказке бесстрастной вершительницей судьбы, испытывая силу и слабость человека. Смысл повествования прост: на жизненном пути доброта помогает обрести помощников и преодолеть все испытания, а злоба и жадность губят. Поздние записи сказок о Бабе-яге потеряли глубокий притчевый смысл. Образ отвратительной и свирепой ведьмы, колдуньи вытеснил память о мудрой колодейнице, следящей за солнечным коло (древнерусским календарём). Однако в северорусской сказке «Царь девица» она носит имя «старуха», «стара-матера женщина» (старица), хранит память о древнейших поверьях и обрядах, её жилище высится не на «курьих ножках», а «на турьей ножке, на веретенной пятке» и поворачивается сама собой, посолонь – вслед за солнцем, луной и звёздным небосводом. В этом святилище неба его служительница прядёт людские жизни: «шелков кудель точит и через грядку (брусок) просни (нити) мечет», «глазами гусей в поле пасёт» (следит за своими посланцами – вестниками судеб), «а носом в печи поварует» (готовит огненное варево – поддерживает негасимое пламя родовой жизни).[47]
Царевна-лягушка
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь с царицею. У него было три сына – все молодые, холостые, удальцы такие, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Младшего звали Иван-царевич. Говорит им царь таково слово:
– Дети мои милые, возьмите себе по стрелке, натяните тугие луки и пустите в разные стороны. На чей двор стрела упадёт, там и сватайтесь.
Пустил стрелу старший брат – упала она на боярский двор, прямо против девичья терема. Пустил средний брат – полетела стрела к купцу на двор и оказалась у красного крыльца, а на том крыльце стояла душа-девица, дочь купеческая. Пустил младший брат – попала стрела в грязное болото, и подхватила её лягуша-квакуша. Говорит Иван-царевич:
– Как мне за себя квакушу взять? Квакуша неровня мне!
– Бери! – отвечает ему царь. – Знать, судьба твоя такова.
Вот поженились царевичи: старший на боярышне, средний на купеческой дочери, а Иван-царевич на лягуше-квакуше. Призывает их царь и приказывает:
– Чтобы жёны ваши испекли мне к завтрему по мягкому белому хлебу.
Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
– Ква-ква, Иван-царевич! Почто так кручинен стал? – спрашивает его лягуша. – Аль услышал от отца своего слово неприятное?
– Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал тебе к завтрему изготовить мягкий белый хлеб.
– Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать. Утро вечера мудренее!
Уложила царевича спать, сбросила с себя лягушечью кожу – и обернулась душой-девицей, Василисой Премудрою. Вышла на красное крыльцо и закричала громким голосом:
– Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте мягкий белый хлеб, каков ела я у родного моего батюшки.
Наутро проснулся Иван-царевич, у квакуши хлеб давно готов – и такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Изукрашен хлеб разными хитростями, по бокам видны города царские и с заставами. Благодарствовал царь на том хлебе Ивану-царевичу и тут же отдал приказ трём своим сыновьям:
– Чтобы жёны ваши соткали мне за единую ночь по ковру.
Воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
Примечания
1
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 16 тт. Т. XIII. М.-Л.: Академия Наук СССР, 1949, С. 121. В другом письме поэт уточнял: «Вечерами слушаю сказки моей няни», имея в виду Арину Родионовну. Там же. С. 129.
2
В. А. Лёвшин, М. Д. Чулков. Русские сказки, содержащие древнейшие сказания о славных богатырях, сказки народные и прочие, оставшиеся через пересказывание в памяти приключения. В 10 тт. М.: Университетская типография Н. Новикова, 1780–1783.
3
В сборнике Афанасьева названия ряда сказок даны собирателями («По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре», «Звериное молоко», «Гусли-самогу-ды», «Соль», содержание других теряет цельность и символическую значимость («Солнце, Месяц и Ворон Воронович», «Зорька, Вечорка и Полуночка»), часть представляет собой видоизменённые былины («Сказка об Илье-Муромце, об Алёше-Поповиче, о Василии Буслаеве») и переводные легенды («Сказание об Александре Македонском»).
