– Кто тебе достался? – спросил отец, когда мы спускались с лестницы под радостный ор мальчишек, которые словно дикари скакали у елки.
– Тетя Кларисса, – сказала я и закатила глаза до самого мозга. – Не знаю, зачем ей все еще что-то дарят? Ей все равно ничего не нравится… Ты помнишь тетю Клариссу?
– Еще бы! – сказал он, закатывая глаза. – Что ты подаришь ей?
– Я заказала ее портрет маслом у одного из друзей Мариты. Жду не дождусь, как она на это отреагирует, – сказала я и передразнила: – «Это полностью вульгарная безвкусная вещь! Смотреть противно!»
Отец рассмеялся, погладив мою ладонь, которую я не на миг не снимала с его согнутого локтя.
– А тебе кто достался?
– Я вообще не собирался сюда идти, пока не выяснил, что ты тоже будешь… – папа остановился, развернувшись ко мне.
По телу снова прошла волна: любовь, восторг, обожание. Словно и не было этих лет. Лишь я стала ростом выше.
– Ты такой красивый, – сказала я, погладив его подбородок кончиками пальцев.
– Не сочиняй, – покраснел отец.
Быть может, так говорила Джессика.
– Ты – вылитая мама, – сдавленно прошептал он, рассматривая меня.
И волшебство закончилось.
– Если ее известкой облить, – обрезала я. – Тебя долго не было, и ты ничего не знаешь. Мы с Джессикой теперь – кровные враги. Я понимаю, что ты, возможно, любил ее. Но если так, тебе лучше вернуться к ней.
Он глубоко моргнул и кивнул:
– Ты очень красивая. Так – пойдет?
Помедлив, я выжала улыбку.
– Давай, уйдем отсюда? – сказал отец. – Так понимаю, «Принц» возражать не будет.
ЧАСТЬ 4.
Верена.
Лучше, сядьте на кол!..
Это все не моя идея.
Сама не знаю, зачем я сюда пришла. Какой-то парень, фотограф, сам лично написал мне в Инсту и пригласил на пробы. Я почему-то думала, что буду одна. И вот, я сижу на корточках в коридоре, полном незнакомых девчонок с фигурами этажерок и жду своей очереди услышать: «Мы вам перезвоним!»
Большинство этих девушек друг друга хорошо знают. Со всех сторон группки, парочки, трио. Шепчутся, стреляют глазами по сторонам, обсуждают, осуждают, оценивают. И ни одна из них не выглядит, как «модели», с которыми встречался Филипп. Ни операций, ни раздутых губ.
Мне даже не страшно: вся эта идея с модельным бизнесом – чистая случайность. Меня пригласили, и я пошла, без всякой там мысли, что р-р-раз и стану звездой. Просто, так, чтобы отвлечься от мыслей о том, как Филипп убивает Ральфа… Или, Ральф Филиппа. Или граф-старший сам убивает сразу двоих…
Очень больно быть брошенной, даже если папочка успел подхватить.
– Следующая! – то и дело доносится из просмотрового зала. – Следующая!..
С трудом очнувшись, я понимаю по взглядам, что следующая – я. И отлепившись от стенки, бегу в просмотровый зал. Даже самой смешно: зачем я, вообще сюда лезу? Даже мне ясно, что с моим типажом, в модельном бизнесе ловить нечего.
Комиссия чуть сильнее сосредотачивается, когда я вхожу. Я чувствую, что все же волнуюсь. Мужчины, – все кроме одного, накрашенного сильнее, чем я, – начинают ерзать.
– Вы в первый раз?
– Да. Впервые.
– На кастинг нужно приходить со смытым лицом, чтобы мы видели, как вы выглядите на самом деле!
– Сорри, – говорю я, готовая развернуться и убежать.
– Это я ее пригласил, – вмешивается парень с камерой. – Она не модель…
Комиссия шепчется. Ну, разумеется, я не то, что они искали. Тут не «Виктория Сикретс» старых времен. Здесь, скорее каталоги для «Отто»: им нужны симпатичные девушки. Красивые, но не слишком; сексуальные, но не чересчур. «Альбинизм» – это не совсем обычно. Грудь пятого размера при ХXS – тоже.
И тем не менее, они просят меня пройтись еще раз. Я прохожусь. Как и любая женщина с красивой фигурой, я знаю, как ее показать. Меня Лизель воспитала! Седой мужчина в центре стола, снимает очки, чтобы их протереть.
– Сколько вам полных лет? – говорит он хрипло.
– Семнадцать.
Пауза. Седой мужчина становится ярко-алым. Женщина в центре стола насмешливо улыбается.
