– Тут всё, что нужно знать про жизнь! Любовь, предательство, месть.
А ещё через месяц, в мае, Горохов неожиданно умер от инсульта. Когда его хоронили, выяснилось, что он действительно был военным, но не полковником, а майором. Вертолётчиком. Воевал в Афганистане, там получил орден Красного Знамени.
Лис перестал играть. Иногда он расставлял фигуры, расставлял как попало. Бесцельно двигал их по доске, спрашивал у ферзя о здоровье, шутил с горбатым конём о состоянии подков. Ферзь кокетничал, конь юмором не отличался и сыпал в ответ солдатскими шутками, король был высокомерен и молчалив. Впрочем, как и полагается королю. Это были шахматы Горохова, он подарил их Лису за месяц до смерти.
Той зимой Лариса объявила, что выходит замуж за дантиста из Америки. Пыльные кипарисы Азора и запах бесконечного лета сменились промозглой серятиной Буффало, кирпичной школой в слепом бараке, незнакомыми соседями в одинаковых домиках за одинаковыми заборами. Лис по-английски говорил с грехом пополам, подружиться ни с кем не удалось, он начал выпивать. Воровал из бара отчима ликёры, иногда в школу приходил навеселе. Ему было четырнадцать.
Лариса, став мадам Гишплинг, прибавила в весе – в прямом и переносном смысле. Выставляла округлившуюся грудь в тесной кофте в приёмной мужа, сидя за конторкой с компьютером и двумя телефонами. Поднимала трубку и томно выдыхала:
– Кабинет доктора Гишплинга. Чем могу вам помочь?
Сам зубной врач оказался неплохим мужиком, но излишне строгим. У него было чёткое, словно отлитое в металле, мнение по всем вопросам. От него пахло земляничным мылом и резиновыми перчатками. Ещё он считал, что каждый достойный мужчина должен стремиться стать дантистом. Для начала зубным техником. Лис пытался сопротивляться, но всё-таки угодил в зубной колледж.
Отмучившись семестр, в начале января он по пьянке проиграл все деньги на тотализаторе. Рядом с общагой колледжа на Брум-стрит притаилась прокуренная букмекерская нора с железной клеткой, в которой сидел мрачный кассир. На стенах висела дюжина мутных телевизоров, по экранам в бесконечном немом надрыве мчались лошади и собаки. Лис просадил все полторы тысячи, выданные на харчи и проживание до июня.
Лариса отказалась давать деньги, зубной доктор поддержал, настоятельно рекомендовав Лису найти ночную работу. Он, кстати, видел в безусловно мерзком поступке пасынка не только элемент греха, но и возможность искупления, возможность формирования стойкого характера, столь необходимого в зубоврачебном деле. Лис не стал дослушивать, повесил трубку.
Тем же утром, собрав рюкзак, он отправился на попутных грузовиках в Нью-Йорк. Развесёлая шоферня гнала восьмиосные монстры по седым от инея трассам, грузовики сияли гирляндами огней, неслись неукротимыми болидами сквозь тьму на восток, к Атлантике. Подъезжая к Коннектикуту, бугай-негр, вылитый боксёр Майк Тайсон, рассказал Лису про Вашингтон-сквер. В этом парке в самом центре Гринвич-Виллидж собирались игроки – шахматисты, картёжники. Играли в домино и в железку, заключались пари на исход спортивных состязаний. Любых, от хоккея и баскетбола до гольфа и фигурного катания.
– Парк Юрского периода! – заржал негр. – Помнишь, как в кино?
Он сделал страшное лицо, щёлкнув крупными белыми зубами, словно перекусывая кого-то. Лис фильма не видел и не понял, что шофёр изображал динозавра, но всё равно засмеялся вместе с ним.
3
Парк Юрского периода оказался действительно любопытным местом. Некоторые шахматисты прикидывались интеллектуалами, другие – славными очаровательными болтунами, вроде отставных учителей. Многие научились играть в тюрьме. Тон задавали Терминатор, Душистый горошек и Школьничек.