4
Байдин Валерий. Бессмертие крови // URL:https://rmvoz.ru/forums/index. php?topic=5072.0
5
Успенский Б. А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии // Исследования по русской литературе и фольклору. М.: Common place, 2018, С. 195.
6
Этот сборник бьи трижды издан в Женеве в 1870–1880 годах А. И. Герценом и революционными народниками.
7
Афанасьев А. Н. Предисловие ко 2-му изданию «Русские заветные сказки. Валаам, типографским художеством монашествующей братии. Год мракобесия» [Женева: Русская типография, 1878] // URL: https://www.litmir.me/br/?b=128579&p=1
8
При этом десятки из них А. Н. Афанасьев ранее включил в сборник «Русские детские сказки» (М., 1870), что можно обьяснить лишь извращёнными понятиями закоренелого холостяка и либерала-оппозиционера. В. Я. Пропп даёт текстам этого рода внутренне противоречивое определение «реалистические сказки» (поскольку, в тогж понимании, сказки должны были «отражать действительность»), более того, он без должных оснований утверждает, что «излюбленный <…> вид русской сказки – сказка бытовая, реалистическая по форме изложения, наполненная острым сатирическим содержанием». Пропп В. Я. Русская сказка. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1984, С. 77, 36, 82.
9
Д. К. Зеленин определял тексты такого рода как «бытовые рассказы-анекдоты». Зеленин Д. К. Великорусские сказки Пермской губернии. Пг.: Типография А. В. Орлова. 1914, С. 5 и сл.; А. И. Гуковский справедливо замечал по поводу сборника «Русские заветные сказки»: «немалая их часть, родилась в лакейской, а не в крестьянской избе», содержание всего сбонника «с равным основанием можно считать не только «антипоповским», но и «антимужицким»». Гуковский А. И. Не о всяких сказках вести сказ // Вопросы истории. 1967. № 1. С. 186, 185.
10
Позднейшие записи старинных сказок, искажающие их символическую образность, остались без необходимых истолкований не только в трёхтомнике Афанасьева, но и в последующих публикациях, напр.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. В 3 тт. М.: Государственное Издательство Художественной литературы, 1957–1958; Сборник великорусских сказок Архива Русского географического общества. В 2 вып. Пг.: Типография Российской Академии наук, 1917 (Записки императорского Русского географического общества по отделению этнографии; Т. 44); Русские сказки в записях и публикациях первой половины XIX века. М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1961; Шевцов А. А. Полное собрание русских сказок. Тома 1-17. М.: Роща, 1998–2019.
11
Ушинский К. Д. О народности в общественном воспитании (1856) // Он же. Собрание сочинений. В 2 тт. Т. 2. М.-Л.: Издательство Академии педагогических наук РСФСР, 1948, С. 122–123.
12
Буслаев Ф. И. Эпическая поэзия // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т. I. СПб.: Издание Д.Е. Кожанчикова, 1861, С. 1.
13
Трубецкой Е. Н. Иное царство и его искатели в русской народной сказке. М.: Издание Г. А. Лемана, 1922, С. 8.
14
Там же. С. 13–16, 19–23, 24–29, 37–40.
15
Там же. С. 41.
16
Ильин И. А. О национальном воспитании // URL: https://profilib.org/chtenie/143383/ ivan-ilin-put-dukhovnogo-obnovleniya-38.php
17
Ильин И. А. Слово, произнесённое на вечере русской сказки в Берлине 3 мая 1934 года // URL: https://omiliya.org/article/dukhovnyi-mir-skazki-ivan-ilin.html
18
Напр.: Зеленин Д. К. Указ. соч.; он же. Великорусские сказки Вятской губернии. Пг.: Типография А. В. Орлова, 1915; Соколовы Б. М. и Ю. М. Сказки и песни Белозерского края. М.: Издание Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук, 1915; Померанцева Э. В. Русские народные сказки. М.: Издательство Московского государственного университета, 1957; Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки. Л.: Наука, 1974: Аникин В. И. Русская народная сказка. М.: Учпедгиз, 1959.
