– Не могу передать, как мне понравилось, – сказал Гилберт. – Я собираюсь прийти еще раз и изучить ваши полки.
– Что ж, держи в тайне молодую леди, – сказал книготорговец. – Я не хочу, чтобы все вы, молодые агенты, пришли сюда, чтобы расстроить ее разум. Если она и влюбится в кого-нибудь в этом магазине, то только в Джозефа Конрада или Джона Китса!
Когда он уходил, Гилберт увидел, как Роджер Миффлин спорит с бородатым мужчиной, похожим на профессора колледжа.
– Карлайл – это Оливер Кромвель? – Говорил он. – Да, действительно! Прямо здесь! Вот это да, это странно! Это БЫЛО здесь.
Клуб кукурузных початков (вы можете пропустить эту главу, если не являетесь книготорговцами)
Книжный магазин с Привидениями был восхитительным местом, особенно по вечерам, когда его сонные альковы освещались ярким светом ламп, освещавших ряды томов. Многие прохожие, спотыкаясь, спускались по ступенькам с улицы из чистого любопытства; другие, знакомые посетители, заходили с тем же приятным чувством, которое испытывает человек, входя в свой клуб. Обычно Роджер сидел за своим столом в дальнем углу, попыхивал трубкой и читал, хотя, если какой-нибудь клиент начинал разговор, маленький человечек был быстр и стремился продолжить его. Лев разговоров только спал в нем, раззадорить его было нетрудно.
Можно отметить, что все книжные магазины, которые открыты по вечерам, заняты в часы после ужина. Может быть, истинные книголюбы – это ночные дворяне, отваживающиеся выходить только тогда, когда темнота, тишина и мерцание огней в капюшонах непреодолимо наводят на мысль о чтении? Конечно, ночное время имеет мистическое сродство к литературе, и странно, что эскимосы не создали великих книг. Конечно, для большинства из нас арктическая ночь была бы невыносимой без О. Генри и Стивенсона. Или, как заметил Роджер Миффлин, во время мимолетного увлечения Амброзом Бирсом, истинные noctes ambrosianae – это noctes ambrose bierceianae.
Но Роджер поспешил закрыть "Парнас" в десять часов. В этот час они с Боком (горчичного цвета терьером, названным в честь Боккаччо) обходили магазин, проверяли, все ли в порядке, вытряхивали пепельницы, предназначенные для покупателей, запирали входную дверь и выключали свет. Затем они удалялись в гостиную, где миссис Миффлин обычно вязала или читала. Она заваривала какао, и они читали или разговаривали в течение получаса или около того перед сном. Иногда Роджер прогуливался по Гиссинг-стрит, прежде чем свернуть на улицу. Весь день, проведенный с книгами, оказывает довольно изнуряющее воздействие на ум, и он обычно наслаждался свежим воздухом, проносящимся по темным бруклинским улицам, размышляя над какой-то мыслью, возникшей из его чтения, в то время как Бок принюхивался и шлепал по ночам, как пожилая собака.
Однако, пока миссис Миффлин отсутствовала, распорядок дня Роджера был несколько иным. Закрыв магазин, он возвращался к своему столу и с застенчивым видом украдкой доставал из нижнего ящика неопрятную папку с заметками и рукописями. Это был скелет в шкафу, его тайный грех. Это была основа его книги, которую он составлял по меньшей мере десять лет и которой он предварительно присвоил такие разные названия, как "Заметки о литературе", "Муза на костылях", "Книги и я" и "Что должен знать молодой книготорговец". Это началось давным-давно, во времена его одиссеи в качестве сельского торговца книгами, под названием "Литература среди фермеров", но она разветвлялась, пока не стало казаться, что (по крайней мере, в целом) Ридпэту придется искать свои лавры на линолеуме. Рукопись в ее нынешнем состоянии не имела ни начала, ни конца, но она усиленно росла в середине, и сотни страниц были исписаны мелким почерком Роджера. Глава "Ars Bibliopolae", или искусство книготорговли, станет, как он надеялся, классикой среди еще не родившихся поколений книготорговцев. Сидя за своим беспорядочным письменным столом, окутанный плывущим табачным туманом, он корпел над рукописью, вычеркивал, вставлял, перекраивал, а затем ссылался на тома на своих полках. Бок храпел под стулом, и вскоре мозг Роджера начинал колебаться. В конце концов, он засыпал над своими бумагами, просыпался с судорогой около двух часов и раздраженно со скрипом ложился в одинокую кровать.