Жертвы делились на «плотву» и «карасей» в зависимости от наличия денег. Появление клиента возбуждало ажиотаж, похожий на атаку пираний. Жертву не отпускали, не обглодав до последней косточки. Обдирали мастерски, психологически безупречно: у клиента не просто появлялась уверенность в возможности выигрыша, эта уверенность постоянно росла и укреплялась с каждой новой партией. Он сам повышал ставки, выигрыши казались закономерными, неудачи случайными. Вплоть до последней, решающей игры ва-банк. Важно было с самого начала понять, сколько денег готов проиграть клиент, «плотва» редко просаживала больше двадцатки, «карась» мог запросто спустить сотню, а то и другую.
Лис появился в Вашингтон-сквер утром пятого февраля. Ночь он провёл на автобусной станции, под утро начали мыть полы и его выгнали. В парке было по-зимнему тихо и пусто, голые липы казались безнадежно мёртвыми, квадратные столы окружали конную статую Вашингтона. Лис остановился, оглядел президента, его лошадь. Обошёл вокруг, на бронзовом крупе президентской лошади кто-то написал фломастером «Буш – осёл».
Лис сел за крайний стол. Достал шахматную доску, аккуратно расставил фигуры. Чёрный король где-то потерял корону и Горохов воткнул на её место булавку с бирюзовой головкой. Лис дотронулся пальцем до булавки, закрыл глаза и начал ждать.
Первым появился Махараджа, пронырливый пакистанец с сизыми губами, болтун и любитель блиц-турниров. Играл он неважно, брал нахрапом, оглушал соперника трёпом, бессмысленным и бесконечным. Пару раз был бит – не в фигуральном смысле, а вполне конкретными кулаками, оба раза не за шахматы, а за некоторое сходство с Бин Ладеном.
– Играешь? – спросил он, присаживаясь напротив.
Лис кивнул.
– Деньги есть?
Лис честно помотал головой.
– Без денег нельзя.
Лис снял часы, положил на стол. Махараджа неодобрительно оглядел часы, выпятил синюю губу, с изнанки она вообще была фиолетовая.
– Пятерик против котлов. Идёт?
Лис пожал плечами, кивнул.
– Ты чё, немой? – спросил пакистанец и двинул ферзёвую пешку.
– Почему?
– Ну тогда ходи – дома думать будешь! Давай, давай! – Махараджа начал обычный трёп. – Секи момент, как гроссмейстер играет. Котлы твои коцаные – считай плата за урок. Мотай на ус, сынок.
Лис двинул свою пешку, пакистанец, не думая, вывел коня.
– Ну вот! Он опять заснул! Ну что ты будешь делать?
Лис вывел ферзя.
– Вот оно как? Ну ты даёшь! – заорал Махараджа. – Считай, уже продул. Я-то надеялся хоть чуток поразмяться, а ты вообще не сечёшь! Фуфель!
Лис сосредоточился. Погрузился, именно погрузился: Махараджа походил на беспечного лодочника, озирающего поверхность озера – метёлки камышей, растопырки торчащих коряг, редкую игривую рыбёшку. Лис тоже видел всё это, но ему открылась и подводная темень, с водорослями, спящим сомом в омуте, стаей карасей и притаившейся в тростнике щукой. Он мог разглядеть утонувший велосипед, покрышку от трактора и золотой браслет, оброненный с лодки позапрошлым летом. Лис делал ход за ходом, заманивая простодушного болтуна в капкан. На шестнадцатом ходу Лис пожертвовал ферзя, ликующий Махараджа поставил короля на поле g1. Лис сделал вилку конём.
– Мат.
– Как это? – пакистанец опешил. Он даже не понял, что произошло. Партия заняла семь минут.
Следующие пять долларов Махараджа проиграл за двенадцать минут. Проиграл позорно, опять налетев на вилку.
– Ещё? – вежливо спросил Лис.
– Достаточно, – озираясь, ответил пакистанец. – Ты, малец, вот что… ты про это дело языком не чеши… Ну что ты, да я, да мы с тобой… Лады?
4
В марте неожиданно потеплело, Лис сменил ночлежку в приюте Тринити на лавку в Вашингтон-сквер. Воздух свежий, да и к работе поближе, решил он, покупая непромокаемый спальный мешок защитного цвета с ярко – рыжим нутром.
Удачный день приносил ему долларов тридцать-сорок. Шахматы оказались наименее доходной игрой парка Юрского периода, ставка за партию редко превышала десятку. Хитрить Лис не любил, он не прикидывался простофилей, не обнадёживал противника глупыми ходами, каждый «карась» однозначно понимал к финалу, что о реванше лучше забыть. И уходил отыгрываться к подслеповатому Раввину или к похожему на румяную бабушку Короеду.
