Иногда она затихает и похожа тогда на оленя, попавшего в западню и лежащего там с бьющимся сердцем и округлившимися от ужаса глазами, на оленя, боящегося услышать рог охотника и лай собак.
Любовь, ненависть, отчаяние, жалость, негодование, отвращение – что всё это значит по сравнению с совокуплением планет?
Что значат войны, болезни, ужасы, жестокость, когда ночь приносит с собой экстаз бесчисленных пылающих солнц?
И что же тогда мои сновидения, как не воспоминания о кружащейся туманности или россыпи звезд?
Можете ли вы вообразить человека, произносящего эти слова?
Человека, который хочет прожить героическую жизнь и сделать мир более сносным.
И если мне случается иногда в минуту слабости дать выход своим эмоциям – жгучей ярости, застывшей в словах, страстной мечте, запечатленной в поэтических образах, – что ж, относитесь к этому как хотите… но оставьте меня в покое…
Я – свободный человек, и мне нужна моя свобода.
Мне нужны солнце и камни мостовых, но без спутников, без разговоров.
Я должен остаться лицом к лицу с самим собой и с той музыкой, которая звучит в моем сердце.
Ваше любопытство вызывает у меня тошноту!
Ваш чай для меня отрава!
Я никому ничего не должен.
Я ответствен только перед Богом – если Он существует.
Склонившиеся деревья смотрятся в мутное зеркало реки.
Набегает ветер и наполняет их тихим шепотом, и они роняют слезы в струящуюся воду.
Я задыхаюсь от этой красоты.
И нет никого в мире, кому бы я мог передать хоть частичку своих чувств…
Никто из нас не целен сам по себе, но каждый носит в себе материки и моря между материками, и птиц в небе.
Я блуждаю в холодных стенах человеческого безразличия, белая трепыхающаяся фигурка, идущая на дно холодного озера, и надо мной – горы черепов.
Я погружаюсь в холодные глубины, опускаюсь на меловые ступени, омытые фиолетовой синькой.
Темные коридоры земли знают мои шаги, знают, что я тут.
Я слышу, как сталкиваются поезда, гремят цепи, шипит, гудит, дымит и мочится паровоз.
Всё это видится мне сквозь светлый туман с запахом повторения и желтым похмельем.
Вокруг – такая тишина, что она отдается у меня в ушах грохотом Ниагарского водопада.
Я – один с моим огромным пустым страхом и тоской.
В мире нет никого, кроме меня, и ничего, кроме моих мыслей и моих страхов.
Я могу думать здесь о самых диких вещах, могу плясать, плеваться, гримасничать, ругаться, выть – никто не узнает об этом, и никто не услышит меня.
Мысль, что Я абсолютно один, сводит меня с ума.
Это как роды.
Всё обрезано. Всё отделено, вымыто, зачищено.
Одиночество и нагота.
Благословение и агония.
Масса пустого времени.
Каждая секунда наваливается на вас как гора.
Время бьет как топор мясника.
Мир и Ничто.
Я и не Я.
У всего должно быть Имя.
Это как цепь, которую я выковал из своего страдания.
Каждая соединена с другой.
Страх одиночества, страх быть рожденным.
Дверца матки всегда распахнута.
Страх и стремление куда-то.
Это у нас в крови – тоска по раю.
Тоска по иррациональному.
Наверное, это всё начинается с пупка.
Перерезают пуповину, дают шлепок по заднице, и – готово!
Постоянное движение, выворачивание наизнанку, линька.
Вас крутит и болтает долгие годы, пока вы не попадете в мертвый, неподвижный центр, и тут вы начинаете медленно гнить, разваливаться на части.
Всё, что от вас остается, – это Имя.
И сегодня я уже знаю свою родословную.
Мне не надо изучать гороскоп или генеалогическое дерево.
Я не знаю ничего, что записано в звездах или в моей крови.
Я знаю, что я произошел от мифических основателей расы.
И если я вне человечества, то только потому, что мой мир перевалился через свой человеческий край, потому что быть человечным – скучное и жалкое занятие.
Мне хочется сделать крюк через те высокие засохшие горные хребты, где умирают от жажды и холода, через «вневременную» историю, через те самые последние пределы пространства и времени, где нет ни людей, ни фауны, ни флоры, где вы сходите с ума от одиночества, где ваш язык – это просто набор слов, где время разъединено, выключено и оторвано от бытия.
Я хочу в мир мужчин и женщин, деревьев, которые молчат.
Я мечтаю о реках, которые создают такие океаны, как Шекспир и Данте, о реках, которые не пересыхают в пустоте прошлого.