– Вы показались нам намного взрослее.
– Слишком большая грудь…
– Грудь большевата, но какие у нее волосы, талия… А какие ноги!
– Если посадить ее на диету?..
– Ей восемнадцати нет, тебя кастрируют за одну идею.
Я, вообще, в шоке.
Сесть на диету, чтобы исчезла грудь? Да вы с ума сошли, идиоты старые? На кол присядьте со своими советами. Комиссия спорит. Фотограф – щуплый, чем-то похожий на Ральфа парень, щелкает камерой, почти не целясь в меня. Меня еще раз просят пройтись. Какая-то часть меня уже на что-то надеется, но седой мужчина снова надевает очки.
– Спасибо, мы вам перезвоним.
Я молча киваю. Я уничтожена. Да, в Геральтсхофене меня мобили, но как-то иначе. Внешность мою пока что никто не критиковал. Эта комиссия буквально выбила почву у меня из-под ног! Хочется заскулить и щучкой метнуться к Маркусу. В пропахшую растворителем пустоту его мастерской и никогда больше не мечтать позировать для кого-нибудь другого.
Хорошо, что в последний миг я одумалась и вписала имя, которое мне пришло в голову совершенно случайно. Пенелопи Вайс. Как клоуна Пеннивайза. Меня с ним Ральф сравнивает, критикуя мою манеру наносить макияж.
Я выхожу на улицу, пытаясь отогнать черные пятна перед глазами.
Снова начинается дождь; в Гамбурге он просто никогда не кончается. Где Михаэль? Ах, да!.. Ну, да! Я ведь попросила его припарковаться в паре кварталов. Простые девушки не приезжают на кастинг в лимузине с шофером.
К тому же, по номеру можно узнать владельца. Фамилию Штрассенберг мне называть нельзя.
– Пенелопи? – окликает меня мужской незнакомый голос. – Постой! Не беги так быстро. Прости, что забыл насчет макияжа предупредить.
Это фотограф.
Я останавливаюсь. Вблизи он похож не на Ралфа, а на актера из сериала «Живые и мертвые». На того самого, что Мерлина однажды сыграл. Идеальная, сусальная красота. Пресная.
Ну, еще бы кто-то сравнился с ним! Ведь Ральф на свете один. Никто не может быть лучше! Разве что Филипп, ведь Филипп тоже на половину Ральф!
– Меня зовут Ксавье, – у него забавный французский акцент и итальянская внешность. – Ксавье Буаро, – он ждет; наверное, его имя должно мне что-то сказать, но я чиста, словно лист бумаги. Он улыбается. – Мне жаль, что так получилось. Я был уверен, что ты им подойдешь…
– Ты разве не должен фотографировать других девушек?
– Я соврал, что мне нужно в туалет… Слушай, я хотел бы сделать пару сетов с тобой. Если, конечно, тебе это интересно. Денег не предлагаю, у меня их сейчас просто нет… Но это могло бы стать интересным стартом. Подумай, ладно? Это не кастинг. Это твой сольный выход, Куколка!
Он дает мне карточку. Простую, серую с золотым тиснением. Бумага дорогая и я, на всякий случай, уточняю:
– Я должна буду за них платить?
Ксавье смеется.
– Нет! Но мне будет нужно разрешение от твоих родителей. Расписка, что они не возражают.
И он уходит, окинув меня на прощание долгим взглядом. И мне почему-то неприятно и тягостно изнутри. Не потому, что Ксавье – плохой. Потому что Ксавье – хороший.
Он просто похож на Ральфа, а сам – не Ральф.
Пенни и ее папочка
– Подпиши, ладно? – я положила перед Маркусом формуляр.
Разрешение от родителей и домашнего врача. Наш домашний врач – член семьи и сплетник, но Ксавье сказал, что психиатр – даже еще лучше. И я попросила, чтоб подписал Хадиб. Личный помощник епископа, моего отца. Третий и последний друг Ральфа с Филиппом. Я очень надеялась, что он поделится этой новостью с другими двумя.
Маркус даже не взглянул на меня. Отодвинул мою ладонь с текста и прочитал.
– С чего вдруг тебя зовут Пенелопи, а меня – Георг?
– На случай непредвиденных утечек информации, – кротко сказала я.
– А твой отец знает? – Маркус аж из трусов выпрыгивал, подчеркивая это. Словно сама я не знала, кто из них мой отец.
– Папы нет дома. Честно. А я не художница и не умею подделывать почерка. Ну, подпиши, а? Мне очень этого хочется.
Маркус вздохнул. Сжал губы, сузил глаза и подмахнул не глядя. Это был его способ орать и топать ногами на собеседника.