Все это мы упоминаем только для того, чтобы объяснить, как случилось, что Роджер задремал за своим столом около полуночи, вечером после звонка Обри Гилберта. Его разбудил порыв холодного воздуха, пронесшийся, как горный ручей, по его лысой голове. Он с трудом сел и огляделся. В магазине было темно, если не считать яркого электрического фонаря над его головой. Бок, более привычный, чем его хозяин, вернулся на свою кушетку в кухне, сделанную из упаковочного ящика, в котором когда-то хранился комплект Британской энциклопедии.
– Забавно, – сказал себе Роджер. – Я, конечно, запер дверь? – Он прошел в переднюю часть магазина, включив группу ламп, которые свисали с потолка. Дверь была приоткрыта, но все остальное выглядело как обычно. Бок, услышав его шаги, выбежал из кухни, стуча когтями по голому деревянному полу. Он поднял глаза с терпеливым вопросом собаки, привыкшей к эксцентричности своего хозяина.
– Кажется, я становлюсь рассеянным, – сказал Роджер. – Должно быть, я оставил дверь открытой. – Он закрыл и запер ее. Затем он заметил, что терьер обнюхивает исторический альков, который находился в передней части магазина с левой стороны.
– В чем дело, старина? – Спросил Роджер. – Хочешь что-нибудь почитать в постели? – Он включил свет в нише. Все казалось нормальным. Затем он заметил книгу, которая выступала на дюйм или около того за ровную линию переплетов. Это была причуда Роджера держать все свои книги в ровном ряду на полках, и почти каждый вечер перед закрытием он проводил ладонью по корешкам томов, чтобы выровнять любые неровности, оставленные небрежными читателями. Он протянул руку, чтобы поставить книгу на место. Затем он остановился.
– Опять странно, – подумал он. – Карлайл – это Оливер Кромвель! Вчера вечером я искал эту книгу и не смог ее найти. Когда этот профессор был здесь. Может быть, я устал и плохо вижу. Я пойду спать.
Следующий день был полон событий. Мало того, что это был День благодарения, а на вечер было назначено ноябрьское заседание Клуба Кукурузных початков, но миссис Миффлин обещала вернуться из Бостона вовремя, чтобы испечь шоколадный торт для книготорговцев. Поговаривали, что некоторые члены клуба были верны клубу скорее из-за шоколадного торта миссис Миффлин и бочонка сидра, который ее брат Эндрю Макгилл каждую осень присылал с фермы Сабин, чем из-за книжных разговоров.
Роджер провел утро в небольшой уборке, готовясь к возвращению жены. Он был немного смущен, обнаружив, сколько смешанных крошек и табачной золы скопилось на ковре в столовой. Он приготовил себе скромный обед из бараньих отбивных и печеного картофеля и был доволен эпиграммой о еде, которая пришла ему в голову. "Дело не в еде, о которой ты мечтаешь, – сказал он себе, – а в еде, которая входит прямо в тебя и становится членом семьи". Он чувствовал, что это нужно немного отшлифовать и перефразировать, но в этом был зародыш остроумия. У него была привычка сталкиваться с идеями во время своих одиноких трапез.
После этого он был занят тем, что мыл посуду в раковине, когда с удивлением почувствовал, как две очень компетентные руки окружили его, а на голову был наброшен розовый клетчатый фартук.
– Миффлин, – сказала его жена, – сколько раз я тебе говорила, чтобы ты надевал фартук, когда моешь!
Они приветствовали друг друга с сердечным, ласковым простодушием тех, кто женится по духу в среднем возрасте. Хелен Миффлин была полногрудым, здоровым созданием, богатым здравым смыслом и хорошим чувством юмора, хорошо питавшимся как умом, так и телом. Она поцеловала Роджера в лысую голову, повязала фартук вокруг его фигуры и села на кухонный стул, чтобы посмотреть, как он заканчивает вытирать фарфор. Ее щеки были прохладными и румяными от пронизывающего воздуха, лицо светилось спокойным удовлетворением тех, кто жил в уютном городе Бостоне.