19
Веселовский А. Н. Поэтика сюжетов // Веселовский А.Н. Собрание сочинений, Т. II, вып. I. СПб.: Издание Императорской Академии Наук, 1913, С. 500, 455.
20
James George Frazer «The Golden Bough: A Study in Magic and Religion» (18901915); Claude Levi-Strauss «Anthropologie structurale» (1958); Aarne Antti, Thompson Stith «The Types of the Folktale: A Classification and Bibliography. Second Revision» (1961) и др.
21
Веракса А. Н. О пользе волшебной сказки. Психоаналитический подход // URL: https://cyberleninka.ru/article/n/o-polze-volshebnoy-skazki-psihoanaliticheskiy-podhod/viewer
22
Патрушева С. В. Архетипы и жизненные сценарии в русских сказках. М.: Издательские решения, 2019 // URL: https://ridero.ru/books/arkhetipy_v_russkikh_skazkakh/freeText;
23
Антропософские интерпретации русских сказок: Кавтарадзе Г. А. О чём рассказывает русская сказка // URL: http://bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&g o=page&pid=13314; антропософские истолкования символики родственных со сказками русских былин: Прокофьев С. О. Пророческая былина. Ереван: Ной, 1992. С. 30. Автор истолковывает «особое отношение русского человека к своей земле и к той роли, которую при этом играет переживание света», с точки зрения «духовного познания /…/ современной михаэлической эпохи» (Там же. С. 34), при этом категория света является древнейшим архетипом русской культуры. См.: Байдин Валерий. Под бесконечным небом. Образы мироздания в русском искусстве. М.: Искусство – XXI век, 2018. С. 17–57; он же. Древнерусское предхристианство. СПб.: Алетейя, 2020. С. 84 и сл.
24
Пропп В. Я. Указ. соч. С. 23, 27; он же. Морфология сказки. Л.: Academia, 1928; он же: Исторические корни волшебной сказки. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1946.
25
Пропп В. Я. Русская сказка…, С. 196–197.
26
Там же. С. 101, 175.
27
Там же. С. 240.
28
Там же. С. 174.
29
Герменевтический метод в изучении сказок восходит к истолкованиям «сказочных мифов» и знаковых метафор в немецкой фольклористике середины XIX столетия, метод смысловой реконструкции опирается на идеи Ф. И. Буслаева о связи сказки и былины (Буслаев Ф.И. Славянские сказки // Отечественные записки. 1860. Т. СXXXII, № 10. Отд. I, С. 641–688.) и В. Н. Топорова о «языковой реконструкции мифа» (Топоров В. Н. Предыстория литературы у славян. Опыт реконструкции. М.: РГГУ, 1998. С. 9 и сл.; он же. К реконструкции бал-то-славянского мифологического образа Земли-Матери // Балто-славянские исследования 1998–1999. Вып. XIV. М.: Индрик, 2000. С. 240 и сл.
30
Этот образ восходит к праславянской эпохе и может быть соотнесен с «мифологическим героем, прошедшим через смерть, обретшем новую жизнь, с сюжетом глубинной связи умирания и возрождения». Иванов В. В., Топоров В. Н. Иван Царевич // Славянская мифология. М.: Эллис Лак, 1995. С. 204.
31
Трубецкой Е. Н. Указ. соч. С. 48.
32
Не затронут вопрос об иностранных заимствованиях и бродячих сказочных сюжетах. Об этом: Веселовский А.Н. Поэтика сюжетов (1897–1906) // Собрание сочинений. Т. II, Выпуск. I, Серия I, СПБ, 1913.