– Ты, правда хочешь моделью быть? – спросил он. – Серьезно? С чего вдруг? Что ты хочешь им доказать?
– Я ничего не хочу доказывать. Я просто хочу хоть чем-то заняться, чтоб не сойти с ума… Господи, Маркус, ну неужели ты никогда и никого в жизни не любил?!
Я ожидала, что мне расскажут о девичьей чести и моральных устоях насчет материнских мужей, но… вместо этого Маркус размашисто расписался.
– Только прошу тебя: никакого ню!
…Неделю спустя, завернувшись в плед, я сидела у камина в гостиной и шпионила за Филиппом через Инстаграм. Это совсем несложно. Достаточно регулярно отсматривать Сторис девушек, которые ходят в те же клубы, что он.
На этой неделе Филипп танцует с рыженькой.
Когда приходит уведомление, что кто-то отметил меня на фото, я раздраженно вздрагиваю. Как меня задолбали эти проклятые боты, которые добавляют тебя на все подряд бесячие фото, с розыгрышем призов и прочими лохотронами.
Это не бот, не розыгрыш. Это профиль Ксавье. И это фото… смутно знакомое.
Какая-то жуткая баба в красном. Что это? Пародия на «Алису в Стране Чудес»? Я тупо смотрю на фото не узнавая.
Говорил тебе, что ты сама себя не узнаешь! – вспыхивает текст.
Я зажимаю распахнутый в немом крике рот!
Это один из снимков, которые он сделал со мной. Мне там завили и разлохматили волосы, словно я наступила на оголенный провод. И сделали алый мейк.
Все-все было красное.
Кроваво-красные губы, ногти; даже подводка на глазах и тушь для ресниц. Но и этого ему показалось мало, – Ксавье облил меня кетчупом.
Наверное, для того, чтоб спасти: теперь меня никто уже не узнает. Как он и обещал.
Это высокое современное искусство заключается в том, чтобы изуродовать человека гримом и поместить в еще более уродливый фантазийный мир. Нынешняя мода – назвать прекрасным уродливое, а смелостью – готовность выставлять это напоказ. В нормальные модели меня не взяли. Только на эту дичь…
Я еще раз посмотрела на фотографию. Ксавье снимал сверху, а я, как сломанная кукла валялась на шахматном полу. Не дай бог, Раджа расскажет моим ребятам!
Теперь стало ясно, почему Маркус так жутко морщился. Я не модель. Разве что бельевая. Но если быть совсем честной, то мой типаж, даже не белье, а глянцевые журналы…
«Плейбой», «Максим» и «Пентхаус».
«Как тебе? – пишет Ксавье в Директ. – Хочу знать твое мнение! Честное, без прикрас!»
Господи, почему меня в тот день не сбило машиной?.. Когда художник так говорит, он хочет слышать лишь комплименты!
«Я просто потрясена!»
«Это значит «нравится» или нет?» – тут же приходит в Директ.
По крайней мере, он не слепой, если сомневается.
«Лайк я поставила:) Решай сам!»
На самом деле, я сейчас занята: должна узнать, чем занимается Рыжая, с которой выходит Филипп. Эскорт, модель, или еще хуже – приличная девушка из нашего круга?.. Себастьян давно мечтал разбавить цвета.
Меня почти тошнит от злости, разочарования и ревности.
Ксавье все не унимается.
«Ты – муза! – клацает он. – Ты – потрясающая! Ты только посмотри на себя!»
На телефон начинают падать новые и новые снимки. Я понимаю, что сториз Рыженькой мне сегодня не досмотреть. Пока этот чертов Пигмалион, уделавший меня в кетчупе, не вышлет все, что он снял, он не прекратит занимать линию.
Быть может, так к лучшему.
И я смотрю снимки. Не могу не смотреть: он спрашивает мое мнение о каждом отдельно.
Сперва мне хочется блевать от стыда, потом, рыдать от отчаяния… Потом, я вдруг понимаю, что если вычеркнуть ожидания, в этом «кровавом» шедевре, действительно что-то есть. Он цепляет. Хоть я и не могу уловить, чем именно.
Жаль, что сама я выгляжу, как полная дура – с выпученными глазами и сложенным в булавочную головку ртом.
Какое-то время, мы оба с Ксавье молчим. Я вижу, как он набирает и набирает что-то, но в итоге сбрасывает. Ничего не приходит. И я спрашиваю его:
«Слушай, я пытаюсь смотреть видео. Либо скажи мне уже, что хочешь, либо не говори никогда:)»
Я не хочу быть такой моделью. Кончено. Решено. Я пошла туда, чтоб прослыть красавицей, а не депрессивным фриком.