А ещё в парке играли в нарды. Лис заинтересовался игрой. Местный чемпион, армянин по кличке Сальвадор, тощий, с мутными взглядом и торчащими усами как у художника Дали, на глазах у Лиса обчистил какого-то студента на полторы сотни. И сделал это за двадцать минут.
– Хорошо, я научу тебя, – перебирая жёлтыми пальцами костяшки чёток, снисходительно сказал Сальвадор. – Полтинник за час.
Лис достал мятые купюры, две пятёрки, десятку. Больше не было. Сальвадор вздохнул, лениво сунул деньги в нагрудный карман лимонного «адидаса», он не носил ничего, кроме спортивных костюмов невероятных расцветок – кораллового, неоново-зелёного, жёлтого, как желток. Если Сальвадор появлялся в снежно-белом, это означало, что сегодня воскресенье.
– Дам тебе сорок минут, – Сальвадор проворно расставил шашки. – А вот эти кубики, мальчик, называются зары.
Он ловко подкинул и поймал обе кости, потряс их кулаке и выбросил на поле. Кости зацокали по доске, остановились. На одной было пять, на другой – шесть.
– Шеш-беш, – Сальвадор тощим указательным пальцем передвинул свои шашки. – Запомни, это тебе не шахматы, тут ничьих не бывает. Суть игры – не просто победить, но и унизить врага. Степень унижения прямо пропорциональна денежному призу. Допустим, мы играем на ставку… Почём вы там в свои, эти… шахматы играете?
– По десятке обычно, – Лис разглядывал битые, желтоватые зары. – А они действительно из кости сделаны?
– Да, из берцовой кости моего бывшего ученика, – засмеялся Сальвадор фальцетом. – Не отвлекайся! Степень унижения может быть обычной – простая победа. Это когда ты первым выставил свои камни за борт.
– Камни?
– Если ты назовёшь это шашкой, – Сальвадор грозно наклонился над доской, ткнул пальцем в чёрную шашку. – Тебя проклянёт Салам-бен-Рахим, покровитель заров. Не кубиков, не костей – заров! Нарды – игра мистическая, не то что твои… эти… Ещё фараоны играли! В гробнице Тутанхамона нашли золотые нарды с инкрустациями из рубинов и сапфиров. Персидские маги с помощью нардов предсказывали судьбу владык, исход битв.
Вокруг стола начали собраться зеваки. Турист в футболке хорватской сборной закурил сигару, тут же потянуло палёными тряпками. Сальвадор строго посмотрел на него, футболист отошёл.
– Поле нардов символизирует небо. Камни – это звёзды. Каждая половина поля имеет двенадцать лунок, это двенадцать месяцев. Поле делится на четыре части – четыре времени года. Число камней равно числу лунных и безлунных дней месяца, – Сальвадор сделал паузу, обвёл глазами слушателей.
– Нарды – это не игра, нарды – это модель мироздания.
Лис украдкой взглянул на часы.
– Но вернёмся к правилам, – Сальвадор сказал обычным тоном. – Проигравший платит за обычную победу одну ставку. За «марс» – удвоенную, за «домашний марс» – тройную ставку. За «кокс» платит четыре ставки. Сколько получается?
– Сорок, – ответил Лис.
– Правильно! И это – за пять минут, – Сальвадор хлопнул в ладоши. – Всё! Урок закончен. Накопишь денег – приходи опять.
5
В отличие от шахмат, нарды оказались игрой суетливой, по-базарному крикливой, некоторые игроки стучали камнями по доске, на манер доминошников, зары звонко тарахтели, как погремушка на хвосте гремучей змеи.
Но больше всего Лиса смущала непредсказуемость. Именно непредсказуемость заров давала шанс слабому игроку обставить мастера. Ты мог выстроить безупречную комбинацию, но проиграть дураку, которому вдруг подфартило. В шахматах такого не могло быть, суть шахмат была элегантна, как механизм швейцарского хронометра. Нарды олицетворяли хаос, элемент случайности ставил Лиса в тупик. Он привык контролировать игру, контролировать на все сто.