– Ну, моя дорогая, – сказал Роджер, – это настоящий День благодарения. Ты выглядишь такой же пухлой и полной материи, как Домашняя Книга стихов.
– Я прекрасно провела время, – сказала она, похлопав по Боку, который стоял у нее на коленях, вдыхая знакомый и таинственный аромат, по которому собаки узнают своих друзей-людей. – Я уже три недели не слышала ни о какой книге. Вчера я заглянула в книжный магазин "Олд-Энджл", просто чтобы поздороваться с Джо Джиллингсом. Он говорит, что все книготорговцы сумасшедшие, но ты самый сумасшедший из них. Он хочет знать, не обанкротился ли ты еще.
Серо-голубые глаза Роджера блеснули. Он повесил чашку в шкаф и, прежде чем ответить, закурил трубку.
– Что ты сказала?
– Я сказала, что в нашей лавке водятся привидения.
– Хулиганка! И что на это ответил Джо?
– Что мы чекнутые!
– Ну, – сказал Роджер, – когда литература обанкротится, я готов пойти с ней. До тех пор -нет. Но, между прочим, очень скоро у нас будет прекрасная девица. Помнишь, я говорил тебе, что мистер Чепмен хочет отправить свою дочь работать в магазин? Ну, вот письмо, которое я получил от него сегодня утром.
Он порылся в кармане и достал письмо, которое миссис Миффлин прочла:
ДОРОГОЙ МИСТЕР МИФФЛИН,
Я так рад, что вы и миссис Миффлин готовы провести эксперимент, взяв мою дочь в ученики. Титания действительно очень очаровательная девушка, и если только мы сможем выкинуть из ее головы какую-нибудь чепуху про "окончание школы", она станет прекрасной женщиной. У нее был (это была моя вина, а не ее) недостаток в том, что ее воспитывали или, скорее, унижали, удовлетворяя все возможные желания и прихоти. Из доброты к себе и своему будущему мужу, если он у нее будет, я хочу, чтобы она немного научилась зарабатывать на жизнь. Ей почти девятнадцать, и я сказал ей, что, если она попробует какое-то время поработать в книжном магазине, я возьму ее с собой в Европу на год.
Как я уже объяснял вам, я хочу, чтобы она думала, что действительно зарабатывает себе на жизнь. Конечно, я не хочу, чтобы рутина была для нее слишком тяжелой, но я хочу, чтобы она получила некоторое представление о том, что значит жить самостоятельно. Если вы будете платить ей десять долларов в неделю в качестве новичка и вычтете из этого ее пансион, я буду платить вам двадцать долларов в неделю, в частном порядке, за вашу ответственность по уходу за ней и за то, чтобы вы и миссис Миффлин дружески смотрели на нее. Завтра вечером я приду на собрание "Кукурузных початков", и мы сможем окончательно договориться.
К счастью, она очень любит книги, и я действительно думаю, что она с нетерпением ждет этого приключения. Вчера я подслушал, как она говорила с одной из своих подруг, что собирается этой зимой заняться какой-то "литературной работой". Это та чепуха, которую я хочу, чтобы она переросла. Когда я услышу, как она говорит, что нашла работу в книжном магазине, я буду знать, что она вылечилась.
Сердечно ваш, ДЖОРДЖ ЧЕПМЕН.
– Ну что? – Сказал Роджер, так как миссис Миффлин ничего не сказала. – Тебе не кажется, что будет довольно интересно узнать реакцию наивной молодой девушки на проблемы нашего спокойного существования?
– Роджер, это твоя вина! – Воскликнула его жена. – Жизнь больше не будет спокойной, когда рядом будет девятнадцатилетняя девушка. Ты можешь обманывать себя, но меня тебе не одурачить. Девятнадцатилетняя девушка ни на что не РЕАГИРУЕТ. Она взрывается. Вещи не "реагируют" нигде, кроме Бостона и химических лабораторий. Полагаю, ты знаешь, что берешь в арсенал человеческую бомбу?
Роджер посмотрел с сомнением. – Я помню что-то в "Уир оф Гермистон "о девушке, которая была "взрывным двигателем", – сказал он. – Но я не вижу, чтобы она могла причинить здесь большой вред. Мы оба довольно хорошо защищены от контузии. Самое худшее, что может случиться, – это если она заполучит мою личную копию “Беседы у камина в эпоху королевы Елизаветы”. Напомни мне, чтобы я ее где-нибудь запер, ладно?