«Поехали в клуб?!» – выплевывает экран.
Название!
Я вздрагиваю. Ксавье из тех людей, что не пишут сообщение целиком, а посылают по два-три слова. Я уже почти что нажала отправить «нет», но когда он пишет клуб, у меня глаза выпадают.
Тот самый клуб, где Филипп обычно заканчивает вечер!
«Я несовершеннолетняя».
«Я – твой фотограф, а ты – модель!»
«Твоя задача – приехать»
«У тебя есть что надеть?»
«Нет».
«Тогда приезжай в чем есть»
«На студию»
Я еду.
Ночь падала на голову
Ксавье расплачивается с таксистом и тянет меня наверх.
Его глаза горят, в руках телефон, который он то и дело тычет мне в нос. Количество лайков перевалило за восемнадцать тысяч. Видимо, в мире высокой моды, его искусство ценится выше, чем в моем, но Ксавье так счастлив, что я не могу не сказать ему, что восхищена.
А раз я восхищена, приходится согласиться на то же платье, на тот же ужасный грим… Та же девушка, – они что, ночевали тут? – накладывает мне на лицо кроваво алые линии.
Я надеваю платье-футляр. В студию набиваются какие-то шумные, восторженные люди. Настолько восторженные, что я чуть внимательнее рассматриваю их ноздри. И, конечно же, нахожу в них следы белой пудры.
Мы пьем шампанское, нюхаем кокаин; Ксавье розовеет от комплиментов, и мы всей толпой, как облако, перемещаемся вниз. Набиваемся, как попало в стоящие у подъезда автомобили и едем в какой-то клуб. Я понятия не имею, кто эти люди. Их имена ничего мне не говорят.
Какие-то модели; парни и девушки, целуют Ксавье, разглядывают меня. Не то, чтобы раздраженно, но и не то, чтобы одобрительно. А потом, вздыхают и ахают, глядя в его телефоне снимки.
Я расслабляюсь: эти девушек я с Филом не видела. Видимо, они в самом деле модели, а не эскорт. И мне уже нравится этот шумный, звенящий мир, так непохожий на тот, в который я возвратилась. Я только слежу за тем, чтобы не напиться. И за тем, чтобы кто-нибудь из этих девчонок не стащил мою дизайнерскую сумочку, которая не совсем моя. И за тем, чтоб не ляпнуть настоящее имя.
В туалете две девушки старательно пудрят нос. Точнее, вычищают из носа остатки «пудры». Я пробовала кокаин до этого, но всего лишь раз. Была возбуждена и говорила, как озабоченная самка волнистого попугая. На следующий день я не могла подняться, сморкалась густо-зеленым.
Филипп ржал, как Цезарь.
Я прогоняю мысли о нем. Мне даже любопытно теперь: посмотреть, как те, кто нюхает, выглядят со стороны. Девушки полностью поглощены разговором. И сделав вид, что я тоже должна непременно прочистить ноздри, я понимающе улыбаюсь им в зеркало.
Они вежливо отвечают тем же и тут же возвращаются к разговору. Рыжая когтистой лапкой поправляет густые нарощенные пряди. Я вся превращаюсь в зрение. Возможно ли это? Это – она? Та самая?
Вдох-выдох! Я брежу. Нанюхалась. Я дышу. Я крашу губы. Стилистка дала мне с собой помаду, и я поклялась на Библии, что верну. Знала бы она, сколько у меня знакомых, чтоб отпустить грехи, то не доверила бы и гигиеническую салфетку.
– …нет, он сказал, что сюда приедет.
– Может быть, он просто хотел отвязаться? Он у тебя с заскоками.
– Богатые парни все с заскоками, а он к тому же, красавчик…
– Заскоки у него не от красоты, а от постоянных кровосмешений…
– Ты просто завидуешь! Возьми и признай. Ты в жизни не встречалась с аристократом.
Что-то больно колет внутри.
Я выхожу из туалета, начисто потеряв интерес к тому, как выглядят люди после того, как нанюхаются. Пытаюсь убедить себя, что в этом городе пруд пруди богатых аристократов-красавчиков, но я-то знаю: красавцы среди аристократов наперечет.
Речь шла о Филиппе.
– Вот ты где!
Ксавье возбужден, накокаинен и пьян. Он весь в помаде: в модельном мире фотографы ценятся даже выше, чем заказчики и агенты. А он хороший фотограф. Очень хороший; так говорят. Востребованный. Весь вечер ему то и дело признаются в любви. То красивые девушки, то элегантные старцы.