Проникнуть в машинный зал оказалось недостаточно, да и не было в нардах машинного зала, так – потроха старой шарманки с одним напевом. Лис безошибочно знал, куда какие камни двигать, это он постиг сразу и в этом он был безупречен. Научился изящным шешарам, выстраивал ловкие увязки, с любым противником из десяти партий выигрывал как минимум семь. Но его беспокоили три проигранных, эти три победы принадлежали хаосу, случайному везению дурака, непредсказуемости заров.
Лис страдал, его мучала непроницаемость фатума, пытка продолжалась и по ночам, когда он, вглядываясь в плоское городское небо, постепенно поднимался туда, к тусклым звёздам и грязноватым облакам, туда, где за глухими дверями с облезшей позолотой меланхоличные ангелы перебирали цифры, шуршали единицами и тройками, складывали в стопку пузатые шестёрки. Изредка лениво спорили:
– Ну что, пянджи-чар или пянджи-ду?
– Нет, дай ему яган.
– Как скажешь, яган так яган.
И у кого-то далеко внизу зары останавливались на двух единицах.
Появились деньги. Лис снял конуру, полуподвал в Китайском квартале, из окна которого были видны быстрые ноги пешеходов. От подошвы и до колена. Был тесный душ с вялой струёй и кухня не больше телефонной будки. Роль мебели изображала узкая койка казарменного фасона и мрачное кресло, грязно-багровое и оплывшее, как печень алкоголика.
Лис решился наконец позвонить матери. Позвонил домой. Лариса подняла трубку, узнав сына, попросила подождать, Лис слышал, как она распекала кого-то, какую-то тётку, которая басовито огрызалась на скверном английском. Потом неожиданно заревел младенец, Лариса принялась утешать, противно угукать. Наконец вернулась к телефону.
– А у нас родился братик, – просюсюкала Лариса. – Соломоша, да… У-у, какие мы! Ну-ка, Соломоша, поздоровайся с Мариком. Здравству-у-уй, здравствуй…
На том конце снова заорал младенец. Лис тихо положил трубку, сел на кровать и долго смотрел в стену.
Вашингтон-сквер приносил теперь сотню в день, иногда больше. Но это в сухую погоду. Закончился сентябрь, в октябре похолодало и зарядили дожди. Облетели платаны, за ними липы. Каштаны держались дольше всех. Игроки под блестящими зонтами безнадёжно мокли в ожидании клиентов, мок бронзовый президент в лихой треуголке, мок его поджарый конь. Лис мок вместе со всеми.
В понедельник около трёх к столу Лиса подошёл невысокий человек, плотный и гладкий, как упругий гриб, с короткими руками и маленькими ладонями, его розовые пальцы что-то бесконечно ощупывали и перебирали. На розовом мизинце поблескивал золотой перстенёк с агатом. Лис вспомнил эти суетливые пальцы, этот агат, недели три назад он играл с коротышкой.
– Про что читаете? – вежливо спросил он.
– Про любовь, предательство и месть, – ответил Лис. – «Гамлет».
– Ясно…
Озираясь, тихо спросил:
– Мы могли бы поговорить?
Лис удивился, но кивнул. Сунул между страниц долларовую бумажку вместо закладки, убрал книгу в рюкзак.
– Вы можете обыграть одного человека? – спросил коротышка.
Лис подумал и снова кивнул. Спросил:
– В шахматы?
– Нет, нарды.
– Сколько партий?
– Марафон. Часа три.
Марафон – это колоссальный стресс, психический и физический. Лис слышал о марафонах, которые продолжались сутками, после которых игроки падали под стол прямо в игровом зале.
– Обыграю, – сказал он. – А зачем?
Коротышка пожевал губами, оглядывая мокрые стволы платанов.
– Он меня оскорбил.
– Вы ему проиграли?
– Да, три «марса» подряд…
– Но вы действительно играете паршиво, я помню, – простодушно улыбнулся Лис. – Что ж тут оскорбительного? Это всё равно, если я скажу, что вы ниже меня на голову, и вы обидитесь – ведь это правда, и что тут обидного?
– Короче, – перебил его коротышка. – Вы делаете Макса, выигрыш пополам, все довольны, все смеются. Лады?
Он протянул руку, ладонь оказалось неожиданно жёсткой, жёсткой и тёплой, как плотная глина.
– Завтра в девять…
– Утра? – спросил Лис.
Коротышка засмеялся, он незаметно вытирал ладонь о штанину.
– Нет, вечера. Роллинг-стрит сто пять. Записать?
– Запомню, Роллинг-стрит сто пять.