Этот секретный шедевр Марка Твена был одним из сокровищ книготорговца. Даже Хелен никогда не разрешалось читать его, и она проницательно рассудила, что это не по ее части, потому что, хотя она прекрасно знала, где он хранится (вместе с его полисом страхования жизни, несколькими облигациями Свободы, письмом с автографом от Чарльза Спенсера Чаплина и фотографией, сделанной во время их медового месяца), она никогда не пыталась изучить его.
– Что ж, – сказала Хелен, – Титания или не Титания, но если Кукурузные Початки хотят сегодня вечером свой шоколадный торт, я должна заняться делом. Отнеси мой чемодан наверх, будь другом.
Собрание книготорговцев – это приятный синедрион для посещения. Члены этого древнего ремесла обладают манерами и отличительными чертами, столь же определенно узнаваемыми, как и представители бизнеса плащей и костюмов или любого другого ремесла. Они, вероятно, будут немного, скажем так, изношены на переплетах, как и подобает людям, которые отказались от мирской выгоды, чтобы преследовать благородное призвание, плохо вознаграждаемое наличными. Возможно, они немного озлоблены, что является отличным поведением для человечества перед лицом непостижимых небес. Многолетний опыт общения с продавцами издательств заставляет их с подозрением относиться к книгам, которые хвалят в перерывах между обильными трапезами.
Когда продавец издательства приглашает вас на ужин, неудивительно, что разговор заходит о литературе примерно в то время, когда последний горошек гоняют по тарелке. Но, как говорит Джерри Глэдфист (он держит магазин на Тридцать Восьмой улице), продавцы издательств удовлетворяют давнюю потребность, потому что время от времени они покупают обед, подобный которому ни один книготорговец в противном случае не стал бы есть.
– Ну, джентльмены, – сказал Роджер, когда гости собрались в его маленьком кабинете, – сегодня холодный вечер. Подтянитесь поближе к огню. Освободитесь от сидра. Торт на столе. Моя жена специально вернулась из Бостона, чтобы сделать его.
– За здоровье миссис Миффлин! – Сказал мистер Чепмен, тихий маленький человек, который имел привычку прислушиваться к тому, что слышал. – Надеюсь, она не возражает оставить магазин, пока мы празднуем?
– Ни капельки, – ответил Роджер. – Ей это нравится.
– Я вижу, Тарзан из племени Обезьян идет во дворце кино на Гиссинг-стрит, – сказал Гладфист. – Отличная штука. Вы его видели?
– Нет, пока я еще могу читать Книгу джунглей, – сказал Роджер.
–Ты меня утомляешь своими разговорами о литературе, – воскликнул Джерри. – Книга есть книга, даже если ее написал Гарольд Белл Райт.
– Книга есть книга, если тебе нравится ее читать, – поправила Мередит из большого книжного магазина на Пятой авеню. – Многим людям нравится Гарольд Белл Райт так же, как многим нравится рубец. Любой из них убил бы меня. Но давайте будем терпимы.
– Ваш аргумент – это целая череда непоследовательностей, – сказал Джерри, возбужденный сидром до необычайного блеска.
– Это сильный удар, – усмехнулся Бенсон, торговец редкими книгами и первыми изданиями.
– Я имею в виду вот что, – сказал Джерри. – Мы не литературные критики. Не наше дело говорить, что хорошо, а что нет. Наша задача – просто снабжать публику книгами, которые ей нужны, когда она этого хочет. Какие ей понадобятся книги, нас не касается.
– Ты из тех, кто называет книготорговлю худшим бизнесом в мире, – тепло сказал Роджер, – и ты из тех, кто претворяет это в жизнь. Полагаю, ты скажешь, что книготорговец не должен пытаться повысить аппетит публики к книгам?
– Аппетит – это слишком сильное слово, – сказал Джерри. – Что касается книг, то публика едва в состоянии сесть и принять немного жидкой пищи. Твердая пища ее не интересует. Если вы попытаетесь запихнуть ростбиф в глотку инвалида, вы его убьете. Оставьте общественность в покое и благодарите Бога, когда она приходит в себя, чтобы отщипнуть часть из своих с трудом заработанных денег.